Одним из наиболее активных противников ухода Израиля из Газы в те дни был Юлий Эдельштейн. Мы попросили его вспомнить о происходившем в те дни.

- Я хорошо помню, как в тот день стоял на первом этаже кнессета, когда ко мне подошел кто-то из депутатов и сказал: только что Шарон выступал по радио и сказал, что у него есть план одностороннего ухода из Газы. Помню, как я ответил: "Да не может этого быть!", - сказал Юлий Эдельштейн в интервью "Деталям". - Но спустя два или три часа состоялось заседание фракции "Ликуда", на котором выяснилось, что Ариэль Шарон в самом деле это сказал.

По окончании заседания я вышел в коридор и в сердцах довольно громко сказал сам себе: "Это - тот день, когда мне хочется уйти из политики!". Фраза была услышана, и потом в интервью журналисты самых разных СМИ спрашивали меня, действительно ли я собираюсь оставить политическую жизнь? А я отвечал, что эта была первая реакция, душевный порыв. Но когда я стал ее обдумывать, то понял, что сейчас, наоборот, не только нельзя уходить из политики, а нужно сделать все, чтобы организовать противодействие этому плану! Сделать все, чтобы не допустить его осуществления…

- Как развивались события после того, как Шарон объявил о своем плане?

- В первые дни после этого многие депутаты "Ликуда" находились в состоянии полного шока, замешательства. Затем началось разделение - на тех, кто решил поддержать план ухода из Газы, и его противников. Первыми с открытой резкой критикой одностороннего размежевания выступили два министра - Узи Ландау и Натан Щаранский. Затем я, Гилад Эрдан и Эхуд Ятом собрались в доме последнего и решили объединить депутатов для противодействия этому плану. Так появились "бунтовщики" - группа депутатов, для которых размежевание было категорически неприемлемо и которые создали своего рода внутреннюю оппозицию в "Ликуде". Всего в группу вошло 13 из 40 депутатов фракции. Но, помимо этих 13-и, были еще и сочувствующие - те, кто не решился войти в группу, но поддерживали нас во время голосования.

- А почему вы были против этого плана? Ведь многие и до Шарона говорили, что в Газе нам делать нечего. Может, стоило его обдумать? Ведь в этом плане было и что-то положительное…

- Я изначально понимал, что попытка вот так, одним ударом, разрубить этот гордиев узел, обречена на полный провал. Было совершенно по-детски думать, что если мы закроем глаза, то Газа исчезнет, и вместе с ней - все наши проблемы. Было очевидно, что такая страусиная политика лишь усугубит эти проблемы, превратит сектор Газа в нашу постоянную головную боль. Так оно, собственно говоря, и произошло.

Я помню, как политики и журналисты смеялись над нами, когда мы говорили, что из-за этого ухода ракеты будут падать на Ашкелон. Они называли нас глупцами, оторванными от реальности. Мы и в самом деле были глупцами - но лишь в том смысле, что не могли даже представить, что под ракетными обстрелами окажется не только Ашкелон, но Беэр-Шева, Ашдод, Ришон ле-Цион, Тель-Авив! Мы были тогда очень большими оптимистами. Но все наши прогнозы в итоге сбылись.

- А можно ли было остановить план Шарона? И если да, как вы сегодня объясняете, почему это не получилось?

- Я и сегодня думаю, что это было возможно, поэтому накануне праймериз в "Ликуде" всегда призываю членов партии голосовать за будущих депутатов с открытыми глазами, выбирая тех, в чьей верности идеологии они действительно уверены, и кто сохранит эту верность до конца.

Вспомните: Шарон тогда был настолько уверен в своей непобедимости внутри "Ликуда", что согласился на проведение партийного референдума по своему плану. Эта форма не очень принятая, но, тем не менее, вполне законная и существующая в разных странах.

По всем тогдашним прогнозам, он должен был с большой помпой этот референдум выиграть, а мы, "бунтовщики" - с треском его проиграть. Накануне референдума тележурналистка Рина Мацлиах пришла на заседание нашей группы, чтобы сделать репортаж, и закончила его такими словами: "Это - не те люди, которые смогут в эту ночь потревожить сон Ариэля Шарона".

