Гнилой Запад

В Талмуде (Псахим 118) римское царство характеризуется как управляемое с помощью "бумаг" ("кульмус"), т.е. как бюрократическое, как административное по самой своей внутренней сути.

Магараль поясняет в этой связи, что если другие империи (Вавилонская, Персидская и Греческая), под игом которых Израилю довелось побывать, обладали какими-то качествами, способными послужить святости, то четвертое - римское царство - явилось чисто рамочным, функциональным, лишенным экзистенциального измерения.

Пока рамки эти заполнялись покорившим Рим христианством и служили возложенной на них духовной задаче, проблем не возникало.

Однако после того, как секуляризация полностью вытеснила религию в частную сферу, рамочная система европейской цивилизации выступила в качестве ее доминирующей характеристики.

Разрушив наполненную религиозными аллюзиями сословную иерархию, идеалы свободы, равенства и братства предстали как сухие, формальные социальные опоры.

Меркантильность и бескрылость Запада, его духовная нищета были опознаны как признаки "гниения" не только на Востоке.

Так отец экзистенциальной философии Кьеркегор называл свой родной город "проституированной резиденцией мещанства" и сетовал на свое время за то, что "оно стало не чем иным чем "временем", временным, которое нетерпеливо не хочет ничего слышать о вечности".

В политической сфере Кьеркегор был убежденным консерватором. "Из всех государственных форм наилучшая — монархическая, абсолютная наследственная монархия".

Но "наилучшая", конечно, не потому, что наиболее деспотичная, а напротив - потому что "из всех тираний тирания равенства самая опасная... Больше всего ведет к тирании коммунизм..."

Но и коммунизм также являлся протестом против "западной бездуховности".

"Буржуазия, - читаем мы в "Манифесте Коммунистической партии", - разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие к его "естественным повелителям", и не оставила человека между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного "чистогана". В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности".

Слезы, проливаемые Марксом по "священному трепету религиозного экстаза", разумеется, крокодильи. Никто в истории не приложил столько усилий по искоренению "поповщины", как коммунисты. Но основной пафос революционной риторики держался в первую очередь на безграничном презрении к "лицемерным" "буржуазным" рамкам.

Но самой радикальной реакцией на "гниение Запада", на "буржуазную меркантильность" явился, конечно, охваченный "религиозным экстазом" нацизм.

"Они хотели изменить жизнь, - пишут Повель Буржье о нацистах в "Утре магов", - подготовляя пришествие "Высших". У них было магическое понимание мира и человека; и, привлекая благоволение богов, они принесли на жертвенные алтари молодежь своей страны, залили его океаном человеческой крови. Они ненавидели буржуазный Запад с его вялым гуманизмом и рабочий Восток с его узким материализмом. Они должны были победить, они, носители Огня, которому и враги, капиталисты и марксисты, давно дали угаснуть. Они должны были стать хозяевами на тысячелетия, потому что они на стороне магов, великих жрецов, демиургов. И вот они оказались побежденными, раздавленными судимыми, униженными - и кем? Обычными людьми, пьющими водку или жующими резинку, людьми с коротенькой верой, извечными желаниями, людьми безо всякого священного трепета! Люди поверхностного мира, склонные к рациональной морали, положительные, привели к краху рыцарей искрящегося мрака!"

"Голый человек"

Но чем примечательны эти наделенные "рациональной моралью" "обычные люди"? Чем вообще примечателен человек?

Одно из важнейших его отличий от животных заключается в радикальной отсеченности от природы, в отсутствие каких-либо врожденных поведенческих навыков.

Человеку не требуется учиться делать вдох и выдох, сосать, жевать и глотать, но чуть в сторону от этих базисных физиологических отправлений, и выясняется, что он полностью лишен природной подсказки.

Он не обладает врожденными навыками, позволяющими птице свить гнездо, бобру построить плотину, а зайцу вырыть нору. Ему не даны поведенческие коды, одинаковые для всех его сородичей на всех континентах.

