С трапа самолета в аэропорту "Бен-Гурион" в январе 1988 года мы сошли вчетвером: бабушка, мама, я и моя пятнадцатилетняя сестра. Папы с нами не было: железный занавес приоткрылся, но еще не рухнул, и папе в выезде отказали.

Я спустилась с трапа самолета двадцатилетней девушкой, активисткой подполья, уверенной, что все-все понимаю про израильскую политику и в точности знаю, как надо: ведь в двадцать лет всегда все знаешь точно. И все же, если бы понадобилось, я бы без раздумий и колебаний отправилась хоть на край света, в свите любого политика, правого, левого, популярного или всеми ненавидимого. Лишь бы у меня была хоть самая призрачная надежда, что это поможет моему отцу и другим отказникам вырваться из СССР.

Советский режим был страшным, и его реинкарнация тоже наводит ужас. Но все же нельзя сравнивать судьбу отказников и участь похищенных ХАМАСом заложников. Их доля намного страшнее, и в любую минуту их подстерегает смерть. Не знаю, кем надо быть, чтобы предъявлять претензии девушке, у которой любимый остался в когтях ХАМАСа: зачем, мол, она согласилась сопровождать Нетаниягу в его поездке в Вашингтон…

Подписывайтесь на наш телеграм-канал: zahav.ru - события в Израиле и мире

Тех, кто обрушился с критикой на Ноа Аргамани, было совсем немного, и их осудили со всех сторон. Возмутились и сторонники правительства, и его противники. А несколько часов спустя, стоя у трапа специально сконструированного для премьера самолета под прицелом десятков телекамер, Ноа Аргамани нашла мужество взглянуть в глаза премьер-министру и бросить ему в лицо горькие, страшные упреки.

У сотен тысяч зрителей перехватило дыхание, когда Ноа рассказывала об ужасах плена. Рассказывала, как убивали у нее на глазах ее друзей, как где-то в туннелях ей чудом удалось услышать передачу израильского радио, а в передаче прозвучали слова Нетаниягу.

Премьер говорил, что война продлится еще долго, а заложников освободят только после окончательной победы. Вот это услышала Ноа, у которой в Беэр-Шеве в те месяцы умирала мать. Услышала и потеряла надежду.

Нетаниягу не ответил ей. Он стоял перед девушкой с каменным лицом. Маститые журналисты Ури Мисгав и Дан Маргалит, бизнесмен Рони Мана, даже окажись они лицом к лицу с премьером, не могли бы произнести таких пронизывающих, бьющих в самое сердце слов. Потому что Ноа Аргамани была там, в аду ХАМАСа, а они - нет.

Спор о том, должна ли была Ноа Аргамани согласиться сопровождать Нетаниягу и допустимо ли ее за это критиковать, высветил, как прожектором, один из самых принципиальных вопросов, которые поставила перед израильским обществом война "Железные мечи".

Это вопрос приоритетов. Вопрос, где первопричина, а где различные оправдания и предлоги, которые обозначают, когда обсуждают возможную (если она еще возможна) сделку по освобождению заложников.

Противники сделки - почему они возражают? Потому что опасаются за будущее коалиции? А сторонники сделки - что ими руководит, что для них важно в первую очередь? Развалить правительство или освободить заложников? Перед нами две матери, как в знаменитой истории про суд царя Соломона.

Та, что говорит "рубите"

Попытайтесь представить себе сценарий, который сегодня кажется совершенно нереальным. И он действительно нереален. Но, пожалуйста, попробуйте.

Предположим, что подписание соглашения об освобождении похищенных способствовало бы укреплению нынешней коалиции. Например, после сделки Нетаниягу вернулся бы из Вашингтона с соглашением о нормализации отношений с Саудовской Аравией.

Представьте: израильтяне ликуют, встречая вернувшихся заложников. Школьники на севере начинают учебный год, антииранский союз Израиля укрепляется. Блок Нетаниягу, по опросам, доходит до 57-58 мандатов, и есть тенденция к росту его поддержки.

Налицо явная опасность, что все начнется снова. Попытки коалиции изменить политический строй, коррупция, наплевательское отношение к вопросам безопасности - все, что отличало с первого дня правления "коалицию 64".

Что бы сказали противники правительства? Какой ответ они бы выбрали? "В таком варианте сделка поставит под угрозу остальных граждан страны, поэтому мы должны отказаться от нее и освободить похищенных потом, когда правительство падет"?

Такова логика противоположной стороны - Бецалеля Смотрича, Итамара Бен-Гвира и Тали Готлиб: теоретическая будущая опасность для "всех граждан" важнее явной и несомненной опасности для жизни заложников.

Или же противники правительства выбрали бы другой ответ? "Главное, чтобы заложники вернулись, даже если власть останется в руках правительства, которое мы считаем опасным для всех остальных граждан страны. Бороться с опасностью, которая исходит от этого правительства, мы будем уже потом"?

Как уже говорилось, сценарий вымышленный. Так что для противников правительства это вопрос теоретический. И все же этот теоретический вопрос возник, пусть даже на короткое время, когда Ноа Аргамани приняла предложение сопровождать премьер-министра в США. И вот ответ: среди противников правительства мнения разделились, но подавляющее большинство считает, что сделка по освобождению заложников важнее свержения правительства.

И лишь ничтожное меньшинство говорит: "Рубите".

Для сторонников правительства, с другой стороны, дилемма вполне реальна. Следует ли форсировать переговоры о сделке, если существует высокая вероятность того, что подписание соглашения означает формальное окончание войны? Ведь тогда придется назначать государственную комиссию по расследованию событий 7 октября. И все это может привести к досрочным выборам.

Понятно, что высказывать эти соображения вслух неприятно и политически вредно. Хотя один из ведущих 14-го канала ИТВ Итамар Фляйшман еще зимой случайно проговорился: "Ни в коем случае нельзя продвигать кукую-либо сделку, которая поставит под угрозу стабильность правой коалиции".

Но остальные противники сделки подменяют причину предлогом и рассуждают с телеэкранов и в соцсетях о теоретической опасности для "всех граждан" страны, будущее которых "важнее", чем жизнь нескольких десятков заложников.

Как в первом сценарии, вымышленном, так и во втором, реальном, мнения тех, кто стоит на одинаковых или схожих политических позициях, разделились. Опросы общественного мнения меняются, реальность тоже меняется, и трудно назвать точные цифры. Но, похоже, значительная часть сторонников правительства все же не хочет говорить: "Рубите, пусть они умрут".

Однако другая их часть, больше и значительно сильнее первой, при этом не составляющая абсолютного большинства среди сторонников правительства, выступает против сделки.

Первой группе не хватает сплоченного политического руководства - в отличие от второй, представленной Бен-Гвиром, Смотричем, более радикальными раввинами, такими как Дов Лиор, Яаков Ариэль и Шмуэль Элиягу, а также радикальным крылом "Ликуда".

Опасность для "всех граждан" - теоретическая. Опасность для правительства - очень ощутимая. Поэтому, когда им приходится выбирать между явной опасностью для жизни заложников и ощутимой опасностью для правительства, они говорят: "Рубите". Не все. Лидеры и раввины ШАС не одобряют этой позиции своих коалиционных партнеров.

Политики, раввины, лидеры общественного мнения в эти дни стоят перед дилеммой. Для кого соотечественники - семья, а для кого - пешки на шахматной доске? Кто скажет: "Главное, оставьте ребенка в живых", а кто скажет: "Рубите"?