В канун Нового года телеканал RTVi передал в эфир большое интервью, которое Евгений Сова взял у экс-президента Израиля Шимона Переса. По просьбе "Курсора" телеканал предоставил полную распечатку и видеозапись этой беседы, которые мы предлагаем своим читателям. 

Евгений Сова: Мне давно хотелось взять у вас интервью. Я приехал в Израиль в 1997 году, мне тогда было семнадцать. Это было всего через год и четыре месяца после выборов, на которых вы проиграли нынешнему премьер-министру Биньямину Нетаниягу. Тогда все еще можно было видеть гигантские предвыборные плакаты с вашими фотографиями. Вы знаете, те воспоминания до сих пор живут моей памяти. Вас ведь тоже можно назвать репатриантом, вы приехали в Израиль, когда вам уже было одиннадцать. 

Шимон Перес: Да, это так.

- Вы помните свой первый день, как это было?

- Все было другим, включая окружающий пейзаж. Там, где я родился, часто шел дождь, небеса были затянуты серыми облаками… А тут вдруг – голубое небо без единого облачка. Мы приехали с зимними вещами, потому что прибыли из холодных мест, а тут все ходили в расстегнутых рубахах, загорелые. Там говорили на русском, идише, иврите, здесь же - только иврит. Это был не переезд, это был резкий переход к абсолютно другой жизни.

- Вы ожидали таких резких перемен, готовились к этому?

- Нам говорили, что все резко поменяется, однако мы не знали, какие именно изменения нас ожидают. Мы представляли Эрец-Исраэль в фантазиях. Иногда нам присылали фотографии здешних мест, иногда апельсины из Израиля. Но это совершенно разные вещи – есть привезенный апельсин и вдыхать запах апельсиновой плантации во время цветения. Это совершенно удивительный аромат.

- Вы родились в маленьком польском местечке, которое тогда было в составе Российской империи…

- Сегодня это Беларусь…. Польским это место было между двух мировых войн. До того и после Второй мировой войны это было Беларусью.

- Белорусы гордятся тем, что вы – их земляк. Вам даже довелось побывать в городке, где вы родились…

- Да, я там бывал. Там не говорят по-польски, это считалось языком завоевателей, поэтому там язык общения – русский. Большинство крестьян в округе были русские.

- В вашем доме говорили по-русски?

- Дома мы говорили на трех языках: русском, идише и иврите.

- На каком языке вы разговаривали с мамой?

- На иврите или идише. Но мама мне читала книги и на русском языке – Достоевского, Толстого, других русских классиков. Мама была библиотекарем. Мой дед, он был раввином, учил меня ивриту. Но не только. Он также учил меня Торе, Талмуду. Потом я ходил в ивритскую школу под названием "Тарбут". Так что со всех сторон меня окружали разные языки.

- Вы помните русский или предпочитаете скрывать, что знаете этот язык?

- Нет, я ничего не скрываю, просто прошло 80 лет, в течении которых я не говорил на этом языке. Иногда я вспоминаю то или иное слово, но если вы не пользуетесь языком 80 лет, то он забывается.

- Извините, что все время сравниваю с моей репатриацией, но когда я прибыл в Израиль, то вообще ничего не знал, кроме "шалом" и еще пары слов. Я помню, как пошел на распределительный экзамен по языку. Там я нагло заявил, что кое-что знаю, и выпалил все три слова - вилка, ложка, нож. Мне сказали, что если я говорю, что знаю язык, при этом понимаю только три слова, у меня все будет нормально в этой стране. А вы, как я понимаю, прибыли сюда уже с достаточным знанием иврита?

- Да, я неплохо знал язык, но только его ашкеназский вариант. Это касалось как произношения, так и значения некоторых слов – они отличались от принятого здесь сефардского варианта иврита.

- В чем еще было отличие? Что на вас оказало такое сильное влияние?

- Разница состояла в том, что я из чужой страны прибыл в страну, о которой я мечтал. Я был счастлив безмерно, просто пьян от восторга. Первые недели я жил в Реховоте, у родственников. Они жили на улице, утопавшей в садах, поэтому я вспомнил запах цветущих апельсиновых деревьев. Меня окружали загорелые, мускулистые люди. Это был совершенно иной мир.