Человек лишен волосяного покрова. Для того, чтобы согреться, он оказывается вынужден этот покров изготавливать. И это символично.

Человек природно гол, он все должен вырабатывать с нуля. Каждая человеческая культура является ответом его изобретательности.

Между тем, каждая культура при столкновении с другими обнаруживает их и свою ограниченность.

В.Библер пишет: "Возрождение начинает опаснейшую авантюру "великих культурных открытий". Это - параллель "великим географическим открытиям", но тут отнюдь не внешняя параллель. Великие географические открытия, вырывая индивида из житейских связей с заданным культурным бытом и заданными социальными матрицами, делают его способным включиться в "странную", чужую культуру (но всегда не до конца, это ведь только путешествие, нечто временное, как быт в вагоне). Такие часто сменяемые "не-до-конца-включения" оборачиваются в конечном счете самым страшным (или самым плодотворным) культурным феноменом, "не-до-конца-включением" в свою собственную культуру. Она оказывается странной для меня самого, необычной, загадочной, могущей быть принятой иронично, отстраненно, могущей стать предметом творчества, а не просто "образом жизни". Я оказываюсь где-то в культурном междумирии, голым человеком на голой земле".

В своей программной работе "Экзистенциализм - это гуманизм" Сартр в следующих словах формулирует общую концепцию этого - никак внешним образом не заданного, "голого" человека: "Для экзистенциализма человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам… Человек есть не что иное, как его проект самого себя. В человеке существование предшествует сущности".

Итак, в Новое время человек оказался лишен не только природных, но и прямых культурных подсказок! Голос культур отныне лишь совещательный!

Между тем, эта концепция беспочвенного внетрадиционного человека покоится все же не только на скептицизме, но и на одной из традиций - а именно на Синайском откровении.

"Экзистенциалисты обеспокоены отсутствием Бога, - признавал тот же Сартр, - так как вместе с Богом исчезает всякая возможность найти какие-либо ценности в умопостигаемом мире. Не может быть больше блага априори, так как нет бесконечного и совершенного разума, который бы это мыслил… Но если даже Бога нет, есть, по крайней мере, одно бытие, у которого существование предшествует сущности, бытие, которое существует прежде, чем его можно определить каким-нибудь понятием, и этим бытием является человек".

Итак, внетрадиционный человек, как проект самого себя, оказался все же глубоко сопряжен с традиционной библейской идеей богоподобия, по меньшей мере, сознает свою сопряженность с этой идеей.

Разрыв "голого человека" с традицией, с культурным наследием оказался столь же глубок и радикален, как и разрыв с природными инстинктами у пещерного человека. Но как у пещерного человека сохранились первичные безусловные инстинкты, связывающие его с природой, так у нового человека сохранились первичные ценностные ориентиры, связывающие его с Синайским откровением.

"Голый человек" наделен достоинством, значение которого он почерпнул из Библии. На основании того же источника он ценит любовь и дорожит свободой - свободой совести.

Но свобода совести в свою очередь немыслима без правовых рамок. Право безжизненно и сухо, но оно предполагает жизненное наполнение, немыслимо без него.

Правовое общество, при всей его формальности и кажущейся безжизненности, оказывается единственным обществом, совместимым с полноценной духовной жизнью.

Гниению же подвержены все те сообщества, которые не отвечают критериям открытого и правового.

Три позиции

Диагноз "гниения" устанавливается, таким образом по признаку отношения общества как к самим правовым рамкам, так и к их первичному библейскому наполнению.

Отношения эти легко подразделить на три типа:

Консервативное, либеральное и деструктивное, коренящееся как в либеральных, так и в консервативных источниках.

Консерватор с одной стороны реализует модернистский опыт человека как проекта самого себя, а с другой сочетает его с известной приверженностью традициям, основанным на Синайском откровении, подтверждая их конгениальность. Открытым правовым обществом является лишь консервативное общество.

