В главе "Вайеце" описывается, как Йаков спустился в Харан, создал там семью, вопреки хитростям своего тестя Лавана нажил имущество и бежал от него в землю Кнаан.

В Пасхальной Агаде в этой связи говорится: "Иди и выучи, что хотел сделать Лаван-арамеец Иакову, отцу нашему. Фараон повелел истребить только мужчин, а Лаван стремился искоренить все, ибо сказано: "Арамеянин — губитель отца моего ("арами овед ави")".

Приведенные слова ("арами овед ави") можно перевести двояко, и обычно дается другой перевод: "Арамейцем скитальцем был отец мой", т.е. арамейцем именуется сам Йаков. Но Агада вкладывает в эти слова противоположный смысл, называя арамейцем Лавана и утверждает, что он намеревался погубить зятя и все его потомство.

Каким образом? Да и что это вообще за странное обвинение, ведь потомство Йакова было также и его - Лавана потомством?

В том-то как раз и дело. Лаван хотел, чтобы потомство это оставалось только его ("Я боялся, как бы ты не отнял дочерей своих у меня" 31:31). Удержав Йакова в Харане, Лаван поглотил бы семейство своих дочерей в свою хамулу, не дав тем самым еврейскому народу возникнуть.

Намерение абортировать рождение еврейского народа закономерно приравнивается традицией к его истреблению.

Имеются ли современные аналоги подобного прото-антисемитизма?

В определенной мере Лавана можно уподобить современным левым. Этот прожженный мошенник, десятикратно менявших условия договоров с зятем (31:41), умело придавал своим махинациям моральное обоснование ("И сказал Лаван: не делается так в нашем месте, чтобы выдать младшую прежде старшей" 29:26).

Стремление Лавана купировать избрание Йакова на стадии его исхода из Харана позволительно сопоставить с современным левым "прогрессизмом", усматривающим "фашизм" во всем, что подает признаки жизни, и в первую очередь в сионизме.

Еще в 2007 году доктор Уотсон, получивший нобелевскую премию за открытие структуры молекулы ДНК, потерял работу после ряда высказываний (базировавшихся на данных IQ тестов) относительно различий в интеллектуальном развитии различных рас. Повторив свои заключения в 2019, ученый был лишен своих почетных званий.

В 2020 (после волны "антифашистских" погромов в США) подобные утверждения в публичном пространстве стали уже совершенно немыслимы. Но вопреки политической моде ортодоксальные евреи самозабвенно продолжают распевать о своем превосходстве: "Ты избрал нас из всех народов, Ты полюбил нас и благоволил к нам. Ты возвысил нас над всеми языками, и освятил нас заповедями Твоими, и Ты приблизил нас, Царь наш, к служению Тебе, и Имя Твое, великое и святое, над нами возгласил".

Если христиане верили в то, что евреи были избраны, но лишились своего статуса избранников, то атеисты провозгласили, что избрание - это заведомая фикция.

Презрение к евреям за их национально-религиозные притязания в той или иной форме выражали многочисленные гуманисты (Эразм, Бруно) и просветители (Вольтер, Кант).

Воображать свой народ избранным значило в их глазах идти против истинного Бога и поклоняться ложному. Как сказал Руссо, "Тот, кто может начать с того, что выбирает себе один народ и отворачивается от всего остального человечества, не есть общий отец человечества".

Я далек от того, чтобы усматривать в гуманизме источник всех бед человечества. Нюансы имеются. Достаточно вспомнить, что Сартр нарек свою программную работу "Экзистенциализм - это гуманизм".

В его книге дается следующее глубокое и точное определение человека: "Экзистенциализм учит, что есть по крайней мере одно бытие, у которого существование предшествует сущности, бытие, которое существует прежде, чем его можно определить каким-нибудь понятием, и этим бытием является человек. Это означает, что человек сначала существует, встречается, появляется в мире, и только потом он определяется".

Иудаизм обеими руками готов подписаться под этим определением. Так, рабби Моше Хаим Луцатто, живший за два века до Сартра, пишет в своей книге "Дерех Ашем": "Основа сущности мира — в высших силах. Все, что существует в нижнем физическом мире, есть порождение этих сил… Согласно этому принципу, начало всего сущего — вверху, в высших силах, а конец — внизу. Однако есть одно исключение из этого правила: все, что касается человеческого выбора. Творец пожелал, чтобы у человека была возможность свободно выбирать между добром и злом, и поэтому создал его независимым в этом от кого бы то ни было. И наоборот, Всевышний дал человеку силу быть побудительной причиной изменения самого мира и его творения согласно тому, что он выберет по своему желанию" (5.3-4) .

Наполнение слова "гуманизм" таким - экзистенциальным - смыслом вполне оправдано. И все же нередко его используют в противоположном значении, в значении своеобразной левацкой квазирелигии.

