Война, продолжающаяся в эти дни в Газе, необычна по двум признакам. Во-первых, это первая за последние полвека война, в которой Израиль намеревается победить, даже уничтожить врага, а не слегка остудить его голову до следующего раунда насилия. А во-вторых, на сей раз, через полтора месяца войны, несмотря на впечатляющие разрушения в Секторе, "мировое сообщество" не требует в ультимативной форме прекращения военных действий. Точнее, та (мусульманская и "прогрессистская") часть населения западных стран, которая этого яростно добивается, пока все еще остается в меньшинстве. Впервые вопрос "войны цивилизаций" встает в Европе на повестку дня.

Вот, что сказано в манифесте, опубликованном 29 октября в германской газете Bild: "После террористической атаки ХАМАСа на Израиль в нашей стране возникло новое измерение ненависти - к нашим ценностям, к демократии, к Германии. Последние несколько дней обнажили то, что уже давно бродит и кипит в нашем обществе: В нашей стране есть много людей, которые борются против нашего образа жизни. Тех, кто радуется убийству ни в чем не повинных граждан. Кто учит своих детей ненавидеть других, потому что они "неверные". Они презирают законы и вместо них слушают радикальных проповедников. Они пользуются нашей терпимостью, потому что хотят другого общества. Мы не должны мириться с этим! Так дальше продолжаться не может!"

Что стоит за этой неожиданной сменой ориентиров? Насколько солидарность с Израилем прочна и долговечна? Правы ли исламисты, видящие в Западе и Израиле единого общего врага (Большого и Малого сатану)?

Согласно вере иудаизма (хорошо уживающейся с идеей Фрейда, что религии представляют собой общественные неврозы, проявляющие себя в поколениях) иудео-христианские отношения, как и отношения иудео-исламские, коренятся в семейных коллизиях библейских патриархов, являются следствием этих коллизий, несут на себе их печать.

Если комплекс Ишмаэля привел к созданию альтернативной Торы, альтернативного источника, то комплекс Эсава привел к созданию ее альтернативной трактовки.

Причем альтернативность подходов оказалась предопределена обстоятельствами рождения братьев: "И зачала Ривка. И толкались сыновья в утробе, и она сказала: если так, то зачем же я? И сказал Господь ей: два народа во чреве твоем, и два народа из утробы твоей разойдутся, и народ от народа крепнуть будет, и больший будет служить младшему. И настало время ей родить: и вот, близнецы во чреве ее. И вышел первый: красный, весь как плащ волосатый; и нарекли ему имя Эсав. А потом вышел брат его, держась рукою за пяту Эсава, и наречено ему имя Иаков" (25.21-26).

Итак, у Иакова-Израиля не просто был брат, но брат, который по естественному праву как раз и должен был стать отцом избранного народа.

Комментаторы уделяют немало внимания вопросу, почему вопреки общему праву Всевышний благословил младшего - Иакова. Между тем этому вопросу должен был бы предшествовать другой, а именно: зачем Всевышний вообще расщепил избрание? Зачем Он зародил двойню, а не произвел хотя бы братьев-погодков, как это случается обычно?

Как понимать, что у уникального избранника имелся близнец? А ведь эта близнецовость, эта двойственность отложила печать на саму суть братского конфликта, превратив его в конфликт "сути" и "формы"; в конфликт "духа" и "буквы", даже "духа" и "материи", как это представляет Магараль: "В естественном мире Эсав появляется первым. Потому что он близок к материальному миру и в нем преуспевает. И это известно. Поэтому Эсав первым появился в этом мире. Однако истинный первенец - это Йаков. Когда он возрос, то продал ему Эсав первородство". (Гвурат Ашем 29).

Итак, даже после рождения вопрос, кто "истинный первенец?" удивительным образом остался открытым.

То, что в этом отношении различает братьев — это едва уловимое, в сущности, символическое опережение при рождении: "И вышел первый: красный, весь как плащ волосатый; и нарекли ему имя Эсав. А потом вышел брат его, держась рукою за пяту Эсава, и наречено ему имя Иаков".

Именно то обстоятельство, что статусное различие между братьями было символическим, превратило их конфликт в диалектику символа, в диалектику "духа" и "буквы".

Однажды Йаков предложил брату продать первородство, и Эсав согласился. Но как можно купить старшинство? Возможно, Эсав безмятежно подкрепился похлебкой по той причине, что до конца не верил в серьезность продажи.

Действительно, немыслимо купить первородство у брата, родившегося за год, и уж тем более за десять лет до тебя. Называть старшего брата младшим нелепо. Если подобные вопросы можно было бы решать в рамках рутинной торговли, то слова стали бы терять смысл: этак брата можно было бы превращать в сестру, а племянника в тетю.

Однако, когда различия между субъектами незначительны, все начинает путаться, все становится возможным. При выяснении вопроса "кто есть кто?" в ситуации близнецов, мы вступаем в сумеречную зону.

Однажды кенийский бегун Абель Мутаи ошибочно остановился за 10 метров до конца дистанции, думая, что он ее достиг. Догнавший его испанец Иван Фернандес Анайя толкнул кенийца, жестом указав ему, что финишная линии еще впереди и в результате достиг ее вторым.

