Ввиду быстро надвигающихся президентских выборов в Америке разыгрываются сражения между сторонниками и противниками Трампа, между правыми и левыми, между консерваторами и либералами. На фоне политических боев, от исхода которых зависит будущее отнюдь не только США, грандиозный скандал в академической среде приобрел символическое значение. Частный, казалось бы, вопрос вынудил все, а не только университетское общество, задаться вопросами о центральных концепциях страны: воспитании ее элиты, справедливости, равенстве возможностей, универсальных ценностях, заложенных в фундаменте Соединенных Штатов.

Конечно, тут свою роль сыграло то обстоятельство, что все произошло в Гарварде, одном из лучших, а, может, и лучшем университете страны. Гарвард - флагман "Лиги плюща", который действительно (я проверял) покрывает стены восьми старинных вузов на восточном побережье. Гарвардский диплом открывает путь на самый верх. Не удивительно, что образование тут стоит безумно дорого. Год обучения обходится почти в сто тысяч долларов, если не удастся получить стипендию.

Подписывайтесь на наш телеграм-канал: zahav.ru - события в Израиле и мире

Впрочем, и с деньгами сюда поступить очень трудно. Мало быть круглым отличником, надо еще убедить приемную комиссию в необычных талантах, спортивных достижениях, социальных навыках и неоспоримом альтруизме. И это не все. Даже если абитуриент обладает оперным голосом, соревнуется на Олимпиаде, руководит бойскаутами и строит дома для разоренной ураганами бедноты Карибских островов, этого мало для поступления.

Важно принадлежать - и не принадлежать - к определенным этническим группам. Это настолько больная проблема, что ее уже обсуждал Верховный суд. Гарвардский ареопаг внимательно следит за расовым балансом. В 1920-х университет заботило засилье евреев, сто лет спустя - обилие студентов азиатского происхождения. Талантливые и усердные, они борются с процентной нормой всеми путями. Существует, например, пособие по написанию необходимой для поступления автобиографии таким образом, чтобы в ней не оставалось никаких следов от азиатских корней.

Вот в таком контексте (важное для этой истории слово) нужно рассматривать катастрофическое для репутации университета событие.

Полгода назад, впервые за все 387 лет своего существования, Гарвард выбрал себе необычного президента. Им стала Клодин Гэй, чернокожая женщина, специалист в области афроамериканских исследований. Многие тогда считали это назначение большой победой в борьбе за продвижение дважды обойденных меньшинств - женщин и афроамериканцев. Дочь эмигрантов из Гаити, доросшая до самого почетного академического поста, она служила лучшим доказательством успеха в расовой политике Гарварда. Перераспределение привилегий привело к многообещающим результатам: помогло ввести новые людские ресурсы в университетскую жизнь и обновить ее.

Но тут разразилась страшная трагедия: массовые истязания и убийства мирных жителей Израиля террористами ХАМАС. В Гарварде реакция была, мягко говоря, неадекватная. Различные пропалестинские группировки устраивали демонстрации, носившие по мнению многих - и не только евреев - антисемитский характер. Одна группа студентов, например, приняла резолюцию, согласно которой в резне 7 октября на юге Израиля целиком виноват сам Израиль.

Дело дошло до слушаний в Конгрессе, где президентам трех ведущих университетов страны задавали вопросы об их отношении к происходящему. Все отвечали уклончиво, включая Клодин Гэй. Когда ее спросили, считает ли она возможным позволять вверенным ее руководству студентам призывать к геноциду в Израиле, президент Гарварда ответила: "Все зависит от контекста".

На эти слова откликнулась вся американская пресса, причем вне зависимости от направления. Так, в либеральной "Нью-Йорк таймс" изо дня в день печатаются отчеты о "казусе Клодин Гэй". На мой взгляд, самые яркие комментарии можно найти на форуме газеты - в разделе писем. Так, читательница из Бруклина по имени Линн Бернстайн подвела лапидарный итог в двух предложениях: "Никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах призыв к геноциду любой группы людей не может быть оправдан. Точка". "Чтобы убедиться в правоте этого нехитрого суждения, - пишет другой читатель, - достаточно заменить израильтян на индейцев, или гомосексуалов, или мусульман".

Упоминание о возможности верного для оправдания геноцида контекста дорого стоило Клодин Гэй. На нее обратили нелицеприятное внимание попечители, которые изъяли из своих пожертвований Гарварду миллиард долларов, абитуриенты (почти на 20 процентов уменьшился приток заявлений о приеме), а главное - въедливая пресса. Как написал колумнист все той же, напомню, либеральной "Нью-Йорк таймс", беда не в том, что сказала президент Гарварда, а в том, что она вообще была выбрана в президенты. Рассматривая ее резюме, журналисты выяснили, что за многие годы преподавания Гэй опубликовала всего 11 статей и ни одной книги. Хуже, что и в этих работах, как и в ее диссертации, нашли около полусотни случаев плагиата.

Гэй признала ошибочной зловещую фразу о контексте. Защищаясь от обвинений в плагиате, она сказала, что попросила редакторов вставить пропущенные ею кавычки в уже опубликованные статьи. А потом, перейдя в атаку, обвинила своих критиков в расизме - в том, что ее преследуют как чернокожую женщину на высоком посту.

Ничего не помогло: под давлением коллег Клодин Гэй ушла с поста президента, оставшись, впрочем, профессором с окладом более 800 тысяч, что, если я правильно подсчитал, примерно в четыре раза больше, чем у самого высокооплачиваемого преподавателя Гарварда.

Главное, однако, в другом. Этот случай вернул Америку к публичному обсуждению табуированной в стране темы. В течение десятилетий в Америке в целом и в университетской среде в особенности практиковалась раздача привилегий расовым меньшинствам. Понятно, что за этим стоит стремление искоренить дискриминацию тех, кто от нее страдал. Но эта нравственно и политически оправданная тактика приходит в противоречие с той универсальной идеей, которая создала, обогатила и прославила Америку с самых первых лет ее существования. Имя этому принципу - меритократия.

В патриархальном, еще глубоко феодальном мире юная страна отменила любые наследственные привилегии, вынудив всех начинать с чистого листа - с равного для всех старта, без гандикапа. Конечно, эти "все" включали только белых мужчин, с чем прогрессивная Америка боролась поколениями, стремясь включить в общественную, в том числе и академическую, жизнь всех достойных, независимо от религии, пола или расы. Несмотря на исторические ограничения меритократии в США, именно ставка на равенство возможностей, а не результатов, опора на личные заслуги и достижения позволила Америке обогнать Старый Свет и вырастить собственную элиту, которая свозит в страну бóльшую часть Нобелевских премий.

Выходец из советской страны, я хорошо знаю, к чему приводит процентная норма и классовые квоты. Поэтому мне кажется таким важным случай Клодин Гэй. История ее возвышения и падения - печальная, поучительная и обнадеживающая. Реванш меритократии заставляет государственный корабль искать новый баланс. Бродский, конечно, писал не об этом, но цитата из поэта уж очень кстати: "Как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево".