Исламизм на Западе имеет почти 70-летнюю историю - она начинается с конца 1950-х - начала 1960-х годов, когда первые члены организации "Братья-мусульмане", студенты-аспиранты западных университетов и высокопоставленные руководители, спасавшиеся от преследований на родине, прибыли в Европу и Северную Америку. С тех пор активисты, связанные с различными ветвями "Братьев-мусульман" в арабском мире, а также с движениями из Индийского субконтинента (Джамаат-и-Ислами) и Турции (Милли Герюш), представляющие широкий спектр политического ислама, закрепились на Западе. Эти движения постепенно совершенствовались в идеологическом и организационном плане. Несмотря на все еще относительную малочисленность, они стали существенно влиятельной силой в многообразных мусульманских общинах западных стран.

Некоторые аспекты этого присутствия остались практически неизменными. Например, внутренняя деятельность многих западных исламистских организаций - тщательный отбор, высокий уровень секретности, иерархичность структур - сегодня практически идентична тому, как строилась работа в первые годы, фактически повторяя материнские структуры в странах с мусульманским большинством. Тем не менее, с течением времени западные представители Islamism - характерно гибкие и прагматичные - осознали, что некоторые элементы их политической философии нуждаются в адаптации к западным условиям.

Во-первых, они поняли, что прежние цели - исламизация всего общества и создание исламского правительства по шариатским принципам - на Западе недостижимы, поскольку мусульмане здесь составляют малое меньшинство. Вместо этого западные исламисты стали рассматривать продвижение своего политико-религиозного мировоззрения среди местных мусульманских общин и влияние на западную политику и общественные дебаты по соответствующим вопросам в качестве своих новых, реалистичных целей.

Более того, со временем западные исламисты осознали, что необходимо адаптировать не только цели, но и тактику. Некоторые нарративы, инструменты и терминология, составляющие традиционный арсенал исламизма, остались прежними - особенно они сохранялись среди закрепленных членов движений и приверженцев фундаменталистской линии в мусульманских диаспорах. В то же время исламисты серьезно изменили то, как представляют себя двум своим основным аудиториям - мусульманским общинам Запада (где большинство мало интересуется исламизмом) и западным государственным, медийным и общественным институтам.

Стремление к успеху в этих двух сферах стало для западных исламистов крайне важным с начала 1980-х, когда они поняли, что их присутствие на Западе уже не временно - они могут использовать его не только как убежище от ближневосточных режимов, но и для достижения нового, широчайшего спектра задач. Быстро формирующиеся мусульманские диаспоры на Западе стали восприниматься как идеальная аудитория для религиозных и социально-политических взглядов исламистов. Юсуф аль-Карадави, один из духовных лидеров глобального исламистского движения, говорил: "Долг исламского движения - не оставлять этих [западных] эмигрантов, чтобы их затянул водоворот материализма, доминирующего на Западе". Что касается влияния на западные институты, то в последние тридцать лет исламисты стремились позиционировать себя как легитимных представителей местных мусульманских общин, надежных и умеренных посредников для правительств, СМИ и широкой публики.

Для захвата этих электоральных кругов западные исламисты скоро осознали необходимость адаптировать послания и риторику. Языковая перестройка началась еще десятилетия назад, но усилилась и ускорилась за последние 10-15 лет, когда на передний план вышло новое поколение молодых активистов. В отличие от первого поколения эмигрантов-исламистов с Ближнего Востока, это поколение сильнее интегрировано в западную культуру - многие из них родились на Западе, получили образование в области общественных и гуманитарных наук или коммуникаций (в то время как активисты ранней волны чаще были инженерами или медиками).

Многие представители нового поколения сохраняют лишь слабую формальную связь с устоявшимися исламистскими структурами. Возможно, они выросли под исламистским влиянием - бывали в молодежных группах, посещали лекции, участвовали в сетевых мероприятиях - но часто создавали собственные способы заявить свои взгляды: занимались организацией новых движений, создавали онлайн-платформы и форматы. Их связь с традиционными исламистскими организациями часто формальна и весьма ограничена.