- Я читал вашу биографию, там сказано, что в 20 с небольшим лет вы стали одним из самых близких людей к Давиду Бен-Гуриону. Что у вас было такого? Почему Бен-Гурион прислушивался именно к вам?

- У меня нет точного ответа. Я был членом самого массового молодежного движения "Ха-ноар ха-овед". Потом меня избрали в секретариат движения. Движение выступало против Бен-Гуриона. Скажем, если он был за раздел Эрец-Исраэль, то лидер движения Табенкин, выступал за единый и неделимый Израиль.  Бен-Гурион считал, что лучше, чтобы только в части Эрец-Исраэль существовало еврейское государство, нежели Эрец-Исраэль без еврейской власти. Табенкин ответил, что мы против еврейского государства -  только бы сохранить Страну Израиля в целостности. Кроме того, Табенкин был коммунистом, больше ориентировался на Советский Союз, на идеи Ленина. А Бен-Гурион придерживался прозападной ориентации. Хотя и Бен-Гурион прочитал все труды Ленина. Он также ездил в Москву, на выставку достижений народного хозяйства, и был восхищен увиденным.

Я прочитал выступление Бен-Гуриона, и понял, что этот человек говорит правду. Когда меня избрали в секретариат организации, там было 12 человек: 10 - сторонники Табенкина, и только - двое были за Бен-Гуриона. Я оказался в меньшинстве, мне ничего не давали делать. И тогда я перестал ходить на заседания секретариата и начал работать непосредственно в рядах движения. В итоге, когда мне было всего 19 лет, большинство участников съезда движения проголосовали за мои идеи. Это стало сенсацией в политическом мире, о моей победе узнали, в том числе и Бен-Гурион. Вскоре мне сообщили, что Бен-Гурион хочет познакомиться. Он пригласил поехать с ним на машине из Тель-Авива в Хайфу

- Не было страшно?

- Страшно? Чего вдруг?

- Мало ли, может вы что-то натворили или сделали не так…

- Нет, я не испугался. Помню, что это было зимой. Я пришел к нему домой в легкой кибуцной рубашке. Мы сели в машину, он натянул на себя куртку и… уснул! Он забыл про меня. Я был разочарован, думал, что смогу два-три часа поговорить с человеком, который был моим кумиром, а он уснул…

Когда мы подъехали к Хайфе, он проснулся и вдруг сказал: "Ты знаешь, Троцкий не был сильным лидером". Причем тут Троцкий, я не понял, но, чтобы поддержать разговор, спросил у него: "Почему?". "Потому что он сказал: ни войны, ни мира. Это не политика. Лидер должен уметь принимать решения - или война, или мир - и уметь отвечать за свои решения".

Бен-Гурион продолжил и сказал: "Возможно, Ленин был слабее Троцкого в интеллектуальном плане. Однако именно Ленин принял решение". И тут он снова уснул (смеется). Потом я вернулся в свой кибуц.

В 1947 году Бен-Гурион прислал в кибуц Леви Эшколя, который был его заместителем, с просьбой отпустить меня в ряды Хаганы. Прошло собрание, и товарищи утвердили это решение. Наутро мне дали три лиры, я сел в автобус, и поехал в штаб Хаганы. Я понятия тогда не имел о военных делах.  Я приехал в штаб, в так называемый Красный дом на улице Ха-Яркон в Тель-Авиве, а там никто не может понять - кто я такой и для чего вообще приехал? Тут вижу, как по лестнице спускается Бен-Гурион. Он подошел ко мне, вытащил записку и стал зачитывать: сколько у нас есть автоматов, сколько пушек и так далее. Потом он сказал: арабы не согласятся с резолюцией ООН о разделе, они нападут на нас. А у нас нет оружия, кроме пары сотен винтовок и нескольких минометов. У нас нет танков, нет самолетов, нет артиллерии, вообще ничего нет! И если у нас так ничего и не будет, нас уничтожат. Ты будешь заниматься оружием. Доставай его, как хочешь - что-то производи, что-то покупай, действуй!

