Как-то раз, прослушивая попавшееся мне в сети "Адажио" Альбинони, я обратил внимание, что сопровождавшие исполнение пейзажи, в действительности, с этой музыкой диссонируют.

Присущее природе величие и торжество, проявляющееся в этих фоновых пейзажах, в музыке Альбинони, пожалуй, присутствовали, но, все же, доминировало в нем нечто иное - откровенно драматичное и даже трагическое.

Все разъяснилось после того, как я узнал историю появления этого произведения, о котором стало известно относительно недавно - в 1958 году.
Именно тогда итальянский композитор Ремо Джадзотто (1910-1998) обнародовал этот шедевр, преподнеся его в собственной обработке.

Джадзотто рассказал, что в феврале 1945 года, по завершении трехдневной ковровой бомбардировки Дрездена, он забрел на руины Саксонской земельной библиотеки, и там обнаружил небольшой фрагмент с нотами, принадлежащими Томазо Альбинони.

По словам Джадзотто, этот фрагмент содержал басовую партию и пару мотивов первой скрипки. На этом основании композитор реконструировал всю пьесу целиком.

Таким образом никому доселе неведомый шедевр Альбинони, приобрел столь же заслуженную сколь и громкую славу.

Между тем в 1998 году известный музыковед профессор Люнебургского университета Вульф Дитер Лугерт опубликовал в февральском (№ 53) выпуске журнала Praxis des Musikunterrichts статью, в которой показал, что история, рассказанная Джадзотто, не соответствует действительности.

Критики еще и раньше обращали внимание, что стилистически "Адажио" отличается от других произведений эпохи барокко, теперь же выяснилось, что соответствующий музыкальный фрагмент из наследия Альбинони в собрании библиотеки отсутствует и никогда не значился в его картотеке!

Таким образом выяснилось, что "Адажио" является музыкальной мистификацией, созданной самим Джадзотто!

Композитор умер через полгода после разоблачения, никак на него не прореагировал и, возможно, о нем даже и не слышал.

Когда я узнал эту историю, то усмотрел в ней след, указывающий на источник вдохновения Джадзотто. Наконец мне стало ясно, какие картины на самом деле должны иллюстрировать его "подделка".

В детстве и отрочестве я почти каждый год бывал в Калининграде - Кенигсберге - благо имел там родственников и по отцовской, и по материнской линии.

Тогда - через 15-20 лет после войны - центр города, участок примерно в километр диаметром, представлял собой покрытую руинами пустошь.

Я подолгу бродил по этой безлюдном зоне, подбирал гильзы и пули, карабкался на стены, входил в дворцовые палаты и зал кафедрального собора, к которому примыкала неповрежденная взрывами могила Иммануила Канта.

Я воспринимал эту территорию как машину времени, которая переносила меня в то страшное недавнее прошлое.

Благодаря этим смутным образам я зримо соприкасался с тем переживанием краха великой культуры, которому трудно подобрать слова, но которое, как я теперь стал понимать, как раз и слышится в "Адажио".

В нем слышится скорбь ангела, взирающего на разрушенные европейские города - итог ста метоновых циклов (девятнадцати веков) христианской истории; в нем слышится горечь краха гордых просветительских мечтаний о Разуме, который "на всех высотах и во всех глубинах водружает знак своего суверенитета" (Гегель)

Я открыл имиджи "Bombing of Dresden 1945" и понял, что не ошибся.

Музыка была навеяна Джадзотто видом руин, под которыми оказались погребены тысячи и тысячи немцев!

По-видимому, Джадзотто не только блуждал по развалинам библиотеки, но взобрался также и на крышу собора, с которой вместе с ангелами взирал на уничтоженный город.

По-видимому, там, вместе с ними, он как раз и подслушал эти звуки.

Как бы то ни было, его "Адажио" явилось реквиемом по Европейской культуре. Реквием, эпиграфом к которому могут послужить слова пророка: "В день этот - слово Господа - истреблю Я мудрецов в Эдоме и разум на горе Эсава" (Овадья 8)

В последние полтора года, наблюдая разрушения в секторе Газа, я не раз ловил себя на мысли, в какой мере "Адажио" не соответствует картинам нынешних разрушений, насколько эта музыка в данном случае неуместна. Амалек Амалеку рознь.

Если вдуматься, то после всплеска философской мысли в раннем средневековье, и известных архитектурных достижений, арабы (не путать с персами) не предложили миру ничего кроме пояса смертника.

Какие же звуки должны слышаться нам с высоты ангельского полета в южном Негеве?

На мой вкус, картинам разрушений Хан-Юнеса, Рафиаха и Джебалии более всего подходит ставшая популярной в армии песня: "Аль тира Исраэль" - "Не страшись Израиль, разве не лев - ты? А если лев зарычит, кто не устрашится?"

Но это мой выбор. Уверен, что некоторые предпочтут "Харбу-дарбу", а иные, великий шлягер прошлого, 2024 года "Ашем Иштабах тамид охев оти".