Спустя почти три месяца после свержения режима Башара Асада в Сирии новый президент страны Ахмад аш-Шараа старается не допустить новой гражданской войны. Он консолидирует власть и строит в стране исламистский режим. Предполагалось, что главным препятствием для него будет курдская община, но ему пока что удается избежать открытого конфликта с нею. Зато у режима Шараа случилось прямое столкновение с друзами. На стороне друзов неожиданно решительно выступил Израиль - он фактически пригрозил Сирии войной. В то же время Израиль оказался главным защитником интересов России в Сирии. О крайне запутанной расстановке сил в Сирии "Медуза" поговорила с Джонатаном Спайером, директором по исследованиям Ближневосточного центра репортажей и анализа (MECRA), научным сотрудником Иерусалимского центра стратегии и безопасности, сотрудником американского исследовательского центра "Ближневосточный форум".

- Новые власти Сирии говорили в январе, когда формировали переходное правительство, что к марту ему на смену придет другое, более представительное. Что с этим сейчас происходит?

- Правительство, созданное в январе, остается у власти. Это не изменилось - и вряд ли изменится в ближайшие месяцы или даже годы.

Что это за правительство, понять очень легко. "Хайят тахрир аш-Шам" (ХТШ), которая сейчас правит Сирией, фактически управляла частью территории страны, в северо-западной провинции Идлиб, в течение семи лет до падения режима Асада 8 декабря [2024 года]. Потом случилась очень простая вещь: Ахмад аш-Шараа, лидер ХТШ и нынешний президент Сирии, перенес правительство из Идлиба в Дамаск.

При этом Шараа обязался начать "конституционный процесс", который должен в течение четырех лет привести к выборам. И этот процесс действительно начался. Состоялась конференция национального диалога, на ней сформировали комитет из семи человек - он должен подготовить проект конституционной декларации. Предполагается, что работа нынешнего правительства продолжается, пока комитет занят подготовкой проекта новой конституции. Его должны утвердить, а затем пройдут выборы.

Что это значит на практике? С одной стороны, звучат заявления, что, мол, мы хотим конституцию, мы хотим выборы, мы хотим всего этого прекрасного. Но практически это правление одного человека и его организации. В Сирии так было на протяжении 50 с лишним лет при Асадах, которые правили от имени партии "Баас". Сейчас это может повториться, только с исламистами вместо "Баас".

Таково мое ощущение: происходит становление авторитарного исламистского режима ХТШ во главе с Ахмадом аш-Шараа. Мы знаем, что они этого хотят, но они не полностью контролируют страну [и поэтому пока не могут это реализовать]. В Сирии много вооруженных групп, и у многих государств есть там интересы.

- Сирийские демократические силы (курды) достигли некоего соглашения с правительством Шараа. Прежде они настаивали на федерализации страны. Возможно ли это?

- ХТШ и Шараа публично выступают против федерализации. Они хотят централизованную Сирию, в которой они все контролируют. Они говорят, что выступают за равенство всех граждан Сирии и против дискриминации по этническому признаку. Но возможность федерализма они отвергают.

Сирийские демократические силы (СДС) фактически контролируют территорию Сирии к востоку от Евфрата - это около 30% территории страны. Их разногласия [с ХТШ] проистекают именно из-за разных позиций [по вопросу о федерализме]. Для дамасского правительства очень важно, чтобы СДС самораспустились, а их бойцы присоединялись к новой сирийской армии в индивидуальном порядке. СДС же говорят, что они не хотят распада Сирии, не хотят отделяться от Сирии, но они хотят влиться в новую армию как единый блок.

Тут можно найти параллели с ситуацией в соседней стране, Ираке. Там есть особые курдские вооруженные силы и полуавтономная область Курдистан на севере страны. Идеология СДС очень отличается от идеологии курдской автономии в Ираке, но, похоже, сирийские курды хотели бы прийти к какому-то подобному решению [автономизации региона Сирии, где большинство населения составляют курды].