Большинство из этих молодых активистов редко используют прямую исламистскую риторику; если и делают это, то завуалированно. Вместо этого они говорят языком дискриминации, борьбы с расизмом, внутреннего угнетения, интерсекциональности, постколониальной теории. Многие аспекты их общественной активности - вопросы экологии, образовательных сборов - никак не связаны с исламизмом. Другие - как призывы к деколонизации учебных программ - совпадают с традиционной антиколониальной теорией исламизма, но формулируются исключительно в прогрессивном ключе, без явного исламистского подтекста.

Этот подход позволил новому поколению западных исламистов проникнуть в политические, общественные и медийные круги более активно, чем могли их предшественники. Используя прогрессивные риторику и инструменты, молодые исламисты установили прочные альянсы в мейнстримном обществе и приобрели значительное влияние в западных элитных кругах. Многие из них баллотируются на выборах, пишут и выступают в ключевых медиа-дебатах, образуют коалиции с прогрессивными организациями и лидерами, получают гранты от крупных фондов и государственных структур.

Прошли времена, когда западные исламисты публично жгли книги, как в эпоху дела Рушди 1988 года. Современные исламисты используют новые риторические рамки, участвуют в разных движениях и ищут новые союзы - зачастую сбивая с толку как давних наблюдателей, так и ветеранов собственного движения. Некоторые (особенно в Европе) стали называть эту тенденцию "пробужденным исламизмом". Термин лишь частично принят: его считают спорным, даже уничижительным, но он стал достаточно популярным и среди аналитиков, и самой исламистской среды, описывая заметно ускорившуюся в последние пару лет тенденцию.

Эта статья посвящена анализу ключевых динамик, лежащих в основе пробужденного исламизма на Западе - от истоков до современных многочисленных проявлений. Задача сложна: феномен отличается от страны к стране и является достаточно новым, не давая пока основания для итоговой оценки последствий. Несмотря на эти трудности, статья нацелена на то, чтобы пролить свет на явление, существенно меняющее ландшафт исламизма на Западе и потому заслуживающее внимания ученых и политиков.

Исламизм и ультрапрогрессивная политика

Взаимоотношения между левыми движениями и исламизмом (оба понятия охватывают чрезвычайно широкий спектр взглядов и течений) весьма сложны. Даже если ограничиться Западом, невозможно даже приблизительно охватить их все аспекты - эта задача выходит за рамки эссе. Тем не менее, одной из самых заметных тенденций этих отношений можно считать симпатию и готовность к сотрудничеству между наиболее прогрессивными, а порой и радикальными элементами левых и исламизма.

Многие голоса левых, включая наиболее прогрессивные круги, выстраивают иную позицию и фокусируются на разногласиях, аргументируя против любого благожелательного отношения к исламизму. Однако значительная часть западных левых увлекалась исламизмом с 1950-х годов: среди причин - мощная антиколониальная риторика, отказ от западных социальных и экономических моделей, антиамериканизм и антисионизм, а также способность мобилизовать широкие массы, что вызывало восхищение у множества западных левых.

Эта симпатия и общность "врагов" побудила многих постулировать союз с исламистами, причем такая позиция порой разделялась не только центральными фигурами левых, но и маргинальными, даже экстремистскими группами. Большинство этих "союзных" теоретизаций оставались не реализованными, но за прошедшие двадцать лет в некоторых западных странах возникли реальные альянсы (иногда именуемые "красно-зелеными"). Их квинтэссенция - союз, сложившийся в Британии в начале 2000-х годов вокруг коалиции "Остановим войну" (Stop the War Coalition, STWC). Первоначально это была кооперация различных организаций - социалистов, коммунистов - перед войной в Ираке 2003 года, позже к ним присоединилась Мусульманская ассоциация Британии (MAB), возглавляемая видными активистами "Братьев-мусульман": Камалем Хелбауи, Аззамом Тамими и Анасом аль-Тикрити. Лидеры STWC были впечатлены масштабом антиизраильских протестов, организованных MAB в Лондоне в апреле 2002-го, и пригласили их к сотрудничеству, несмотря на критику, связанную с демонстрацией эмблем ХАМАСа, "Хизбаллы" и сожжением флагов Израиля и США.

