Уместный вопрос

Недельная глава "Ваеце" начинается словами: "И вышел Йаков из Беер-Шевы, и пошел в Харан". Далее рассказывается о том, как Йаков поселился у своего дяди Лавана и стал мужем двух его дочерей - Рахели и Леи. За двадцать лет пребывания в Харане Йаков взрастил одиннадцать сыновей и одну дочь. Его отношения с тестем нельзя назвать простыми. Лаван не раз обманывал Йакова, эксплуатировал его, а под конец, завидуя успешному размножению стад своего зятя, стал и вовсе не дружелюбен, как сказано: "И увидел Йаков лицо Лавана, и вот, он не таков к нему, как вчера и третьего дня. И сказал Господь Йакову: возвратись в землю отцов твоих и на родину твою; и Я буду с тобою" (31:2-4).

Итак, их отношения не были простыми, но и не были враждебными. Между тем в пасхальной агаде говорится: "Иди и выучи, что хотел сделать Лаван-арамеец Йакову, отцу нашему. Паро повелел истребить только мужчин, а Лаван стремился искоренить все, ибо сказано: "Арамеянин - губитель отца моего ("арами овед ави"). И спустился в Египет, и проживал там, как пришелец, с малым семейством, и стал там народом великим, сильным и многочисленным" (Двар 26:5).

Приведенные слова Торы ("арами овед ави") можно перевести двояко, и обычно дается как раз иной перевод: "Арамейцем - скитальцем был отец мой", т.е. арамейцем именуется сам Йаков. Причем такое понимание подтверждается текстом из книги пророка Ошеа (12:13): "И бежал Йаков в степи Арама". Тем не менее, Агада вкладывает в текст противоположный смысл, называя арамейцем Лавана.

Он им безусловно являлся, и в Торе он именно так и именуется, но где можно найти подтверждение тому, что Лаван намерeвался погубить Йакова, причем вместе с его потомством?

Во время пасхальной трапезы углубляться в этот вопрос обыкновенно нет времени, но в связи с недельным чтением "Ваеце", им вполне уместно задаться.

Тот, кто внимательно прочитал главу "Ваеце", ручаюсь, не обнаружил в поведении Лавана какого-либо намека на страшный замысел извести со света Йакова и все его семя, то есть собственных внуков.

Более того, в самый напряженный момент этой истории вроде бы даже проясняется, что никакой опасности ни Йакову, ни тем более его семейству со стороны Лавана не угрожало: "И встал Йаков, и поднял детей своих и жен своих на верблюдов, И увел весь скот свой и все имущество свое, которое приобрел, скот собственный его, который он приобрел в Паддан-Араме, чтобы идти к Ицхаку, отцу своему, в землю Кнаанскую. И Лаван пошел стричь овец своих, а Рахель похитила терафим (идолов), что у отца ее. А Йаков похитил сердце у Лавана Арамейца, потому что не известил его, что убегает он.... И сказали Лавану на третий день, что Йаков убежал. И взял он с собою родственников своих, и гнался за ним семь дней пути, и догнал его на горе Гилад. И пришел Бог к Лавану Арамейцу во сне ночном, и сказал ему: берегись, чтобы не говорить с Йаковом ни доброго, ни худого. И догнал Лаван Йакова; а Йаков поставил шатер свой у горы, и Лаван с родственниками своими поставил на горе Гилад. И сказал Лаван Йакову: что ты сделал? Ты облукавил сердце мое и увел дочерей моих, как плененных, оружием? Зачем ты убежал тайно и облукавил меня, а не сказал мне? Я отпустил бы тебя с веселием и с песнями, с тимпаном и с киннором. И ты не позволил мне поцеловать внуков моих и дочерей моих; ты теперь безрассудно сделал. Есть в руке моей сила сделать вам зло; но Бог отца вашего накануне говорил со мною и сказал: "берегись, чтобы не говорить с Йаковом ни хорошего, ни худого". Теперь же, если ты ушел, потому что ты сильно стосковался по дому отца твоего, зачем ты украл Богов моих? И отвечал Йаков, и сказал Лавану: да, я боялся, ибо я думал, может быть, отнимешь у меня дочерей своих" (31:17-31).

