В Средние века Возрождение означало вполне конкретную вещь.

Это были не бомбежки и не зачистки, а книги, мастерские, университеты, анатомические театры.

Эпоха, которая началась с признания: "Так больше нельзя". С отказа называть тьму - светом, а религиозное мракобесие - божественным откровением.

Возрождение - это когда вскрывают трупы, чтобы понять, как устроено человеческое тело, чтобы вылечить его, а не чтобы придумать, как его эффективнее разорвать. Когда художник ищет пропорцию, а не угол обстрела. Когда философ спорит с Богом - а не с юридическим советником.

Микеланджело отсекает лишнее от мрамора, чтобы явить миру "Давида" - символ духа и красоты, победившего грубую силу, а не чтобы расчистить площадь для КПП.

Возрождение - это был взрыв света после "темных веков", торжество интеллекта над догмой, жизни - над культом смерти.

И вот спустя пятьсот лет "наш орел" Биби берет слово, вселяющее надежду на свет и жизнь, и называет им войну.

Распоряжение спускается сверху: отныне ужас длиною в два года получает громкое название - "Война возрождения".

Довольно циничное использование смысла величайшей эпохи духа для того, чтобы придать войне сакральный характер, возвысить трагедию и оправдать жертвы, которых можно было избежать.

Тот же трюк, что использовали нацистские эстеты. В Третьем рейхе войну описывали как: "очищение", "испытание нации", "возвращение к подлинной силе".

Смерть в этой системе координат была не трагедией, а эстетическим элементом. Кровь оставалась за кадром - как нечто, портящее композицию.

Человек в нацистской Германии был носителем идеи, функцией, вкладом в "величие". Если он погибал - значит, вписался в сценарий. А если страдал - это называлось "жертвой ради будущего".

Современные российские пропагандисты, такие как Владимир Соловьев, работают по тому же методичке.

Война у них - духовный подъем.

В их риторике - это "очищение", "возвращение к истинным ценностям", "борьба света с тьмой" и, конечно, "С нами Бог".

Человеческие потери при этом обесцениваются либо превращаются в абстрактную "плату". Чем больше жертв - тем выше, по их логике, нравственная ставка.

Слова "возрождение", "сакральность", "историческая миссия" работают как упаковка.

Общий принцип прост: чем громче название - тем тише должен быть плач.

Язык, где "возрождение" означает расцвет бюджета оборонного комплекса, а "освобождение" измеряется гектарами зачищенной земли.

Но у этого блестящего названия есть досадный изъян: оно ничего не возрождает.

Оно не воскресит "рыжиков", которых все добрые люди мира полюбили как своих детей и молились за их возвращение. Нелюди убили их специально, чтобы сделать больнее всем нам. Это трагедия национального масштаба. Горе, которое не оправдает ни одно пафосное название.

Никакое "возрождение" не исцелит солдат с ПТСР, для которых "ткума" - это пожизненная борьба с призраками и кошмарами в собственной голове.

Оно не заставит исчезнуть ХАМАС, изменить стратегию Ирана, растворить террор в красивой лексике или погасить пожар антисемитизма, разгоревшийся по всему миру.

Истинное Возрождение - в лаборатории, в классе, где детям объясняют таблицу Менделеева и историю, рассказывают о философии, прививают либеральные ценности, ставящие во главу угла права и свободу слова, совести, собраний, передвижения, верховенство закона, возможность самореализации.

"Война возрождения" - это оксюморон, достойный пера Оруэлла и Кафки. Красивый саркофаг для разлагающейся плоти. Это подлог понятий.

Настоящее возрождение начинается тогда, когда перестают украшать смерть красивыми словами и начинают по-настоящему возвращать жизнь. Все остальное - плохо замаскированная риторика, которая не спасает и не воскрешает.

Возрождение - это большая работа, которая проходит тихо, требует десятилетий и не нуждается в громких названиях, за которыми пытаются скрыть преступления.