Это предложение вызвало бурные внутренние дебаты: руководство MAB взвешивало преимущества широкой трибуны против риска повреждения репутации союза с марксистами, атеистами, гомосексуалистами - особенно для консервативных мусульман. В результате MAB вступил в коалицию на равноправных началах, сохранив автономию своей повестки и настояв на таких условиях, как халяльная еда, учет религиозных норм, гендерная сегрегация мероприятий. Руководство STWC, несмотря на протесты некоторых членов, согласилось на эти требования.

Сотрудничество MAB и STWC оказалось довольно успешным: сотни тысяч демонстрантов участвовали в их акциях, а альянс привел к созданию партии RESPECT/The Unity Coalition, добившейся некоторых успехов на выборах. Среди кандидатов - крайне левые политики (Джордж Галлоуэй, Линдси Герман), лидеры MAB (Анас аль-Тикрити) и мусульманские активисты (Сальма Якуб, Ивонн Ридли).

В других западных странах за последние двадцать лет возникали схожие союзы. Но за прошедшее десятилетие левое сообщество Запада приняло новую проблематику, язык и рамки, отличающиеся от привычных. Политика идентичности, интерсекциональность, тематика системной несправедливости и предрассудков стали ключевыми для активистов, особенно молодежи. Термин "проснувшийся" (woke), хоть и спорный, часто применяется для описания такой активности.

Вокизм, во всех своих проявлениях, стал идеальной политической оболочкой для исламистов. Концепция обвинения "белизны", доминирования белого человека во всех мировых бедах прекрасно ложится на исламистскую идеологию, исторически рожденную в противостоянии колониализму. Также политика идентичности идеально укладывается в многолетние требования западных исламистов разрешить мусульманским общинам создавать собственные социальные, образовательные и даже правовые структуры. Если Юсуф аль-Карадави в 1990-х призывал к формированию "маленького мусульманского общества" в рамках Запада, то сегодняшняя политика идентичности предлагает мусульманам аргументы для создания "безопасных пространств" против структурного расизма и сохранения уникальной идентичности.

Вдобавок, woke-идеология дает исламистам мощное риторическое оружие - исламофобию. Антимусульманская ненависть и дискриминация действительно существуют на Западе. Но исламисты склонны их преувеличивать и использовать для достижения собственных целей.

Внутри мусульманских общин карту исламофобии используют для укрепления идентичности и создания для себя роли лидеров. Исламисты давно поняли: ничто так не цементирует общность, как чувство угрозы извне. Они умело встают во главе протестов, объединяя мусульман даже без исламистских убеждений - от дела Рушди, датских карикатур, палестинского конфликта, до вопросов чадры в Европе. Эффект "общины в осаде" (часто используемый термин братства после 11 сентября) сплачивает людей, усиливает роль лидеров и мобилизует протестные структуры. Культивируя культуру жертвы, исламисты настойчиво преподносят себя как единственную силу, способную "быть первым рубежом обороны для ислама и мусульман".

Внешне карта исламофобии преследует две цели: во-первых, создание альянсов с другими дискриминируемыми группами и противодействующими организациями - вплоть до союзов с еврейскими, ЛГБТК и прочими группами, к которым исламисты ранее были враждебны. Это открывает доступ к мейнстриму и позволяет реагировать на обвинения в нетерпимости. Во-вторых, исламофобия становится инструментом для дискредитации любой критики и исламизма, и исламистов лично - любое проявление внимания к исламистской идеологии можно назвать расизмом, попыткой заглушить marginalized voices, будь то сторонники ислама или его мусульманские оппоненты.