- Вам было тогда 24 года. По нынешним понятиям - ребенок…

- Да, ребенок. Он так и сказал: "Ты будешь вести всю работу, связанную с поставками оружия". Мне выдали форму хаки. Но вот сидеть было негде… Секретарем генштаба был мой друг из соседнего кибуца, Йосеф Исраэли. Он разрешил посидеть в его кабинете. Так я устроился возле стола начальника генштаба. Я был в шоке. Открыл стол, увидел там два письма, без адресата. Одно - Бен-Гуриону от генерала, которому Бен-Гурион предложил пост начальника генштаба Армии обороны Израиля. Он  писал: "Благодарю за честь, но я серьезный человек, поэтому проверил положение дел. На сегодняшний момент у нас есть только 6 миллионов патронов - и все. А во время войны только на один день военных действий нужен миллион патронов, то есть у нас боеприпасов только на шесть дней…" Этот человек так и написал: не хочу быть начальником генштаба на 6 дней.

Прочитав это, я ужаснулся - у нас нет ни единого шанса….. Уже скоро я стал главным по оружию, все ходили советоваться со мной. Бен-Гурион полностью доверял мне, был готов выслушивать мои самые смелые предложения. Тогда все стали нападать на него - почему он доверил такой важный пост человеку без образования и опыта, простому кибуцнику. Бен-Гурион отвечал на это, мол, поживем - увидим.

- И вот вы сидите в своем кабинете, смотрите на глобус и ломаете голову - где взять оружие…

- Когда ООН приняла резолюцию о разделе, арабы сразу отказались принять этот документ. Но и те страны, которые голосовали за резолюцию, - отказались продавать нам оружие. Я потом даже спрашивал об этом у американцев. С одной стороны, вы поддержали раздел, а с другой -  отказались поставлять нам оружие для самозащиты… Тогда об эмбарго объявили три страны - США, Англия и Франция. А русские, Советский Союз, начали поставлять оружие арабам - то есть оружейное эмбарго не распространялось на арабские страны.

Я сказал Бен-Гуриону: давайте попробуем договориться с Францией.  Бен-Гурион согласился. Это был период, когда Де Голля никто не уважал…

Люди из окружения Бен-Гуриона подвергли его яростной критике за это решение. Они говорили, зачем нам эта Франция, которую сейчас раздирает конфликт между теми, кто воевал с нацистами, и теми, кто с ними сотрудничал.  Бен-Гурион все это мне пересказал. Я ответил: Францию не знаю, французским не владею, но все же дайте мне попробовать…

- Все логично, не знаю Францию, не знаю французский, но дайте попробовать!

- А в других странах вообще никаких шансов не было. Во Франции же было много людей, которые прошли концлагеря. Они ненавидели Гитлера, и сами, своими глазами видели страдания евреев. Когда я приехал во Францию, люди из коммунистического подполья стали мне помогать. Они относились ко мне как к своему ребенку. И с того момента нам стало доступно французское оружие. В Израиле говорили, что я фантазер, что я сочиняю небылицы. Но когда пошли первые самолеты и корабли с оружием, Бен-Гурион сказал: "Этот молодой парень спас страну".

Он стал верить, что я могу сделать все. Это звучит сейчас смешно. Однажды тогда мы проиграли в футбол, и Бен-Гурион вызвал меня и приказал сформировать сборную, которая бы стала чемпионом мира по футболу. Я ответил, что ничего не понимаю в футболе и у меня масса других дел (смеется).

- Что показывает силу политика? Отсутствие страха идти на выборы?

- Бен-Гурион был смелым человеком. Он не боялся принять решение, когда нужно. Я знал, что для работы с ним нужно два качества. Первое - никогда не врать. Если ты лгал Бен-Гуриону, то немедленно вылетал. И второе качество - способность генерировать новые идеи. Один из тех, кто выступал против моего назначения, был редактор "Гаарец", Шокен. Он сказал мне, что пойдет к Бен-Гуриону и выступит против меня.  Бен-Гурион спросил в ответ, хорошо ли он знает Переса? Шокен ответил: да, мы с ним друзья. Так вот, продолжил Бен-Гурион, я знаю о нем три вещи. Если Перес постучит в дверь и войдет, для себя он ничего не попросит. Второе - он ни на кого не возводит напраслину. И третье - он не станет стучать в дверь, если у него нет какой-нибудь оригинальной идеи. Мне этого достаточно, подвел итог Бен-Гурион.

- Почти вся ваша служебная карьера связана с вооруженными силами, с заботой о безопасности страны. Вам никогда не хотелось сказать - все, у нас есть мощная армия, я сделал достаточно и могу отдыхать?