Ратующий за такое же общество либерал, разумеется, не является его врагом, но он лишает его необходимой устойчивости и подводит к опасной черте.

Либерал в такой же мере лишен традиционного опыта, в какой он (наравне со всеми прочими сынами Адама) лишен сложных поведенческих инстинктов. Либерал полностью игнорирует любого рода традиционные взгляды, но при этом его уважение к свободе совести и свободе слова остается незыблемым.

Однако полное отсутствие традиционного опыта может развить в либерале мнительность. Любая традиция, помимо доступных ему базовых духовных ориентиров, может начать восприниматься либералом как угроза этим ориентирам.

На следующем этапе радикализации либерал "уходит в революцию" и начинает рубить вокруг себя головы, неспособные избавиться от "предрассудков".

В таком направлении эволюционировал Сартр, ставший на склоне лет маоистом.

Однако в наш век, по мере эрозии своей библейской основы, этот либерально-деструктивный тип стал сходиться с консервативно-деструктивным типом, т.е. с консерватизмом, базирующимся на языческих традициях.

Этот враждебный библейскому нарративу консерватизм пошел в гору в XIX веке с возникновением теософии, нашедшей альтернативную истину в далекой Индии.
Помимо прочих оккультных пикантностей в своей "Тайной доктрине" (1888) Блаватская поделилась прозрением, что человечество произошло от семи "коренных рас". "Пятую коренную расу", вышедшую, по ее мнению, из Атлантиды, Блаватская назвала "арийской", противопоставив ее "выродившейся" "семитской" расе.

Именно на этой теософской основе Гвидо фон Листом (1848-1919) была воздвигнута расовая теория нацистов, прошедшая дальнейшую шлифовку в геббельсовском институте "Аненербе" ("Наследие предков").

Неожиданная рокировка

После победы "обычных людей" над "рыцарями искрящегося мрака" Западное общество несколько десятилетий выглядело почти идеальным правовым обществом консервативного типа.

На основании лекции, прочитанной в победном 1945, Сартр издал год спустя книгу - "Экзистенциализм - это гуманизм", которая стала бестселлером, завоевавшим умы как консерваторов, так и либералов.

Послевоенные десятилетия казались временем стабилизации "рамочного" "буржузного" мира. "Открытое общество" выглядело "империей добра" во многом также и благодаря противостоянию "империи зла", держащейся на марксистской идеологии. Именующая себя "прогрессивной", эта наглухо задраенная советская система представляла собой классическую форму деструктивного либерализма, объявившего непримиримую войну всем без исключения "пережиткам".

Неудивительно, что самороспуск этой "империи" сопровождался у многих эйфорическим ощущением "конца истории", конца войн и конфликтов, всеобщим торжеством правовых рамок.

Однако смолкание коммунистической пропаганды на Востоке сопровождалось ее почти синхронным возрождением на Западе: поначалу в лице политкорректности, а чуть позже в подавлении любого "нелиберального" инакомыслия в Академии и в СМИ.

Как констатирует Вадим Давыдов (2017) в статье "Некуда бежать": "на наших глазах — по сути дела, уже произошла — подмена просвещения индоктринацией. Сегодня обрести диплом об образовании — в какой угодно области — без того, чтобы не получить прямо в мозг укол безумных теорий о всеобщей равнозначности культур, о безусловной одинаковости всех людей и т.п., просто-напросто невозможно. Катастрофа случилась: специалист любого профиля в гуманитарном, общеобразовательном плане является продуктом левых идей, а те, кто идеологической накачке по той или иной причине не поддался, остался без образования".

На рубеже тысячелетий Запад совершил с Востоком идеологическую рокировку. В 2000 году Россия отвернулась от "Общего Европейского дома" и кряхтя стала вправляться в колею своей национальной истории. В свою очередь европейцы тогда же создали Европейский Союз - унитарное государство, основанное не столько на демократической, сколько на социалистической неомарксистской платформе.