Исламистские сети проснулись

За последнее десятилетие woke-идеология закрепилась в западных обществах - исламисты все чаще используют ее язык, риторику и проблематику, перенося традиционные повестки (Палестина, антимусульманская дискриминация) в прогрессивное поле. Они осваивают новые темы: борьбу с капитализмом, изменением климата, гендерным равенством - ранее чуждые исламизму.

Новый подход вызывает вопросы: насколько искренним является это принятие woke-идей? Скептики считают, что исламисты лишь используют прогрессивную терминологию ради имиджа умеренности и чтобы войти в основные круги, не отказываясь от своих взглядов, а лишь адаптируя инструменты. Другие же отмечают, что молодое поколение исламистов действительно глубоко погружено в woke-среду и искренно разделяет ее ценности, поскольку выросло на Западе, обучалось в западных вузах и участвовало в неисламистских структурах. В реальности, скорее всего, обе модели существуют параллельно: часть активистов искренне принимает прогрессивную повестку, другая - использует ее инструментально.

Ясно, что установленным исламистским структурам принадлежит ключевая роль в продвижении процесса: организации поддерживают, объединяют, продвигают и финансируют активистов, генерирующих woke-повестку, не обязательно будучи формально исламистами. Принятие woke-идей порой спонтанно, но существуют и согласованные усилия по их внедрению.

Примеров немало. Один из нагляднейших - медиаплатформа Al Jazeera+ (AJ+), позиционирующая себя как "глобальный бренд в области прав человека и равенства, усиливающий голоса маргинализированных групп". AJ+ - подразделение медиасети, финансируемой государством Катар, ориентированное на миллениалов и молодежь. Арабский канал "Аль-Джазира", материнская структура, известен штатом, сочувствующим "Братьям-мусульманам", и активной пропагандой исламистских взглядов. Именно поэтому канал блокировали во многих арабских странах и нередко критиковали на Западе. AJ+ же, используя короткие, яркие сюжеты на четырех языках (английский, испанский, арабский, французский), транслирует мейнстримную повестку woke: обвиняет Запад в повсеместной несправедливости и притеснениях от этнических, религиозных и ЛГБТ-общин до экологических тем, при этом периодически интегрируя традиционные исламистские вопросы, связанные с Ближним Востоком и дискриминацией мусульман на Западе.

Аналогичная риторика у французского AJ+ - кампании против разных проявлений расизма, продвигающие поп-культурные woke-темы (#BlackHogwarts, критика Майли Сайрус и Кайли Дженнер за культурное присвоение, обвинения футбольной федерации за недостаточную представленность цветных игроков). В параллель этому AJ+ продвигает темы, близкие к исламистской повестке - например, защиту Тарика Рамадана (обвиненного в сексуальном насилии), резкую антифранцузскую риторику, сравнивающую законы против хиджаба во Франции с нормами Ирана и Афганистана.

Не только медийные, но и академические организации со связями с исламизмом активно транслируют woke-идеологию. Пример - Центр исламских и глобальных отношений (CIGA) в Стамбуле, связанный с Университетом Заим и правящей турецкой Партией справедливости и развития. Основанный Сами аль-Арианом - персоны, проходившей по громкому делу о финансировании палестинского "Исламского джихада" в США, - после освобождения он уехал в Турцию и создал CIGA. Центр стал крупной платформой исследований исламофобии, ежегодно проводит конференции, объединяющие ведущих активистов и ученых по теме.

В числе самых ярких представителей - австрийский исследователь Фарид Хафез, участвующий в CIGA и Bridge Initiative Джорджтаунского университета (финансирующегося саудовским фондом). Bridge Initiative управляют ученые, известные исламскими симпатиями, тесно связанные с аль-Арианом. Хафез - восходящая звезда field'а, публично отстаивает прогрессивные рамки анализа исламофобии, что видно даже по названию последней книги - "Другая Австрия: жизнь вне гетеронормативного католическо-немецкого доминирования белых мужчин". Сам Хафез фигурировал в ряде громких расследований, связанных со связями с "Братьями-мусульманами".

