Философия или культ?
Недельная глава "Трума" начинается такими словами: "И сказал Господь Моше, говоря: Скажи сынам Израилевым, чтобы собирали для Меня приношение; от всякого человека, благорасположенного сердцем, берите приношение Мне. И вот приношение, которое вам принимать от них: золото, серебро и медь; И синету, и багряницу, и червленицу, и виссон, и козью шерсть, И кожи бараньи красные, и кожи тахашевые, и дерева шиттим, Елей для светильника, пряности для елея помазания и для благовонного воскурения, Камни ониксовые и камни вставные для эйфода и для наперсника. И пусть сделают они Мне святилище, и буду обитать в среде их. Все, как Я показываю тебе, образец скинии и образец всех сосудов ее, так и сделайте". (25:1-9)
Согласно мидрашу Танхума, предписание построить святилище было дано в Йом-Кипур, когда Израилю был прощен грех золотого тельца. До того, как был совершен этот грех, не было необходимости в Храме, так как Шехина и без того обитала в народе Израиля. На протяжении истории находились немало толкователей Писания, которые, опираясь на этот мидраш, усматривали в храмовом служении прежде всего следствие греха, и соответственно уступку человеческой слабости.
Со своей стороны, Рамбам без энтузиазма относился к восстановлению храмовых служб, что трудно не связать с его философскими представлениями, с его учением об истинном монотеизме. Рамбам последовательно отличал Творца от всего сотворенного, утверждая, что не существует даже способа сопоставить их и тем самым хоть как-то позитивно определить Всевышнего. Рамбам писал: "Различие между Ним и творениями не есть только различие между великим и малым, но - различие по виду существования. Иными словами, следует внушать каждому, что Его знание и наше знание, Его могущество и наше могущество отличаются друг от друга не как великое от малого или сильное от слабого и тому подобное, ибо сильное и слабое непременно уподобляются в том, что касается вида и их охватывает одно общее определение" ... "В тех же случаях, когда два предмета принадлежат двум различным родам, хотя бы даже восходящим к одному более общему роду, они не могут быть соотнесены никоим образом, даже согласно общепринятым первичным представлениям. Так, например, нет соотнесенности между сотней локтей и остротой перца, ибо одно принадлежит к роду качества, а другое - к роду количества. И так же нет соотношения между знанием и сладостью или между кротостью и горечью, несмотря на то, что все это подпадает под высший род качества. Так как же возможна соотнесенность между Ним, да превознесется Он, и чем-либо из сотворенного Им при том огромном различии в истине их существования, различии, глубже которого быть ничего не может?! А если бы была между ними соотнесенность, то Ему тем самым сопутствовал бы акцидент соотнесенности, и хотя это не акцидент, принадлежащий сущности Его, да превознесется Он, все же это, вообще говоря, некоторый акцидент. Так что по сути дела невозможно избежать трудностей, приписывая Ему атрибуты - даже те, которые выражают аспект соотнесенности. Эти атрибуты, однако, таковы, что подобает терпимо относиться к применению их для описания Божества, поскольку из их существования не вытекает существования предвечной множественности, а изменчивость соотнесенных с Ним не влечет за собой изменчивость в сущности Его, да превознесется Он" (Рамбам "Путеводитель заблудших" Гл 32, 35).
Тут резонно возникает вопрос: какое отношение может иметь к Существу, лишенному каких-либо атрибутов, культовое богопочитание, насквозь проникнутое задачей именно соотнестись с Ним, приблизиться к Нему? Не правильнее ли было просто размышлять об этом Существе, прогуливаясь по тенистым аллеям Платоновской академии? Разве может этот ускользающий даже от мысли радикально внемирный Бог быть Богом кого-либо еще, кроме ученых? Разве не правильнее его вообще было бы назвать Богом Парменида, Прокла и Плотина, а не Богом Авраама, Ицхака и Иакова?