Но в итоге, как известно, мы выиграли референдум со счетом 60:40. Это была удивительная победа. Это и есть ответ на ваш вопрос. Если бы тогда депутаты "Ликуда" приняли итоги референдума и потребовали от премьер-министра того же, все могло пойти по-другому. Но я до сих пор помню, как некоторые депутаты (часть которых уже ушла в мир иной, и я не хочу тревожить их память) выговаривали мне за то, что я пытался на этом настоять. Обвиняли в том, что я иду против решения премьера и фракции.

Затем было найдено объяснение для продолжения выполнения плана: дескать, результаты референдума ни к чему не обязывают, сам референдум имел не решающее, а лишь совещательное значение, и т.д. И в результате все депутаты, кроме "бунтовщиков", пошли за Шароном. Но если бы в "Ликуде" нашлось еще хотя бы 4-5 депутатов, заявивших, что они уважают волю рядовых членов партии, направивших их в кнессет - тогда, возможно, никакого отступления из Газы не случилось бы.

- Намерения Шарона вызвали волну демонстраций протеста по всей стране. Чем они схожи с сегодняшними и чем отличаются?

- Разница есть, и существенная. Демонстрации 2005 года преследовали предельно конкретную политическую цель: предотвратить размежевание с сектором Газа. Часть демонстрантов, действительно, требовала сменить Ариэля Шарона на посту премьера, но исключительно законным путем, на выборах - за резкое нарушение собственных предвыборных обещаний, а отнюдь не потому, что Шарон им просто не нравился. Причем, обратите внимание, большинство участников этих демонстраций составляли как раз те, кто голосовал за Шарона.

Участники демонстраций против размежевания тоже нарушали закон. Потому что, когда люди ложатся на автотрассу и перекрывают шоссе, это - нарушение закона. Но делали они это несколько иначе, чем сегодня: подростки дожидались, когда зажжется красный свет светофора, и тогда высыпали на шоссе. То есть своими действиями они не подвергали опасности ничьи жизни.

И я, в отличие от некоторых своих соратников, никогда не спорил с тем, что речь идет о нарушении закона, за которое должно последовать наказание. Но вопрос в том, каким должно быть такое наказание. Это может быть штраф, исправительные работы - но ведь тогда заговорили о том, что за участие в подобных акциях протеста следует чуть ли не сажать в тюрьму на пять лет! Судебная и правоохранительная система вели себя в те дни куда жестче, чем сегодня.

Я уже не говорю о том, что в стране была создана самая настоящая атмосфера преследования противников размежевания. Хорошо помню, как мой сын и его сверстники после участия в одной из демонстраций захотели поесть пиццу, и их не пустили в торговый центр только потому, что они были в оранжевых майках!

Хочу подчеркнуть: участники тех акций никогда не были замечены в каких-либо насильственных действиях против полицейских или военнослужащих. В этом нас не может упрекнуть никто. Хотя атмосфера преследования противников плана Ариэля Шарона и уже бывших поселенцев Гуш-Катифа сохранялась еще долго. Этим людям нередко отказывали не только в полагающейся им помощи, но и в решении простых бытовых вопросов, связанных с самыми насущными нуждами.

- Вы лично участвовали в акциях протеста?

- Да, разумеется, постоянно. Если не во всех, то уж точно в большей их части. Разумеется, как депутат кнессета, я стоял обычно не в толпе, а находился на трибуне, но безусловно был частью этого протеста и чувствовал себя "одним из…" Так, во время массовой демонстрации в Кфар-Маймоне мне, Эфи Эйтаму и еще десяти депутатам пришлось встать стеной между демонстрантами и надвигавшейся на них колонной полицейских и пограничников, чтобы предотвратить возможное насилие.

В последние месяцы перед сносом поселений я переехал жить в одно из них - в мошав Гадит, где мне выделили маленький домик. В этом мошаве жили симпатичные, очень теплые люди. Большинство из них переселились в Гуш-Катиф из городов развития, были очень далеки от политики и сосредоточены, в основном, на своем хозяйстве и своих семьях. Поэтому, когда меня приехали навестить Натан и Авиталь Щаранские, и мы вместе с Натаном пришли в субботу в синагогу поселка, все были очень удивлены: неужели они такие важные люди, что политиков интересует их судьба?!