Еврабийский проект

Идеологический коллапс Запада сопровождается также и коллапсом демографическим.

В ХXI веке мусульманская миграция стала менять лицо Европы, способствуя скорейшему стиранию ее христианских черт. Это замещение протекает на фоне общего поощрения деструктивных сил и течений.

Еврабия - это общий проект исламистов и левых интеллектуалов, о деятельности которых в следующих словах пишет Павел Зариффулин в книге "Звериный стиль Ивана-царевича":

"На поверхность всплывает масштабный заговор, сговор части западной элиты по деконструкции всего западного мира. Французские антропологи, структуралисты и постмодернисты практически на наших глазах по винтику разобрали (пока в философском и культурном смысле) западную цивилизацию… Они симпатизировали архаическим обществам и культурам, изучали человеческое бессознательное, не доверяли позитивизму и философской рефлексии, смеялись над бременем белого человека, деконструировали основы мышления западного индивидуума.

И через пятьдесят-семьдесят лет их скромной работы негр-социалист (и вроде бы тайный мусульманин) Барак Обама рулит в Белом доме. И мир словно подменили".

"Часть европейско-американской интеллектуальной элиты видит в западной мировоззренческой парадигме (которую она должна бы всем навязывать, как это происходило уже тысячелетие) самое страшное зло. А добро ищет в этническом и архаическом, в остатках культур этносов, некогда истребленных или порабощенных людьми Запада"

"В гэдээровской студии "ДЕФА"… придумали образ "хороший индеец - плохой бледнолицый". Сейчас появляется очень странное ощущение, что будто студия "ДЕФА" переехала в Голливуд и там развернула свою просветительскую деятельность".

Эта симпатия новых левых к архаическим культам (отчасти вызванная общей неприязнью к "репрессивному" Синайскому откровению) парадоксальным образом стала сближать их с теософами XIX столетия, одним из побочных порождений которых явился нацизм.

Таково состояние умов современного Запада. А что тем временем происходит на Востоке?

Евразийский мираж

Вернув Европе ее бредовые социалистические идеи полуторавековой давности, сама Россия мало-помалу стала проникаться не более новыми, но и не менее бредовыми - собственными.

"Спецоперация" Путина по возвращению в "русский мир" отбившихся от рук соседей, не в ладах с общечеловеческой моралью, но с избытком обеспечивается моралью альтернативной - "всечеловеческой".

Специфика великоросса (отличающая его от вменяемого русского) заключается в его осознании себя "интернационалистом".

Борьба с "укранацизмом" подпитывается "русской идеей", состоящей, по словам Достоевского, в "принятии в себя общечеловеческого начала", в осознании того, "что мы то, может, и назначены судьбою для общечеловеческого мирового соединения". "Русская идея станет со временем синтезом всех тех идей, которые Европа так долго и с упорством вырабатывала в отдельных своих национальностях".

Не смущаясь тем обстоятельством, что сам он терпеть не может ни французов, ни немцев, ни тем более "полячишек" и "жидочков", Достоевский заключает: "Всечеловеческий отклик в русском народе даже сильнее, чем во всех других народах, и составляет его высшую и лучшую характерность".

При всей фантомности этого самоощущения, ясно, что с одной стороны именно оно "окрыляет" великорусскую душу, а с другой - в значительной мере обусловлено размерами отечества.

Как выразился Гейне: "Русские уже благодаря размерам своей страны свободны от узкосердечия языческого национализма, они космополиты или, по крайней мере, на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира".

Но сформулированная Достоевским геополитическая "русская идея", конечно, недостаточна для обеспечения имперских амбиций. Она нуждается в дополнительной идеологической подпорке.

Вялотекущее христианское возрождение России - важный момент ее нынешней самоидентификации, однако не менее соблазнительным оказался для нее также и противоположный путь - паломничество на Восток, евразийство.

"Евразийский союз", с идеей которого Путин выступил в 2011 году и начал воплощать в жизнь в 2014, как фактор геополитики достаточно естественен.