Итак, мы видим, что Всевышний явился Лавану с предостережением воздержаться от определенных высказываний, что явно свидетельствует о том, что более коварных намерений относительно Йакова у Лавана не было. Со своей стороны Йаков говорит, что опасался лишь того, что Лаван может не отпустить его семейство.

Это, разумеется, очень неприятно, но от пленения до полного истребления, о котором говорит агада, дистанция слишком велика. В конце концов, даже если бы Йаков умер в Харане, чтобы это изменило? Ведь умер же он в Египте, однако потомство его в свое время Египет покинуло.

И все же между пленением в Египте и пленением в Харане определенная разница имелась и, видимо, на нее скорее всего намекает Агада.

Бог Нахора и Бог Авраама

Следует учесть, что если египтяне были Йакову чужим народом, и он не опасался сближения с ними, то в Бавеле он находился в сетях родства. Харан был исторической родиной Йакова, более того, он был определенным "пунктом назначения", входил в семейные анналы. То было место погребения Тераха, отправившегося с семьей в Кнаан, но остановившегося по дороге.

"И взял Тэрах Аврама, сына своего, и Лота, сына Арана, внука своего, и Сарай, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышли вместе из Ур-Касдима, чтобы идти в землю Кнаанскую, и дошли они до Харана, и поселились там" (11:31).

Оставшись с племенем Лавана, потомки Йакова в перспективе могли бы начать чтить Бога Нахора, вместо Бога Авраама, могли бы перестать различать между ними.

Это особенно отчетливо видно из следующей сцены: "И сказал Лаван Йакову: вот холм этот и вот памятник, который я воздвиг между мною и тобою. Свидетель холм этот и свидетель тот памятник, что я не перейду к тебе за этот холм, и что ты не перейдешь ко мне за этот холм и за этот памятник для зла. Бог Авраама и Бог Нахора да судят между нами, Бог отца их. И поклялся Йаков Страхом отца своего Ицхака. И зарезал Йаков скот на горе, и позвал родственников своих есть хлеб; и они ели хлеб и ночевали на горе" (31:51-54).

Раши поясняет: "Бог Авраама" - это имя свято (т. е. это Имя Превечного), "Бог Нахора" - это имя несвято (т. е. это имя идола), "Бог их отца" - это имя несвято.

Итак, мы видим, что в глазах Лавана Бог Авраама мало чем отличался от Бога Нахора, в то время как для Йакова между ними была такая же разница, как между Истиной и ложью.

Ясно, что длительное пребывание в этой среде для потомков Йакова было равнозначно потере всех откровений и обетований. Задержи Лаван своих дочерей в Харане, его семейство угрожало бы поглотить семью Йакова.

Если бы Йаков остался в Харане с малым семейством, он не стал бы там "народом великим, сильным и многочисленным". Точнее, все бы его многочисленные отпрыски вошли в племя Лавана. Но тем самым Лаван действительно погубил бы все потомство Йакова, присвоив его себе.

Периодически доводится слышать сетования на то, что потеряв шесть миллионов своих сынов в европейских газовых камерах, еврейский народ потерял столько же в котле американской ассимиляции. Подсчеты эти неумны и бестактны: ассимиляция - это все же результат свободного волеизъявления, причем в значительной мере обусловленного неубедительностью традиционно-галутного образа жизни. И все же у этой оценки имеется подлинная подоплека, которая в своей первозданной чистоте проступает как раз в словах агады: "Иди и выучи, что хотел сделать Лаван-арамеец Йакову, отцу нашему. Паро повелел истребить только мужчин, а Лаван стремился искоренить все".

Если бы Лаван удержал Йакова в Харане, то человеческая история выглядела бы точно так же, как если бы Паро навсегда удержал у себя еврейских женщин, уничтожив одновременно всех мужчин.