Дикарь

В недельной главе "Лех-леха" рассказывается о рождении первенца Авраама - Ишмаэля: "А Сарай, жена Аврама, не рожала ему. А у нее была рабыня Египтянка, именем Агар. И сказала Сарай Авраму: вот, Господь лишил меня плодородия; войди же к рабыне моей: может быть у меня будут дети через нее; и послушался Аврам голоса Сарай… Увидев же, что зачала, то госпожа ее лишилась уважения в глазах ее… И сказал Аврам Сарай: вот, рабыня твоя в твоей руке: делай с нею, что угодно в глазах твоих. И притесняла ее Сарай, и она убежала от нее. Нашел ее ангел Господень у источника воды в пустыне, у источника на дороге в Шур… И сказал ей ангел Господень: возвратись к госпоже своей и смирись под руками ее. И сказал ей ангел Господень: умножая умножу потомство твое, и оно неисчислимо будет от множества. И сказал ей ангел Господень: вот, ты беременна, и родишь сына, - и наречешь ему имя Ишмаэль, ибо услышал Господь страдание твое. И будет он дикарь-человек; рука его на всех, и рука всех на него, и пред лицом всех братьев своих жить будет он" (16:1-12)

Как мы видим, еще до рождения Ишмаэля Всевышний предрек, что он будет "дикарем", т.е. существом, не поддающимся цивилизационным процессам, противящимся всеобщему согласию. По существу здесь Тора пророчествует, что Ишмаэль (ислам) противостанет всему человечеству, выросшему на ценностях его брата Ицхака, породившего братьев-близнецов Эсава (христианство) и Иакова (иудаизм), что вполне ясно высказано в Коране: «О, вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями: они друзья - один другому. А если кто из вас берет их себе в друзья, тот и сам из них» (Сура 5.56)

Ислам зародился как жажда реванша, как сакральная "примордиальная" революция, как попытка переписать историю наперекор Торе и ее пророчествам. Действительно, Коран репрезентирует себя не как следующее после ТАНАХа откровение, чем он, вроде бы, внешне является, а как откровение ТАНАХу альтернативное и ТАНАХ замещающее.

В мусульманском предании Коран представлен единственной истинной Торой, а известный миру масаретский текст выставляется человеческим искажением. Обвинение Торы в фальсификации ("тахриф") подкрепляется несколькими изречениями Корана (2:75; 4:46; 5:13, 41). По счастью, сами эти изречения неоднозначны и позволяют себя интерпретировать по-разному, однако в настоящий момент трудно представить, чтобы ислам решился отказаться от столь важного элемента своего предания.

Между тем именно в диком страхе признания ТАНАХа подлинным первоисточником таится секрет мусульманской "дикости". Эта дикость - защитная реакция. Цивилизоваться для мусульманина значит признать истинность ТАНАХа, а тем самым сомнительность Корана, в качестве текста претендующего ТАНАХ заменить. Лежащая в основе любого диалога идея равнозначности источников недопустима для классического мусульманина.

С того самого момента, когда потомки Ишмаэля породили ислам, и вплоть до сего дня, арабский мир ни на минуту не прекращал экспансию. Все культуры и религии, так или иначе, приняли диалогические нормы, все они согласились с тем, что метафизические убеждения разнообразны и недостоверны, а потому не могут навязываться силой тем, кто их не разделяет.

Но ислам и в наше время остался верен докантовским идеалам, ислам и сегодня не оставил намерения "подсидеть" все человечество.

На Западе принято выделять радикальный ислам, принято считать, что будто бы только он опасен, и что с исламом умеренным следует вести диалог.

Диалог вести следует в любом случае, однако при этом необходимо адекватно оценивать искренность участия в этом диалоге твоего оппонента. В действительности же умеренные исламисты (если, разумеется, под ними не понимать в значительной мере отошедших от этой веры граждан западных стран) неотделимы от радикальных - у них имеются общие стратегические цели. Умеренный ислам действительно не любит крайних методов (бьющих в конечном счете также и по нему самому), но при этом и он в целом солидарен с тезисом, что весь мир следует покорить вере Мухаммеда, и искренне болеет за это "святое дело".

