В недельной главе "Ки-теце" дается следующая примечательная заповедь: "Если попадется тебе птичье гнездо на дороге, на каком-либо дереве или на земле с птенцами или с яйцами, и мать сидит на птенцах или на яйцах, то не бери матери вместе с детьми. Отпустить должен ты мать, а детей можешь взять себе, чтобы было тебе хорошо и продлились дни твои". (22.6)

Предписание это обыкновенно трактуется, как требование проявления милосердия к животным. Звучит странно. Лишение матери потомства на ее собственных глазах выглядит скорее актом жестокости нежели сострадания.

Возможно, заповедь эта покажется нам более понятной, если мы обратим внимание на используемый в связи с ней оборот: "продление дней".

Помимо этого места, это выражение используется в Торе лишь однажды, в отношении почитания родителей: "Чти отца твоего и мать твою, дабы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе". (Шмот 20:12).

Это выражение - "продление дней", позволяющее сопоставить две заповеди, подсказывает, что в главе "Ки-теце" речь идет не просто о требовании милости к животным, но и о фокусировании на их родовом аспекте. Забираются яйца, или птенцы, которые несамостоятельны и нежизнеспособны, но сама возможность продолжения рода сохраняется. Птица в данном случае щадится ("почитается"), как мать, а не как животное вообще.

Таким образом, заповедь "гнезда" отражает уважение к биологическому виду. Род следует почитать даже в отношении животных, тем более людей. И кто поступает так, тот заслуживает "продления дней".

Как это работает?

В Талмуде рассказывается о случае, когда человек по поручению своего отца залезает на дерево, отгоняет птицу и берет птенцов. Спускаясь вниз, он падает и погибает. Возникает вопрос: "Где же обещанное Торой благополучие и где та продолжительность дней, о которой она говорит?". Раби Яаков отвечает: "Речь идет о жизни в будущем мире, которая тянется бесконечно, и в ней есть только благо".

Итак, почитание родителей, как и почитание "видов", вознаграждается в первую очередь вечной жизнью.

Иными словами, собственно вечной жизни удостаивается в первую очередь тот, кто озабочен продлением жизни рода, как собственного (почитание отца и матери), так и всего "эволюционного древа" (сохранение жизни птицы-матери, способной и далее продолжить род).

Вечной жизни удостаивается тот, кто сближает родителей с детьми, как сказано у пророка Малахи: "Вот Я посылаю к вам Элиягу-пророка перед наступлением дня Господня, великого и страшного. И возвратит он сердце отцов к сыновьям, и сердце сыновей к отцам их, дабы не пришел Я и не поразил землю истреблением" (3:23).

Следует отметить, что в этом пункте современное западное общество находится в тяжелом когнитивном диссонансе.

С одной стороны, оберегаются животные и экология, а с другой - не просто ограничивается собственно человеческая рождаемость, но и презирается сама родовая, семейная преемственность. Семьи современных мегаполисов распыляются.

Говорят, что до 70% профессуры США - это не просто марксисты, а троцкисты. А ведь этот радикальный революционер отличался как раз крайней нетерпимостью к семейным и национальным привязанностям. Он возжелал превратить планету Земля в один большевистский плавильный котел, а когда к нему - всевластному наркому - явился нищий голодный отец, он не оказал ему помощи.

Итак, Тора отмечает важность почитания родителей, важность уважения рода. Именно это почтение вознаграждается "продлением дней" - уделом в грядущем мире.

При этом знаменательно и характерно, что вечное существование получило в традиции такое имя - "продление дней".

"По милости и доброте Своей Он постоянно каждый день обновляет сотворение мира", - говорится в благословении, предшествующем чтению "Шма".

Почему не ежегодно, и не ежесекундно, а именно ежедневно?

По-видимому, потому что в человеческом восприятии день подобен вечности как никакая другая временная "единица".

Чехов в частном письме Суворину (17 декабря 1890) пишет: "Мне кажется, что жить вечно было бы так же трудно, как всю жизнь не спать".

Очевидно, что говоря "вечно", Чехов имел в виду бесконечное, бессрочное существование во времени, которое невольно подавляет, чтобы не сказать ужасает.

Действительно, если нам объявят, что мы проживем до полного "конца света", до полного распада вселенной, включающее распыление микрочастиц (ученые отводят на этот процесс 100 миллиардов лет), то я думаю такая перспектива многих привела бы в уныние. Не говоря уже о том, что грядущие 100 миллиардов лет истекут так же неумолимо, как и минувшие 13.7, а значит в какой-то момент мы все равно окажемся перед лицом смерти. Почему же тогда слово "вечность", как правило, нас не пугает?

По-видимому, потому что под вечностью мы исходно подразумеваем не бессрочный, а какой-то вообще иной, вневременной способ существования.

Эта интуиция находит себе подтверждение в свидетельствах многих мистиков и просто людей, переживших клиническую смерть. Так, по словам Сведенборга, "ангелы постигают вечность как бесконечное состояние, а не как бесконечное время". ("О небесах, о мире духов и об аде" 167), а Моуди пишет: "Когда одну женщину спросили о длительности ее пребывания "там", она ответила: Вы могли бы сказать, что оно длилось секунду или десять тысяч лет - и не будет никакой разницы".

Вечности соответствует не бесконечный временной ряд, а цельная жизнь, сотканная человеческими помыслами, человеческими поступками, и вмещающаяся в "семьдесят, при большей крепости восемьдесят лет".

Но цельная человеческая жизнь ни в чем так ясно не отображается, как в одном своем дне.

Если что-то в нескончаемом временном потоке хоть как-то напоминает вечность, то это именно день, который экзистенциально уютен, который наполнен собственными заботами, и в то же время уподоблен всей жизни: проснуться как родиться, заснуть как умереть.