"Есть модная тема у высшей элиты, - пишет Павел Зариффулин, - то ли помечтать - то ли попугать. А именно - перевести штаб-квартиры "Газпрома" и "Роснефти" на остров Русский под Владивостоком. А может быть, и часть правительства туда. А может быть, и все правительство? Навстречу жирной, гиперуспешной, супербогатой умами и капиталами Золотой Азии. В свете разнообразных санкций Евросоюза и США против России эти идеи-миражи как будто обретают плоть. Ведь как говаривал наш главный вестернизатор Петр Великий: Европа нам нужна лет на сто. А потом повернемся к ней задницей".

Однако политика эта ищет себе идеологического обеспечения, уводящего ум в тот же круг идей, в котором вязнут современные западные постмодернисты.

В 1925 году первый евразист Николай Трубецкой провозгласил из эмиграции, что Россия является преемницей не Киевской Руси, а монгольской Орды, унаследовавшей ценности, несовместимые с мещанством европейцев. По выражению Трубецкого: произошло "перенесение ханской ставки в Москву" в результате чего "скифский, гунский и монгольский периоды общеевразийской истории были продолжены периодом русским".

Позднее идеи эти культивировались в кругу Льва Гумилева, а в перестройку обрели новую жизнь в возглавляемом Александром Дугиным Международным евразийском движении (МЕД).

Характерно, что свое паломничество на Восток Дугин начал с нацистской классики: "В рамках национал-социалистического режима существовал интеллектуальный оазис, в котором концепции Консервативной Революции продолжали развиваться и исследоваться без каких-либо искажений, неизбежных в других более массовых проявлениях режима. Мы имеем в виду организацию Ваффен-СС в ее интеллектуально-научном, а не военно-политическом аспекте. Ваффен-СС и особенно научный сектор этой организации " Аненербе " ("Наследие предков") разрабатывали ортодоксальные консервативно-революционные проекты".
Это свое первое увлечение Дугин как будто бы перерос, однако верность Чингисхану сохранил на всю жизнь: "Мы, русские, живем под сенью Чингис-хана. Он принес нам не только иго с Востока, но и свободу от ярма Запада. Он распластал нас под своим владычеством, но научил нас бороться и побеждать. Он не просто организовал железной дланью континентальную административную машину, где мы по началу были данниками, но передал нам основы государственного аппарата, которыми мы пользовались в течение долгих веков… Чингис-хану мы обязаны всем".

Сподвижник Дугина Зариффулин, наблюдения которого о саморазрушении Запада были приведены выше, собирает постмодернистские еврабийские безделушки в свою евразийскую котомку:

"Павловский заявил, что Россия является культурой провинцией западного мира и нам, как встарь, надо отправиться туда учениками.

Хотелось бы уточнить: учениками чего и кого? Если учениками в области антропологии, юнгианства, евразийства, примитивизма, нового кочевничества и иных популярных на Западе брендов, то мы готовы".

Яркая и "стильная" в литературном отношении книга Зариффулина переполнена филологическими спекуляциями и ведовскими ассоциациями: "Азиатская мечта" русских - это любовь к свету, к восходу, к весне. А слово "заря" у скифов и персов - однокоренное "золоту", "жару"… Заря Азии - золотая. Отсюда и "золото скифов", и "Золотая Орда". Возвращаясь в Азию, Россия надевает на себя золоту парчу… Поход в Азию и станет русским ответом на битву Глобализма с Империей. На сражение двух драконов мира сего: Глобализма vs USA".

Но главный месседж книги, выпирающий из нее как шило из мешка, сводится к заключению, что человек сработан не по образу невидимого библейского Бога, а по звериному оскалу племенных тотемов: "Звери - боги, звери - дольнее воплощение горнего! Азбука и прозрение скифского звериного стиля есть прикосновение к Божественному через Звериное…".

Так правый деструктивный консерватизм евразийцев смыкается с левым деструктивным либерализмом еврабийцев.