Единое и Единый

В недельной главе "Вайера" сказано: "И явился ему Господь в дубраве Мамре, а он сидел при входе в шатер во время зноя дневного. И он возвел очи свои, и увидел: и вот, три мужа стоят возле него" (18:1).

Не секрет, что с некоторых пор христианство стало трактовать этот эпизод как подтверждение идеи триединства: "явился Господь" - "и вот, три мужа".

Казалось бы, законный экзегетический ход: сказано - истолковано, причем истолковано предельно прямым и простым способом (пшат).

Но христиане, конечно же, пришли к такому выводу совсем другим путем, к Писанию никакого отношения не имеющим, а именно путем философским.

Античной философии было хорошо знакомо понятие Единое. Единое - это источник, полнота всего сущего. Поскольку оно - вся полнота, то оно не может быть чем-то конкретно сущим. Ибо все не может являться элементом чего-то, включая себя самого. Сказать о едином, что оно есть (даже просто помыслить его сущим) значило бы не "схватить" его, а лишь выделить еще один элемент в мире множественности.

Единое, таким образом, внемыслимо и внебытийно. Быть для единого - это значит выходить за свои собственные пределы. Но именно поэтому это выхождение, это истечение (эманация) за собственные пределы постоянно происходит.

Предел, на котором не-сущее единое перетекает в мир сущей множественности, именуется Умом. Но помимо разделяющего эти реалии Ума, имеется также и нечто их связывающее - Душа. Таким образом, Единое представляет собой триединство - Единое, Ум, Душа.

Христиане объявили три эти ипостаси Лицами, Персонами, а не просто логическими модусами.

Итак, идея триединства в Писании не содержится, но она бродила в головах греков и невольно была опознана ими в ряде библейских сюжетов.

Чтение ТАНАХа народами, в первую очередь греками, неизбежно сопровождалось принесением в него собственного видения. Причем начало этому процессу было положено еще… иудеями - эллинизированнными иудеями, которым греческий язык был ближе еврейского.

Еще за десятилетия до христианства - предуготавливая ему дорогу, эллинизированные евреи, прежде всего египетские - отождествляли Единое греческой философии с Единым ТАНАХа. Это задача была облегчена тем, что философская мысль той поры не считала Олимпийских богов реальными существами, а лишь символами и идеями. То есть сами просвещенные греки выглядели как бы преодолевшими былое язычество.

Лев Шестов в следующих словах пишет о творчестве Филона Алескадрийского - главного идеолога отождествления платонизма с иудаизмом: "Когда Филону Александрийскому выпало на долю представить Библию образованному миру греков, он принужден был прибегнуть к аллегорическому методу толкования: только таким образом он мог рассчитывать убедить своих слушателей. Нельзя же было пред лицом просвещенных людей оспаривать те принципы разумного мышления и те великие истины, которые греческая философия в лице ее великих представителей открыла человечеству. Да и сам Филон, приобщившись эллинской культуре, уж не мог принимать Писания, не проверяя его теми критериями, по которым греки научили его отличать истину от лжи. В результате Библия была "вознесена" на такой философский уровень, что стала вполне отвечать требованиям эллинской образованности. То же сделал и Климент Александрийский, которого Гарнак недаром называл христианским Филоном: греческую философию он уравнял с Ветхим Заветом и не только получил право утверждать, что гнозис неотделим от вечного спасения, но что если бы он и был отделим, то, будь ему предоставлен выбор, он отдал бы предпочтение не вечному спасению, а гнозису".

Итак, отождествление Единого Бога Авраама, Ицхака и Йакова с Единым Протагора, Платона и Плотина в какой-то момент стало общим местом среди народов, и в конце концов коснулось даже (неэлинизированной) еврейской мысли. Отголоски этого отождествления можно обнаружить у Рамбама в "Путеводителе заблудших", а в "Кузари" сказано следующее: "Сказал рабби: А что ты скажешь о мудрости Соломона? Он говорил о всех премудростях, соединяя божественное, разумное и естественное. К нему приезжали с разных концов мира, и от него знания распространялись во многие страны, вплоть до Индии. Корни и основы всех премудростей проникли от нас сначала в Вавилон, затем в Персию и Мидию, а позднее в Грецию и Рим. Так как прошло много времени, а знания переходили от одного народа к другому, никто не помнит уже о том, что они заимствованы от евреев, они считаются изобретением греков и римлян" (Гл 2:66).

Игра в одни ворота

Мы бы могли сказать, что в этом утверждении рава Иеуды Алеви предпринимается попытка обратного логического хода: Единое философов отождествляется им с Богом Израиля, а не Бог Израиля с Единым философов, как это повелось у эллинистов: казалось бы, уж если установлено тождество, то истолковать его можно было бы двояко.

Почему бы в самом деле не отождествить Единое греков с Единым евреев в пользу последних? Почему бы не понять имманентное эллинское Единое, как у евреев понимается трансцендентный Эйн-Соф?

Заманчиво, однако не получается. Платоновский диалог "Протагор" невозможно заменить чтением книги "Шмот", описывающей дарование Торы. В одном случае - мысли, в другом не подлежащие обсуждению императивы. Как остроумно подметил Спиноза: "Бог не хотел учить израильтян атрибутам своего естества, но сломить упорство их духа и привести к повиновению. Оттого Он действовал на них не разумными доводами, а трубными звуками, громом и молниями".

Итак, само собой напрашивающееся отождествление Единого с Единым всегда неизменно приводило к нивелированию, к подмене Творца мира самим этим миром. Игра ведется исключительно в одни ворота.

Лев Шестов следующим образом (в терминах Писания) интерпретирует этот процесс: "Бог сказал человеку: от всякого дерева в саду ты можешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; потому что в день, в который ты вкусишь от него, умрешь... Смысл слов Божиих не в том, что человек будет наказан, если ослушается заповеди, а в том, что в познании скрыта смерть…. Змей, хитрейшее из всех созданных Богом животных, спросил женщину: почему Бог запретил вам есть плоды со всех деревьев рая? И когда женщина ему ответила, что только с одного дерева плоды Бог запретил есть и не касаться их, чтобы не умереть, змей ответил: не умрете, но Бог знает, что в тот день, как вы вкусите от плодов, откроются ваши глаза и будете, как боги, знающие добро и зло. Откроются ваши глаза: так сказал змей. Умрете: так сказал Бог. Метафизика познания книги Бытия теснейшим образом связана с метафизикой бытия. Если Бог сказал правду, то от знания идет смерть, если змей сказал правду - знание равняет человека с богами. Так стал вопрос перед первым человеком, так вопрос стоит и сейчас пред нами. Нечего и говорить, что благочестивые мыслители средневековья ни на минуту не допускали и мысли, что правда была на стороне искусителя-змея. Но гностики думали и открыто говорили иначе: не змей обманул человека, а Бог. В наше время Гегель нисколько не стесняется утверждать, что змей сказал первому человеку правду и что плоды с дерева познания стали источником философии для всех будущих времен".

Однако я бы не сказал, что прочтение Писания змеиными глазами не имеет смысла. В своих секулярных порождениях христианская теология принесла столь продуктивные, столь экзистенциально значимые плоды, что отрицать за ней провиденциальную роль просто невозможно.

Если прибегнуть к старой доброй филоновой аллегории, то я бы уподобил христианскую теологию "трюкам", которые при решении некоторых задач применяют математики, в первую очередь программисты. Задачи, не решаемые в лоб, доводятся до ума с помощью фикций, с помощью специально измышленных преобразований и операций.