К чему я все это говорю? Я из тех людей, которые не любят бурного проявления чувств. Обычно я в такие проявления просто не верю, мне кажется, что речь идет о своего рода театре. Но в тех людях не было и тени актерства. Я видел, как они плакали, обнимая те деревья, которые посадили и вырастили - и это был уже совсем не театр, а самая настоящая человеческая трагедия, без тени фальши. Это была вечная боль любого крестьянина по земле, в которую он вложил силы и душу, и ее невозможно было придумать и сыграть. Я видел также, как они почти до последнего дня производили посадки новых деревьев, веря, что все еще можно предотвратить…

Потом было 9 Ава 2005 года. Снос поселений, как известно, начался на следующий день, 10 Ава, и в день разрушения Храма было ясно, что ничего изменить нельзя. Стояла страшная жара - и мои соседи на этой жаре, соблюдая пост, собирали вещи. Так как у меня вещей было немного, то я сидел возле своего домика, постился и наблюдал за происходящим. И вдруг сын соседей, молодой парень, подошел ко мне и со слезами на глазах спросил: "Юлий, но почему? За что?! Для чего?!". А у меня не было ответа на эти вопросы.

У меня нет на них ответа до сих пор.

- Некоторые лидеры поселенческого движения говорят, что одностороннее размежевание можно было предотвратить, если бы противодействие не было столь мирным. Дескать, окажи тогда его противники силовое сопротивление армии и полиции, операцию по сносу поселений свернули бы, и именно так следует действовать в будущем…

- Не думаю. Не верю, что это помогло бы. Я вообще не верю в эффективность насилия, которое порождает обычно лишь встречное, еще большее насилие. Но во что я действительно верю - это в то, что если бы жители Ашкелона, Ашдода и других городов поняли тогда, что уход из Газы ставит под угрозу их собственную безопасность, и десятки тысяч из них тоже вышли бы на дороги, чтобы перекрыть путь к Гуш-Катифу - вот тогда все могло и в самом деле пойти иначе. Но сейчас об этом рассуждать бессмысленно.

- Вы немало сделали, чтобы помочь бывшим жителям Гуш-Катифа получить положенную им помощь. А также для прекращения уголовных дел, возбужденных против участников акций протеста…

- Я начал вплотную заниматься этим уже в ходе выселения, после того, как ко мне обратился депутат Цви Гендель, который сам был жителем Гуш-Катифа. Он рассказал, что нарушаются данные этим людям обещания, попираются их элементарные права, касающиеся получения компенсации, получения жилья и т.д.

"Как ты понимаешь, я не могу с этим бороться, так как скажут, что я выбиваю деньги для себя", - сказал Гендель. Я был тогда членом законодательной комиссии и старался продвигать интересы выселенцев, координируя одновременно свои действия с финансовой комиссией.

Права этих людей, в самом деле, были нарушены. Могу сказать, что в итоге они так и не получили всего, что им было положено и обещано. В том числе, так и не были восстановлены порушенные Шароном общины, а для них это было очень важно. Да и на то, чтобы добиться амнистии для участников протеста, ушло несколько лет.

- Недавно вы заявили, что подобное разрушению Гуш-Катифа никогда больше не повторится. Но откуда такая уверенность? Разве исключено, что к власти придет правительство, которое выдвинет новый подобный план - на этот раз в Иудее и Самарии? Да и нынешнее правительство вполне может принять решение о сносе отдельных поселений…

- Давайте скажем честно: в 2005 году у нас не было большинства в народе Израиля. Многие были тогда ослеплены и верили в целесообразность плана Шарона. Так что, если бы тогда провели всенародный референдум, скорее всего, мы его проиграли бы.

Сегодня тоже находятся люди, продолжающие талдычить, что это был правильный шаг, но подавляющее большинство народа уже осознало его гибельность и вряд ли согласится на повторение чего-то подобного. Отсюда - моя уверенность.