- Знаете, в военные и предвоенные дни я был тем, кого называют ястребом. Но как только видел у арабов признаки готовности к миру, то выбирал дорогу мира, а не войны. Что касается постоянного занятия проблемами безопасности - у нас просто не было иного выбора, иначе бы нас уничтожили. Однако Бен-Гурион, так же как и я, предпочитал мир, а не боевые действия. Мы хотели добиться мира, и мы его добились - с Египтом и Иорданией. Мы также начали говорить о мире с палестинцами в Осло. Мы начали мирные переговоры со всеми тремя сторонами.

- Вы ставите в один ряд переговоры с Египтом, иорданцами и палестинцами?

- Египет - самая большая арабская страна, и она была ключевым игроком в продолжение мирного диалога. Поэтому начинать нужно было с них. Иордания граничит с Израилем, самая протяженная наша граница - с иорданцами. С ее территории к нам приходили террористы. Палестинцы не были самостоятельным народом, на Западном берегу тогда правили иорданцы. Иордания не хотела создания палестинского государства. Но переговоры по поводу палестинцев мы стали вести именно с Иорданией. Мне удалось достигнуть соглашения с королем Хусейном - Лондонский договор. Это был самый лучший договор, который Израиль мог получить. Хусейн становился представителем - как иорданцев, так и палестинцев. Однако, к моему глубокому сожалению, правый лагерь торпедировал эту инициативу.

- Почему мы не можем достигнуть мира? Или это все же возможно?

- Я думаю, что это возможно. Мирный процесс остановился по ряду причин. Во время встреч с Арафатом я говорил ему, что невозможно достигнуть национального единства, когда есть несколько вооруженных групп. Если ты не сможешь объединить все палестинские группы, мира не выйдет. Он все время говорил, что это сделает. Я читал ему целые лекции о Линкольне, о Бен-Гурионе. Однако Арафат боялся пойти на лобовое столкновение с ХАМАСом. Проблема не только в том, что лагерь мира раздроблен. Палестинцы также раздроблены. В итоге все застряло, потому что они так и не представили единую позицию.

- После Норвежских соглашений ряд израильских премьеров пытались реанимировать мирный процесс. В том числе, Эхуд Барак и Эхуд Ольмерт. Может быть, палестинцы просто не хотят мира?

- Это глупость. Палестинцы сделали немало в этом направлении. Есть два лагеря - мира и вражды, и в этом также заключается большое изменение. Не забывайте, что раньше они все были террористами. Расскажу одну историю, связанную с Социалистическим интернационалом. Я состоял в этой организации, которую возглавляли канцлеры Германии и Австрии - Вилли Брандт и Бруно Крайский, а также премьер-министр Швеции Улоф Пальме. Президентом Социнтерна был Брандт, у него было 15 заместителей, я был одним из них. Арафат захотел стать членом Социнтерна. 14 вице-президентов проголосовали за его заявку, я единственный был против. Когда меня попросили объясниться, я ответил, что готов изменить свое мнение при одном условии -  если в уставе Социнтерна мне покажут пункт, подтверждающий право террористов участвовать в работе этой организации. Или, сказал я, выберите другой вариант - превратить Арафата из террориста в партнера и наладить с ним сотрудничество. Мои доводы были услышаны. И вместо того, чтобы оказать давление на меня, они сосредоточили усилия на Арафате. В итоге Арафату пришлось признать резолюцию ООН 242, признать право Израиля на существование и начать мирные переговоры.

- Когда вы слышите из уст нашего президента Реувен Ривлина, одного из ярких представителей правого лагеря, слова о готовности к миру, о готовности прийти к соглашению - вы ему верите? Верите ли вы премьер-министру Нетаниягу, который говорит о готовности сесть за стол переговоров? Или может вы верите американцам, которые открыто говорят о своем отчаянии от безуспешных попыток реанимировать мирный процесс?

- Прежде всего, я верю в мир, и только затем - верю в людей. Я верю в возможность достижения мира. Нетаниягу сейчас требует, чтобы Абу-Мазен перестал вести подстрекательскую пропаганду против Государства Израиль. В ответ Абу-Мазен заявляет - пусть Биби перестанет вести строительство в поселениях. Если люди хотят мира, им придется поступиться в чем-то…. Разумеется, Абу-Мазен должен перестать подстрекать к насилию. Однако, с другой стороны, Нетаниягу пора перестать строить поселения. Или же давайте возобновим процесс вообще без всяких предварительных условий.