Сейчас правительство в Дамаске это категорически отвергает. Примечательно, что на конференции национального диалога и в конституционном комитете не участвовали ни "Демократический союз" (партия, ассоциированная с СДС), ни другие курдские политические силы. Они этим, конечно, недовольны.

Общая тенденция такова, что разногласия между Дамаском и СДС очень велики, но Шараа старается избежать конфронтации, особенно вооруженной. Пока трудно представить, как стороны будут преодолевать эти разногласия.

- То есть нынешнее соглашение между СДС и ХТШ - это не более чем прекращение огня?

- Это соглашение о продолжении диалога. Надо помнить, что ХТШ и СДС вообще-то не воюют между собой. Агрессивно воевали против СДС турецкие прокси в Сирии. У ХТШ, конечно, есть тесные связи с Турцией, но она не прокси.

[В целом] сейчас, я бы сказал, растет ощущение, что правительство Шараа консолидирует власть. И с какого-то момента оно перестанет быть таким любезным ко всем, у кого есть оружие. Однажды оно скажет: вы незаконно носите оружие, правительство вправе его у вас отобрать, если вы его не сдадите по доброй воле.

Я думаю, что этого до сих пор не произошло не по каким-то философским или идеологическим причинам, а по практическим. ХТШ - относительно небольшая организация, до 8 декабря у нее было не больше 40 тысяч бойцов. Она не сама освободила Дамаск - это сделали другие группировки, с юга. А ХТШ появилась [в столице] и взяла ее под контроль, когда правительство [Асада] уже сбежало.

У СДС сейчас до 100 тысяч бойцов. Если вы хотите им заявить, что вы тут власть и они должны разоружиться, вы должны быть готовы подкрепить это заявление силой. Вот поэтому Шараа пока тянет время. И поэтому он старается действовать примирительно. Я думаю, он хочет стать президентом Сирии без нового раунда насилия.

Но то, что он предлагает, вряд ли будет приемлемо для других вооруженных группировок. И поэтому он должен быть осторожен - что мы и наблюдаем. Я подозреваю, что по мере того как у него будет прибавляться сил, он будет делаться все менее умеренным.

- Сразу после революции в Сирии все, с кем я разговаривал, уверяли меня: за друзов можно не волноваться, они договорятся с новой властью, как договаривались со всеми властями последнюю тысячу лет. Волноваться надо за алавитов и за курдов. А теперь получается, что между Дамаском и курдами идет диалог, а между Дамаском и друзами - открытый конфликт. Что произошло?

- Во-первых, друзов беспокоит, что в Сирии устанавливается исламистский режим. Понятно почему: у них всегда были конфликтные отношения с суннитами-исламистами вообще [потому что исламисты преследуют их как еретиков] и в частности с ХТШ и с "Джебхат ан-Нусрой", которая ей предшествовала. Так что к новому режиму друзы относятся с большим подозрением.

У друзов есть свои вооруженные формирования. Они не допустили силы ХТШ в провинцию Сувейда, где друзы составляют большинство. Они не отвергают возможность диалога с новыми властями, но разоружаться и подчиняться им не спешат.

Кризис начался с того, что в городе Джарамана (это совсем рядом с Дамаском) случилось столкновение между друзскими бойцами и бойцами ХТШ, которое привело к гибели людей с обеих сторон. ХТШ хотели продемонстрировать там свою силу.

Меня удивило, насколько решительно министр обороны [Израиля] Исраэль Кац заявил, что Израиль намерен защищать друзов, если новые экстремистские исламистские власти будут на них нападать.

Я думаю, надо иметь в виду одну вещь, о которой мало пишут в международной прессе, - давление друзской общины в Израиле, которое правительство не может игнорировать. Они говорят израильскому правительству: мы сражаемся вместе, мы патриоты Израиля, но мы озабочены судьбой наших братьев и сестер [в Сирии], и это, так сказать, часть нашего договора [с Израилем].

Кроме того, Израиль, похоже, стремится выкроить фактически буферную зону к востоку от Голанских высот в сирийских провинциях Кунейтра, Дараа и Сувейда.