Очень примечательна его роль в Европейском докладе по исламофобии (EIR), ежегодном обширном отчете, посвященном инцидентам антимусульманской дискриминации в Европе; издание тесно связано с Турцией и сетями, а его выводы активно используют турецкие политики для своих целей.

Реакции и возможные сценарии

Как бы ни были мотивированы эти страны: искренне или тактически - принятие woke-повестки позволило западным исламистам сделать шаг в "ультрапрогрессивные" - woke - круги, создать альянсы, обеспечить себе видимость и частично защититься от критики. Их сближение с мейнстримом затрудняет любую попытку их дискредитации.

Однако в последние годы феномен woke-исламизма подпал под жесткую критику, особенно во Франции, где обеспокоенность исламизмом и его влиянием крайне высока. Анти-woke риторика - президент Макрон, министры, ведущие журналисты - звучит все громче, термин "исламо-гаутизм" (islamo-gauchisme, исламо-левизна) обсуждается в правительстве и СМИ. Le Figaro пишет об альянсе wokе-активистов и исламистов, указывая на примеры вроде объединения FEMYSO (студенческая сеть "Братьев-мусульман"), получивших финансирование от ЕС для кампаний против исламофобии и за права мусульманок; их лозунги оформлены в характерной woke-манере - речь идет об "междисциплинарной дискриминации по этническому, гендерному и религиозному признаку".

Острая критика прозвучала и из мусульманских кругов: франко-тунисский публицист Наем Бестанджи считает, что исламизм - крайне правая идеология, но его ближайшая и наиболее успешная тактика - работа с левыми и антирасистскими кругами. Для этого, подчеркивает он, религию превращают в "расу", так что любая критика исламистской идеологии, даже со стороны "умеренных" мусульман, будет восприниматься как нападение на личность. Возникает "искусство исламофобии": борьба против расизма становится ширмой для продвижения религиозной повестки, и они переплетаются.

Альтернативная гипотеза - трактовать это не как расчет, а как процесс "вестернизации" исламизма: новые поколения западных исламистов искренне примиряют традиционное наследие с элементами иных идеологий, что ведет к разбавлению и атомизации движения.

Пока это гипотетический сценарий - трудно доказываемый, но явление заслуживает внимания. В любом случае "пробудившийся" исламизм стал предметом тревоги. Как метко сформулировал бельгийский активист Дияб Абу Джаджа (прошедший путь от шиитского милитанта до ведущего наблюдателя за исламскими кругами в Бельгии): "Новый woke-исламизм, вместе с остальными экстремальными woke-движениями, мечтает о "архипелаге безопасных пространств", соединенных идеалами справедливости и равноправия. Именно в этой утопии проявляется токсичная природа европейского исламизма сегодня. Вместе с другими woke-тенденциями неоисламисты деконструируют универсализм ради интерсекциональности исключений. Все исключение со временем может стать правилом".

"То, что большинство исламистов теперь принимают ультрапрогрессивную политику, лучше, чем джихадистский фашизм. Но атака на современность и ее ценности - секуляризм, универсализм - ведется изощренно, в рамках альянса, обладающего реальным потенциалом. Это стратегия не создания исламского государства, но фрагментации общества по идентичностям: чтобы каждый мог быть "сам собой". Если исключительность, а не универсализм - краеугольный камень гражданства, кто тогда сможет возразить против отдельного судопроизводства, даже отдельных законов?"

Нелегко сказать, оправдаются ли прогнозы о будущем woke-исламизма. Ясно одно: в западных исламистских кругах укрепляется тенденция к принятию сверхпрогрессивной повестки и формированию союзов с соответствующими движениями. Остаются вопросы - насколько это искренне, вызовет ли раскол среди исламистов, примут ли их прогрессивные круги, как это отразится на разных странах. Но понятно, что феномен "пробудившегося исламизма" заслуживает самого внимательного изучения и осмысления.