Всем известно, мир заключают с врагами. Переговоры начинаются с полного неприятия позиций сторон - и это нормально. Так у нас было и с Иорданией, и с Египтом.

- По вашему мнению, президент Обама провалился в своих попытках разрешить палестино-израильский конфликт? Ведь он действительно пытался…

- Переговоры крайне трудно вести в ситуации, когда обе стороны хотя выставить себя полными победителями. Я много лет вел переговоры. Часто мне говорили - вы правы, мы все за мир, и мы готовы платить связанную с этим цену…

- Так говорили, потому что вы были готовы на уступки?

- Нет. Меня спрашивали, почему я такой наивный, почему готов платить так много за мир? Я отвечал, что плачу только то, что полагается той стороне. Я не считаю себя наивным человеком, я знаю, что для того, чтобы что-то получить, надо что-то дать. Силой нельзя силой добиться двух вещей - мира и любви. Иногда нужно уметь закрывать глаза на некоторые вещи. То есть нужно уметь принять тот факт, что есть и вторая сторона конфликта - со всеми своими достоинствами и недостатками. Но для этого лидер должен проявить мужество - такое же, которое было у Бен-Гуриона. Он заявил, что мы дадим собственную страну палестинцам - и собственную страну нам - согласно резолюции ООН.

- Но мир изменился. Сегодня многие говорят, что если бы тогда послушали вас, то Голанские высоты были бы в руках Сирии, а посмотрите, что там происходит… Зачем вернули Синай, если Египет все равно нам не друг?

- Я думаю, что речь все же идет об изменениях во всемирном масштабе. Мы, к примеру, перешли от эпохи, в которой все зависело от территории, к эпохе науки. На войне всегда кто-то побеждает, а кто-то проигрывает. Проигравшая сторона идет на ответные войны, чтобы вернуть себе утраченную территорию. Даже те страны, которые не участвуют в войнах, создают армии, чтобы защищать границы. Поэтому военный аспект был так важен во время этой территориальной эпохи. Были бесконечные войны, чтобы либо завоевать новые, либо вернуть потерянные ранее территории. Сегодня это не так.

- Премьер-министр Нетаниягу говорит о том, что мы должны быть готовы к полномасштабной региональной войне?

- Я думаю, что главе правительства не стоит готовиться к такой войне. Это только если нас атакуют в массовом порядке. Все-таки на свете более миллиарда мусульман, более четырехсот миллионов арабов. То есть только если мы окажемся под атакой...

Сейчас, в эпоху науки, многое иначе. Прежде всего, наука не признает национальностей и границ, это интернациональное понятие. Науку двигают вперед совершенно разные структуры - от частных лиц до крупных корпораций и государств. Возьмите хотя бы Билла Гейтса или Марка Цукерберга. Каждый из них совершил революцию - более великую, нежели Ленин. И они сделали это, не пролив ни единой капли крови, связав вместе миллиарды людей. Великие войны прекратились, однако началась волна террора. Какая разница между террором и войной? Во время войны у тебя есть определенная цель, ты хочешь занять определенную территорию. Террор - это все же больше выражение протеста, он идет от ощущения униженности - справедливой или надуманной.

- Это правда, что президент Путин советуется с вами?

- Советуется - это преувеличение. У нас было несколько достаточно откровенных, конструктивны, бесед. Я очень уважаю Путина…. Я думаю, что его критики не понимают нескольких простых вещей. Он сравнивают Путина с лидерами прошлого. Я думаю, что наоборот - Путин хочет поместить Россию в завтрашний день. Он хочет, чтобы из страны, зависящей от природных ресурсов, она стала мировой научной державой, чтобы в России была такая же хай-тек индустрия, как в Америке.

Путин понимает, что речь идет о явлении, которое не знает границ. Во время наших бесед он рассказал, что однажды спросил у европейцев, почему они продолжают опасаться России? Ведь Советского Союза уже нет. Варшавский договор распущен, так почему оставлен в целости блок НАТО? Кто главный враг у него?

Путин говорил, что выдвигал инициативу вступить в НАТО, сделать свою страну членом Североатлантического альянса.  Он говорит, что эту идею в итоге положили в долгий ящик.