Так что возникшие отношения между Израилем и сирийскими друзами основаны на прагматических взаимных интересах. Друзов беспокоит новый режим, и они ищут ему противовес. А Израиль хочет держать этот режим подальше, и рад, что у него появились союзники, которые помогут добиться этой цели.

Надо еще учитывать, что друзы не едины. Не все они готовы сотрудничать с Израилем против Шараа - и не все готовы отвергнуть помощь Израиля и присягнуть на верность Шараа.

Быстрота и решительность, с которой Израиль заявил о своей готовности воевать с возникающим исламистским режимом в Дамаске удивила и меня, и многих других. Мы думали, что Израиль предпочтет подождать и посмотреть.

- Израиль еще не закончил войну в Газе. Надо ли ему ввязываться в войну в Сирии?

- Израильская система травмирована событиями 7 октября 2023 года. Из них она извлекла два урока. Во-первых, между Израилем и территориями, которые контролируют террористы или исламисты, должна существовать буферная зона. А во-вторых, к любым суннитам-исламистам, которые говорят о себе как о прагматиках, стоит относиться с крайней подозрительностью.

Израильская система совсем недавно была, прямо скажем, одурачена. До октября 2023 года ХАМАС несколько лет старательно убеждал Израиль, что, мол, да, идеологически мы, конечно, исламисты, но это не значит, что с нами нельзя иметь дела. Мы, мол, прагматики, мы хотим обеспечивать наш народ всем необходимым, и так далее и тому подобное. Этот обман привел к 7 октября, когда границу [Израиля с сектором Газа] охраняли 692 солдата - а туда явились 3 тысячи боевиков ХАМАС.

Это тяжелая травма. И теперь отношение такое: нет, нет-нет, нам неважно, что этот человек [Шараа] говорит. Израиль знает, что такое сунниты-исламисты, и знает, что единственный способ иметь с ними дело - это говорить с позиции силы, иметь буферные зоны - и при необходимости проводить военные операции.

- Недавно военный секретарь Нетаниягу Роман Гофман ездил в Москву. Предположительно, переговоры шли в том числе о российских базах в Сирии: Израиль хочет, чтобы они сохранились. Понятно, почему эти базы важны для России. А почему они важны для Израиля?

- Насколько я понимаю, Израиль и в Вашингтоне выступал в поддержку сохранения российских баз, к удивлению некоторых американских собеседников. Это соответствует общей израильской стратегии в отношении Сирии. С точки зрения Израиля, предпочтительно, чтобы в Сирии сохранялась нынешняя ситуация, когда разные государства имеют сильные интересы в разных частях страны. Израиль за сохранение американского присутствия, за сохранение СДС, за фактическую автономию друзов на юго-западе. И также он за сохранение российского присутствия на западе Сирии.

Это имеет значение и для населения этой части страны, прежде всего для алавитов [которые составляют большинство населения провинции Латакия, где базы расположены]. После свержения Асада они остались беззащитными, и российские военные, возможно, помогут обеспечить хоть какую-то стабильность в их части Сирии.

Другой вопрос, что об этом думает сирийское правительство. С точки зрения Шараа и ХТШ, Россия - это побежденный противник. Россия в течение 12 лет гражданской войны делала все, чтобы сохранить режим Асада - врага ХТШ. И некоторое время они побеждали - но теперь проиграли.

Но опять же, надо иметь в виду, как действует Шараа. Он умеет удивлять и быть гибким, он умеет сотрудничать даже с теми, кто, казалось бы, должен быть врагом салафита, джихадиста, бывшего бойца "Аль-Каеды". Он хочет корректных отношений с другими странами, в том числе с прежде враждебными.

Так что надо посмотреть, проявит ли новое правительство такую гибкость в отношении российских баз. Возможно, Шараа сочтет полезным установить хорошие отношения с Россией. Турция, которая его больше всех поддерживает, тоже выстраивает с путинской Россией интересные и сложные отношения: в одних контекстах дружественные, в других - враждебные.