Разве столь обособленный Всевышний не должен был вырыть пропасть между своим культом и культами прочих божеств, учредив что-то небывалое, что-то такое, что относилось бы к религиозным культам народов примерно так же, как сотня локтей относится к остроте перца? Разве не должен был Моше вместо кровавых жертвоприношений предложить народу Израиля какую-нибудь каббалистическую таблицу вроде китайской "Книги перемен"?
Но произошло именно это. Всевышний повелел забивать в Его честь скот, как это делали своим богам окружающие евреев народы, и даже предложил "образец скинии", мало чем отличающийся от египетских и хананейских аналогов! Более того, Он повелел внести в эту "скинию"... человекообразное изображение! В самом деле, если изготовление "золотого тельца" - это идолослужение, уступка идолослужению, то каким образом предписанное Торой изготовление золотых Керувов таковым не является? Значит дело в Божественном произволе, а не в самом предмете.
Читайте также
Религия и философия
Сам факт установления Всевышним культового служения позволяет думать, что Он не только Бог философов и ученых, но также и Бог живой, и наиболее адекватной формой связи с Ним является именно религиозное почитание, именно культовое служение. Более того, все культы ложных богов проистекают из-за потребности встречи с Ним, и в конечном счете все человеческие прошения и надежды адресуются Ему одному.
Когда Всевышний учредил храмовый культ, Он тем самым признал, что во всех существующих религиозных культах люди обращаются к Нему, что общение с Ним относится к "религии", а не к какому-то другому особому занятию.
Кьеркегор писал: "Язычник, который молится в духе и истине, хотя бы даже объектом его молитвы был ложный бог, на самом деле верит в Истинного Бога, тогда как, с другой стороны, христианин, который не искренно молится Истинному Богу - на самом деле верит в идола".
Этот взгляд с древних времен является также и взглядом Израиля, как сказано: "Не существует идолослужения, в котором не заключалось бы искр святости," (Зоар).
Споря с Рамбамом, Ритба отметил, что идолослужители совершали свои жертвоприношения потому, что видели в них нечто святое и значимое, и соответственно, храмовые службы извлекают искры из этих культов, и поэтому, когда Тора дает "образец скинии и образец всех сосудов ее", она возвращает рассыпанные искры святости к их истинному источнику.
В этой антиномичности заключена вся уникальность иудаизма: с одной стороны Бог Израиля - это не имеющий никаких положительных определений Бог философов, но с другой - это и одновременно прорвавшийся в этот мир "антропоморфный" ревнующий и терзающийся неверностью Израиля живой Бог. Бог сказал Моше: "Пусть сделают они Мне святилище, и буду обитать в среде их. Все, как Я показываю тебе, образец скинии и образец всех сосудов ее, так и сделайте". (25:1-9) В мидраше Шмот раба в этой связи говорится: "Когда Моше услышал это, он спросил: Ведь сказано: "Небеса и выси небес не могут вместить Тебя? (1 Малахим 8:27) Ответил ему Всевышний: Это не так, как ты думаешь, Моше. Построй шатер из двадцати балок на северной стороне, из двадцати - на южной и из восьми на западной, и Я спущусь на землю и явлю Себя в этом ограниченном пространстве".
Религия евреев являет собой глубинный парадокс, являет собой невозможное. Иудаизм - это религия такого Бога, который никак не соизмерим ни с чем конечным, и в то же время Он является конечному человеческому существу, причем вполне "антропоморфно", вполне человеку доступно. А без живого искреннего обращения человека к заинтересованному в нем Существу религия лишена всякого смысла.
Роль философии может показаться чисто внешней, но это не так. Философия не приближает к истине, как и не является религией, ее определение Всевышнего чисто негативное, но истинная религия по большому счету не может обходиться без этого определения. Истинный культ истинного Бога подобен артикулированной речи. Животное может либо мычать, либо молчать. Но человек отличается от животного тем, что сочетая мычание с молчанием, обретает речь, в которой пауза так же осмыслена, как и звук. Как игра звуков и пауз между ними создает осмысленную речь, так сочетание "позитивного" откровения с "негативной" рефлексией на него создает иудейский культ.