В недельном чтении "Ницавим" мы читаем следующие слова: "Смотри, предложил я тебе сегодня жизнь и добро, и смерть и зло, Заповедуя тебе сегодня любить Господа, Бога твоего, ходить путями Его и соблюдать заповеди Его и уставы Его и законы Его, дабы ты жил и размножился; и благословит тебя Господь, Бог твой, на земле, в которую ты входишь, чтоб овладеть ею. Если же отвратится сердце твое, и не будешь слушать, и собьешься с пути, и поклоняться будешь Богам иным, и будешь служить им, То я возвещаю вам сегодня, что наверное погибнете и не долго пробудете на земле…В свидетели призываю на вас ныне небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери же жизнь, дабы жил ты и потомство твое". (30:11-20).

Что стоит за этой категоричностью, непримиримостью предлагаемой дилеммы: "жизнь и смерть", "или - или"?

Зрелому человеческому духу претит "черно-белый" стиль покраски действительности. Да и традиционный иудаизм характеризуется недоброжелательным отношением к крайностям и тяготением к "золотой середине", к компромиссу.

В "Шмоне праким" Рамбам разъясняет, что любые крайности губительны, и напротив, умеренность является основой жизни. Так, и безразличие и вожделение плохи, но хорошо воздержание; плохи скупость и расточительность, но хороша щедрость, и т.д. Соответственно, правильнее было бы ни ненавидеть одних, ни обожать других, а сколь возможно терпимо относиться ко всем.

Да и Каббала, уделяющая большое внимание "тикуним", "извлечению Божественных искр", признает, что даже в самых темных культах сохраняются искры Божественного света, как сказано: "Поднимусь ли в небеса - там Ты, постелю ли (себе) в преисподней - вот Ты!" (139:8).

А относительно культов "богам иным", о которых упоминается в приведенном выше фрагменте, в Зоаре сказано: "не существует идолослужения, в котором бы не скрывалось искр святости".

Что же означает выраженная в главе "Ницавим" категоричность?

В любви Всевышнего к Израилю присутствуют все ее оттенки: помимо любви общей, помимо отчей и материнской любви, в Его любви к Израилю присутствует также и любовь брачная, которая характеризуется именно черно-белой категоричностью.

Требования, выдвигаемые браком, носят ультимативный характер. Влюбленные либо без ума друг от друга, либо вырывают друг друга из сердца. Их эксклюзивные отношения - это отношения жизни и смерти. Компромисс не предусматривается.

Разумеется, бывает, что расставшиеся супруги продолжают товарищеские отношения. Однако, это характерно для уже расторгнутого брака. Для брака "текущего", или, тем более, брака "рушащегося" - излишняя "широта" неуместна. Любимыми не делятся.

С одной стороны, трудно не испытывать неприязнь по отношению к "любовному треугольнику" Владимира Маяковского, который он по странной поэтической причуде представил квадратом, посчитав также и собаку: "Четверо в помещении - Лиля, Ося, я и собака Щеник" (впрочем, появление у Лили Брик дополнительных любовников приводило Маяковского в ярость). Но, с другой стороны, не до конца понятен также и тот человек, который с легкостью уступает свою любимую другому, даже содействует ее браку с другим.

В романе Достоевского "Униженные и оскорбленные" описан такой диковинный случай. Главный герой Иван устраивает любовные дела своей невесты Наташи с третьим лицом. Ситуация в данном случае, правда, может объясняться их знакомством с детства, то есть их почти братской близостью. Как бы то ни было, Достоевский вывел образ Ивана достаточно убедительно, учитывая же, что в истории Ивана явственно воспроизводятся писательско-издательские истории самого Достоевского, у меня еще с отрочества сложилось впечатление, что образ Ивана не просто натурален, но еще и автобиографичен.

С тем большим удивлением я впоследствии обнаружил, что сам Достоевский был как раз страшным ревнивцем. В "Воспоминаниях" (8.1) жена писателя Анна Григорьевна приводит историю о том, как однажды она разыграла мужа, подбросив ему "анонимную записку" о своей якобы неверности. "Анонимка" представляла собой точную копию записки, приводимой в каком-то романе, который Достоевский прочитал накануне! Анна Григорьевна была уверена, что он сразу заметит идентичный текст, и они от души посмеются. Но Достоевский никак эти тексты не связал и пришел в неистовство. Прошло немало времени, прежде чем Анна Григорьевна окончательно убедила писателя, что "анонимка" послана ей самой. "Вот ты все смеешься, Анечка, - заговорил виноватым голосом Федор Михайлович, - а подумай, какое могло бы произойти несчастье! Ведь я в гневе мог задушить тебя!"

Итак, как бы мы ни превозносили высокие идеалы "компромисса", имеются сферы, в которых черно-белый подход выглядит куда уместней и адекватней.

Как бы моралисты ни желали видеть человеческие отношения стоящими выше отношений любовных, последние неумолимо создают свой формат, формат жесткого выбора между жизнью и смертью.

Между тем, этот выбор лишь усиливается в сфере религии, в которой отношения Израиля и Всевышнего уподоблены супружеским, как сказано: "Я простер крыло Мое над тобою, и покрыл наготу твою, и поклялся тебе, и вступил в союз с тобой — слово Господа Бога — и ты стала Моею" (Йехезкель 16.8—9).

Как брачная ревность закономерно отодвигает "человеческий фактор", так и сама эта ревность, сам этот "брачный фактор" отодвигается религиозной реальностью - категорическим выбором между жизнью и смертью, между верностью и неверностью Богу. Поэтому перед лицом Всевышнего все вменяемые люди неуклонно ограничивают свои любовные вожделения.

Многие пары, не утратившие духовной трезвости, даже когда они весьма далеки от практической религии, не ограничивают свои союзы государственной регистрацией, но освящают их перед Богом.

Согласно Мидрашу, почив в День Седьмой от дел Своих, Всевышний сосредоточился на одном разрешенном в субботу занятии - на "шидухе", на сочетании брачных пар.

И все вменяемые влюбленные чувствуют это, чувствуют, что Его воля является обязательным условием подлинности и устойчивости их отношений, что без Его благословения их взаимный выбор оказывается под вопросом.

И не случайно современная левая клика, усматривающая источник мирового зла в "репрессивной" иудео-христианской цивилизации, возглавляется сексуальными революционерами, прислушивающимися исключительно к голосу похоти.

Популярность борьбы за "права сексуальных меньшинств" обусловлена не столько состраданием к тяготам лиц с "нетрадиционной сексуальной ориентацией", сколько широкими богоборческими перспективами, открывающимися этой борьбой.

Превращение сексуальной вседозволенности в главный маркер "прогресса" и "демократии"; замена красного знамени знаменем радужным - гениальный политтехнологический ход неомарксистов. А то, чего они не договаривают, можно прочитать в моей книге "Хартия сексуальной свободы".