Учитывая, что мусульмане даже в странах свободного мира живут в условиях давления со стороны своих радикальных иноверцев, далеко не всегда можно получить достоверную информацию о состоянии мусульманских умов. Не говоря уже о повсеместной мимикрии этих умов под "свободомыслящие".
Насколько можно судить, мусульмане искренне признающие свободу религии - довольно немногочисленны. Поэтому прежде чем попытаться начать диалог с подлинным плюралистическим исламом, следует ясно оговорить его нынешнею непредставительность, дабы не позволить превратить его в его собственную противоположность - в средство "отмывания" радикального (и "умеренного") ислама, видящего всю планету превращенной в мировой халифат.


Исламский враг

Сегодня, в первой половине XXI века, ислам - это несомненный враг всего остального человечества - "рука его (поднята) на всех". Сегодня к исламу правильно относиться так, как к нему относится основательница антиисламской организации "Американский конгресс за правду" бывшая ливанская гражданка Бриджит Габриэль. В своей книге "They must be stopped" она пишет: "Возможно, не политкорректно говорить о религиозной войне, объявленной мусульманами. Но это именно то, что сейчас происходит. Это не радикальный и даже не ваххабитский ислам, это исконный ислам Мухаммеда. Мы совершаем культурное самоубийство, закрывая глаза на опасность его распространения". К исламу правильно относиться так, как относилась к нему итальянская журналистка Ориана Фаллачи, приравнивавшая его к нацизму. Сегодня мусульманам уместно ставить в пример Магди Аллама, итальянского журналиста египетского происхождения, принявшего католицизм. Сегодня мир нуждается в таких мыслях и в таких поступках.

Многие считают такой подход "неконструктивным", "тупиковым", но это не аргумент, если признать, что лобовое столкновение цивилизаций неизбежно, что о подлинном диалоге можно говорить только после этого столкновения и только в том случае, если победу в нем одержат сыны Ицхака, а не сыны Ишмаэля. Есть время мира, и есть время войны; есть споры во имя небес, и есть споры не во имя небес. До того, как вступать в диалог, необходимо твердо выучить и принять его общие принципы, предполагающие взаимоуважение сторон.

В свое время Эхуд Барак, бывший в ту пору отставным главнокомандующим, сморозил в открытом эфире, что если бы он родился палестинцем, то… примкнул бы к террористической организации! Выдающийся израильский недоумок исходно принял арабский нарратив: если я родился палестинцем, то мне заказано думать! А если все же подумать?

Что, в самом деле, сделал бы я, если бы родился одним из них?

Если бы я родился палестинцем, то в первую очередь я бы как раз держался подальше от террористических организаций и попытался бы осуществить мечту, по меньшей мере, половины арабских жителей Иудеи и Самарии - я бы постарался навсегда покинуть Эрец Исраэль. Что бы я сделал во вторую очередь? Что бы я сделал, будучи арабом, живущим в какой-либо другой (цивилизованной) стране мира? Я бы скорее всего покинул ислам. Для того чтобы так поступить, достаточно сознавать, что тебя держат в этой религии силой, что за бегство из этой монотеистической клетки ты приговариваешься к смерти.

Автобиографический роман Виктора Суворова начинается словами: "Закон у нас простой: вход - рубль, выход - два. Это означает, что вступить в организацию трудно, но выйти из нее - труднее". Вслед за этими словами в назидание вступающему в ГРУ новичку были продемонстрированы документальные кадры сожжения живого человека, пути которого с организацией разошлись.

Попасть в "общину Ибрахима ханифа" особого труда не составляет, однако покинуть ее (по крайней мере в большинстве исламских стран) почти так же тяжело, как и ГРУ. Мусульманские ученые ведут споры лишь о том, нужно ли замучивать отступника под пытками, или же ему достаточно просто отрубить голову.

Итак, если бы я родился арабом, то скорее всего, оставил бы родную веру и либо вел секулярный образ жизни, довольствуясь той духовной пищей, которую предоставляет человеку экзистенциальная философия, либо перешел бы в какую либо из вер сыновей Ицхака.

Однако я не могу исключить так же и возможности иного, более трудного решения: остаться в исламе и попытаться разработать исламскую теологию с человеческим лицом, т.е. такую теологию, которая наравне с авторитетом Коран признавала бы также и авторитет ТАНАХа.

Во-первых, эта попытка является все же зовом Истины, а во-вторых, она осмыслена также и с точки зрения политики, той политики, которая может утвердиться по завершению открытой конфронтации цивилизаций.