"Сохранить достоинство важнее, чем выиграть золотую медаль", - объяснил он свой поступок журналистам.

Но другой спортсмен мог бы решить, что воспользоваться оплошностью соперника значит проявить сноровку, а не потерять достоинство. Ведь раз сами Судьи признали бы его победителем, то почему было бы этим не воспользоваться?

Это лишь пример сумеречной ситуации. Причем сумеречность ее такова, что представить ее аллегорией рождения Эсава и Йакова можно двояко. С одной стороны, можно представить дело так, что (предложивший сделку) Йаков обогнал зазевавшегося Эсава, а с другой, что проворный ротозей - это как раз Йаков, а Эсав - это воспользовавшийся формальностью проныра.

Съев чечевичную похлебку, Эсав, по-видимому, вовсе и не думал, что всерьез продал первородство. Лишь со временем он ощутил, что что-то произошло.

Так подросток, протянувший сверстнице стакан воды и в шутку сказавший "ты посвящаешься мне", потом обнаруживает, что ему необходимо пройти через бракоразводный процесс.

В этой сделке, в продаже первородства Эсавом, "буква" и "дух" поменялись местами. Быть первенцем "буквально" значит быть им также и "по существу". Йаков в глазах Эсава мог быть только "первенцем по духу". Тем не менее глупейшая, потешная сделка превратила его в первенца буквального!

Что Эсаву еще оставалось, как (после "длительного латентного периода") не объявить себя первенцем "по сути", не объявить себя "Израилем по-духу"?

Эсав учит Тору, но лишь ее "суть", которую инородец быстро осваивает, "стоя на одной ноге". Эсав поклоняется Богу, но не "формально", а в "духе и истине".

"Не тот иудей, кто таков по наружности, - резюмирует этот подход апостол Павел, - и не то обрезание, которое наружно, на плоти, но тот иудей, кто внутренно таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и похвала не от людей, но от Бога" (Рим 2.28).

С точки зрения иудаизма быть иудеем "внутренне" можно только соответствуя ему "внешне". С иудейской точки зрения христианство - это игры в евреев.

Но быть иудеем не обязательно. Можно удовлетвориться "сутью" и оставаться благочестивым сыном Ноаха, которым является также и любой не одержимый юдофобией христианин.

Такова диалектика символа, такова диалектика "сути" и "формы", такова их альтернативность.

Когда-то эта оппозиция рассматривалась в рамках модели: или - или. Сегодня она оборачивается формулой содружества: евреям - "буква", народам - "суть", сводящаяся к уважению к человеческому достоинству.

Этот теологический плюрализм подразумевает открытую дискуссию, подразумевает уважение к свободе слова и свободе совести. И это решительно отличает иудео-христианский мир от мира мусульманского.

Действительно, полемика, как и "мирное сосуществование", допускаются исламом лишь в качестве тактической уступки при сохранении общей стратегической задачи полного покорения мира.

В Европе встречаются либеральные мусульмане, пытающиеся трактовать Коран и хадисы в духе западных ценностей, но погоды они не делают. Самый видный деятель этого направления, долгое время пытавшийся приспособить традиционный ислам к нормам демократии шейх Фетхуллах Гюлен, ныне не у дел, и даже разыскивается турецкой полицией.

Даже самые умеренные мусульмане не скрывают, что видят в исламизации Европы свою легитимную цель. "Умеренный ислам" осуждает кровопролитие, но нисколько не противится тем последним целям, которых добиваются террористы - а именно создания всемирного Шариата. Крупнейший авторитет суннитского ислама - шейх Юсуф аль Кардауи (1926-2022), широко известный благодаря своей передаче "Шариат и жизнь", которую показывал канал "Аль Джазира" на 60 миллионную аудиторию, осуждал террор (за пределами "Палестины"), но по тактическим соображениям. Шейх утверждал, что "шахиды" наносят вред исламу, что шариат утвердится в Европе за счет демографии, вежливо, а не с грохотом закрыв за демократией дверь.

В 1994 году, еще до своего въезда в Газу, Арафат признался, что подписал с Израилем такой же договор, который Мухаммад подписал с курейшитами, то есть договор, который он заранее намерен нарушить.

В Израиле принято видеть в этом какое-то особое коварство своего былого "партнера". Но других мирных договоров мусульмане никогда ни с кем не заключали!

Когда Садат подписал соглашение с Бегиным, он опирался на ту же фетву, связанную с Худайбийским перемирием.

Ислам обязывает своих приверженцев покорять неверных силой. Однако если сил для этого не хватает, с ними не возбраняется жить в мире. Вступать в "холодную войну" совершенно не обязательно.

Это значит, что иудео-христианская цивилизация может жить в мире с мусульманской, если будет превосходить ее в моральном и военном отношении. Таким образом у ислама видится по крайней мере одна чрезвычайно важная миссия - поддерживать человечество в тонусе.

Подробнее о психоаналитической теологии в книге "Там и всегда"