Заявления о том, что мораль нравственность и этика, дескать, не меняются и все было дано на Синае раз и навсегда, звучат в основном из околоортодоксального мира - среды неофитов и харедофилов. Эти люди крутятся вокруг ортодоксии, но не встроены в нее по-настоящему. Неофиты ищут простые и жесткие правила: черное - белое, свое - чужое. Харедофилы романтизируют харедимный образ жизни так, что сами харедим иногда не узнают себя в этом зеркале. В их нарративе снова и снова повторяются одни и те же формулы: мораль вечна, чем строже, тем святее, а всякое обновление есть предательство. А если сегодняшние представления о морали плохо соотносятся с текстом, то "тем хуже для этой морали". И так далее, и тому подобное - ну, вы сами это миллион раз слышали. Незачем тут это повторять.

Фундаментализм вообще всегда любит рисовать золотой век в прошлом. Все настоящее испорчено, зато все прекрасное было "тогда". Правда, некоторые "тогда" видят не дальше Шепетовки.

Внутри ортодоксии ситуация несколько иная. Там это либо вовсе не вызывает никаких конфликтов, потому что отсутствует сама рефлексия на этот счет, либо же там умеют формулировать мысль более тонко, так как понимают вопрос значительно глубже.

Связь между вечной, неизменной, божественной Галахой и земной, изменчивой моралью, наверное, лучше всего искать в понимании стиха из Псалма:

אֱמֶת מֵאֶרֶץ תִּצְמָח וְצֶדֶק מִשָּׁמַיִם נִשְׁקָף
Истина прорастет из земли, а праведность выглянет с небес.

Это ключ к самой структуре еврейской мысли. С одной стороны, есть правда небесная, то есть Галаха, коренящаяся в божественной воле, вечная и неизменная в своем основании. С другой стороны, есть истина земная - это человеческое моральное сознание, опыт народа, его восприятие справедливости и достоинства. Псалом говорит: они не противопоставлены друг другу, а встречаются. Истина должна взойти снизу, то есть раскрыться в живом человеческом опыте, а праведность должна спуститься сверху, то есть подтвердить и освятить это новое понимание.

Общество открывает новые формы чувствительности, видит то, что раньше ускользало. Но сама Галаха не теряет своего божественного фундамента: она становится тем местом, где новые моральные ростки проходят проверку, получают рамку и смысл. Рабство исчезает - и Галаха уже не воспринимает его как естественное; женщина выходит из роли "приложения" - и Галаха находит язык, чтобы признать ее достоинство; забота о природе входит в сферу обязанностей - и Галаха дает ей религиозное измерение. Именно так истина земли встречается с праведностью небес.

Поэтому говорить о прогрессирующей морали - не значит отрекаться от Синая. Напротив, именно околоортодоксальный нарратив, который превращает Галаху в неподвижный идол и отрывает ее от истории, и есть настоящее отрицание Торы. Тора никогда не боялась жизни. Она всегда умела соединять небесное и земное, вечное и изменчивое.

Живая традиция устроена куда умнее: небесная правда вечна, земная истина растет, и именно в их встрече рождается Галаха, которая остается верной и Богу, и человеку. И их точка встречи, произрастающая снизу и исходящая сверху, и есть сама Тора. Живая и настоящая, и подлинная.