Потом - почему Грузия должна войти в НАТО - разве этой стране кто-то угрожает? Но я все же убежден, что и сегодня Путин предпочтет мирный выход, нежели продолжение войны - холодной, или же активных боевых действий. Он доказал это в иранском деле. Путин заявил, что Иран - это сложная страна, которая, получив ядерное оружие, станет страной опасной. Он сотрудничал с США и Европой, пошел на санкции против Ирана, несмотря на большие финансовые потери, - все для того, чтобы предотвратить получение Тегераном ядерного оружия. Это показывает, что конфликты можно решать и иным способом, не обязательно ссориться и есть масса других примеров…

- Пример событий на Украине…Ведь там видели, что происходило в Грузии в 2008-м. Там тоже можно договориться?

- Я сейчас не хочу разбирать позиции обеих сторон, но знаю, каков взгляд Путина на украинскую проблему. Украина захотела присоединиться к Евросоюзу. Путин, хоть и без особого восторга, однако не возражал. Однако ему не нравится желание украинцев присоединиться к НАТО. Что касается Крыма, то он говорит, что не мог игнорировать желание жителей полуострова - они все хотели воссоединения с Россией. Путин также сказал мне, что у России и США нет особых претензий друг к другу, и он готов к переговорам с президентом Обамой.

И такие попытки к возобновлению диалога сейчас предпринимаются. В этом плане не столь важно, что пишут в газетах. Я думаю, что если стороны захотят договориться, - они договорятся.

Как-то я сказал Путину - я старше вас на 30 лет. Что вы планируете сделать в ближайшие 30 лет, забрать немного у Америки? (смеется) Неужели вам тяжело поднять телефон и поговорить с Обамой? Я готов говорить с ним, сказал мне Путин. И я вам скажу так - не важно, что пишут в СМИ. Путин и Обама в итоге договорятся.

- Израиль действует правильно, держась в стороне от конфликта Россией с Западом по поводу Украины и Сирии?

- Здесь нельзя забывать о крайне существенном факторе русскоязычного населения. Я сказал Путину: каждый раз, когда я приезжаю к вам на встречу, я чувствую себя маленьким деревцем в огромном лесу. Но иногда и одно дерево знает такие вещи, которые не знает целый лес. Он попросил привести пример. Я ответил: мы сейчас говорим на русском, а не на иврите. Он сказал: мы можем поговорить т на идише… Так что у него чувство юмора…. Это человек, с которым можно разговаривать и с которым приятно разговаривать. И он разбирается в происходящем. Я думаю, что его цель - не война и не возвращение России ко временам реакции. Он хочет, чтобы Россия была современной державой с развитой наукой. Но он также хочет, чтобы к его стране относились с уважением.

- Он просил у вас помощи найти пути к западным лидерам?

- Это сложный вопрос. Могу только сказать, он знает, что я задаю вопросы не только для себя.

- Вы активны, вы ездите по всему миру, встречаетесь с лидерами стран. Вам не предлагали пост министра иностранных дел - он вакантен сейчас?

- Министр иностранных дел занимается внешней политикой, и я бы хотел сначала узнать - в чем заключается внешняя политика и действительно ли я согласен с ней? Сейчас миром управляют две силы: национальные государства и международные корпорации. Я предпочитаю работать с глобальными фирмами, потому что они несут с собой будущее, они двигают науку вперед. Так зачем мне быть министром иностранных дел? Для того, чтобы ездить по форумам и фотографироваться? Это меня не интересует.

- Может, это нужно для продвижения мирного процесса?

- Я думаю, что сегодня достигнуть мира можно быстрее при помощи науки, а не политики. Я думаю, что политика разделяет народы, а наука соединяет их. Наука разворачивается в сторону человека - создав более совершенного человека, она надеется создать лучший мир. Сегодня вам дешевле вылечить глаза, чем купить новые очки. Когда-то хотели, чтобы все люди были равны. Сейчас говорят: пусть все будут разными, но пусть все будут счастливыми….

Сегодня мир оказался на переломе: он не распрощался окончательно с минувшим, и, в то же время, не совершил переход к будущему. К моему большому сожалению, люди боятся мечтать. Но нам всем нужно распрощаться с воспоминаниями, и всецело посвятить себя мечтам.

- Господин Перес, большое вам спасибо.

- Спасибо.