Сегодня "гуманистом" слывет тот, кто бросается перевязывать палец террористу, но оставляет истекать кровью его жертву.

"Экзистенциализм, - пишет Сартр в той же работе, - отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование".

Однако при этом знаменательно, что свое "бытие" сам Сартр связал с коммунистическими догмами, с маоизмом!

Можно понять первых "полезных идиотов", одураченных московской пропагандистской патокой - Ромена Ролана и Леона Фейхтвангера, но не рассмотреть инфернальность коммунистических режимов, проживая в открытом обществе в 50-х годах ХХ века - преступный идиотизм.

Как возникает такая аберрация? Собственно говоря, эта аберрация и составляет суть левой идеологии, обсессивно связывающей себя с "рационализмом".

Отмечая оторванность гегелевских спекуляций от реальности, Кьеркегор язвительно именовал этого мыслителя "не философом, а профессором философии". В свою очередь Маркс, "поставивший Гегеля с головы на ноги", полностью сохранил его общее инфантильное доверие к собственным диалектическим умствованиям: "Все действительное разумно, и все разумное действительно", а потому "если факты противоречат моей теории, то тем хуже для фактов."

В левое дело идут рационалисты-активисты, люди с "повышенным чувством ответственности", но панически боящиеся сталкиваться с реальностью, дорожащие своими интеллектуальными схемами, больше, чем своей душой.

Ставя перед собой, казалось бы, экзистенциальную задачу освобождения человека, задачу его солидарности с себеподобными, коммунизм достигает противоположной цели. В "царство свободы" коммунист ломится напрямую, срезая углы и видя в "буржуазных" свободах (совести и слова) не условие поиска истины, а препятствие на пути к ней.

Его простое, "единственно верное", "окончательное" решение вопроса человеческой солидарности оборачивается разрушением любых других форм человеческих отношений. Итак, коммунистическая, шире любая левая идеология, является идеологией, коренящейся в экзистенциальной проблематике, но представляющая собой ее "окончательное решение".

Коммунизм - в нынешней своей инкарнации прозванный "прогрессизмом" — это тень экзистенциализма, это мимикрирующая под него активная форма уклонения от мышления.

Мыслить трудно, мыслить мучительно. Не все с этим справляются и… обращаются к марксизму, который французский публицист Раймон Арон (в 1955 году) остроумно назвал "опиумом интеллектуалов".

Этим опиумом обкурился не только Сартр. "Отец новых левых" — Герберт Маркузе, также причислявший себя к экзистенциалистам, маоизмом не прельстился, но пошел своим путем.

Разуверившись в революционных способностях мирового пролетариата, Маркузе решительно преобразил коммунистическую парадигму.

"Лишь мы, работники всемирной/ Великой армии труда,/Владеть землей имеем право, /Но паразиты — никогда!" - пелось в Интернационале.

Обнаружив, что общество потребления развратило всех "работников", перепортило всю "армию труда", Маркузе стал искать новых гегемонов и нашел их в лице именно "паразитов".

В своей программной работе "Одномерный человек" (1964) он пишет: "Однако под консервативно настроенной основной массой народа скрыта прослойка обездоленных и аутсайдеров, эксплуатируемых и преследуемых представителей других рас и цветных, безработных и нетрудоспособных".

Именно эти "паразитические" группы, эти, так называемые, "меньшинства", превратились в боевые отряды революции, стали главной надеждой современных марксистов в их борьбе с "репрессивной" иудео-христианской цивилизацией.

Внешне Новые левые не имеют ничего общего со Старыми. Но одна родовая черта у них сохраняется: как и старая "революционная", новая "правозащитная" деятельность представляет собой такой уход от ответственности, который сопровождается ее бурной имитацией.

Но если задачи Старых левых были хотя бы рациональны: искоренить эксплуатацию, накормить голодных и т.д., то банк целей их нынешних преемников буквально обескураживает.

Если оставить в стороне борьбу с потеплением, причина которого в действительности не выяснена, то для приложения своей благородных усилий у прогрессистов остаются всего лишь два основных направления: расширение сексуальных свобод и "освобождение Палестины".

Израиль видится левым последней колониальной державой, место которой в мусорной корзине истории. Гарвардский университет не осудил действий ХАМАСа по той простой причине, что полностью разделяет его доктрину нелигитимности "сионистского образования", и видит в идее "двух государств" апологию колониализма.

Нет ни малейшего сомнения в том, что современный исламский антисемитизм был бы на порядок менее вирулентным, если бы он не поддерживался красной профессурой и не разжигался "прогрессивными" журналистами.

В следующем недельном чтении "Ваишлах" речь пойдет о рождении Амалека, и тем самым появится повод поговорить о корнях той ненависти к еврейству, которая с новой силой вспыхнула сегодня в мире.

Но важно отметить, что современный исламистский Амалек действует в тандеме с европейскими "прогрессистами", деятельность которых вполне уместно уподобить инсинуациям Лавана.