Основной вопрос философии

В недельной главе "Ноах" сказано: "И благословил Бог Ноаха и сынов его, и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю. И боязнь и страх перед вами будет на всяком звере земли и на всякой птице небесной, на всем, что движется на земле, и на всех рыбах морских, в ваши руки преданы они. Все движущееся, что живет, будет вам в пищу, как зелень травную даю вам все. Только плоти при жизни ее, крови ее не ешьте. Особенно же кровь вашей жизни взыщу Я" (Берешит 9.1-5).

Последние слова Раши комментирует следующим образом: "Хотя Я дозволил вам лишать жизни животное, за вашу кровь взыщу (даже) с того, кто проливает свою собственную кровь. Также с того, кто повесился, хотя кровь (при этом) не пролилась". Итак, слова Торы "Особенно же кровь вашей жизни взыщу Я" рассматривается традицией как запрет на самоубийство. Много существует преступлений, но особо тяжелым считается самоубийство. Оно лежит как бы в корне всех преступлений, всех разрушений.

То, что вопрос о самоубийстве лежит в основе всех прочих человеческих вопросов, ясно разъяснил Камю в своей работе "Миф о Сизифе": "Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить,- значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное - имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями - второстепенно. Таковы условия игры: прежде всего нужно дать ответ. И если верно, как того хотел Ницше, что заслуживающий уважения философ должен служить примером, то понятна и значимость ответа - за ним последуют определенные действия.... Поэтому вопрос о смысле жизни я считаю самым неотложным из всех вопросов".

Задает ли себе этот фундаментальный вопрос иудаизм, и если да, то как отвечает на него?

При всем том, что самоубийство, как мы только что выяснили, однозначно запрещено Торой, ответ на вопрос Камю все же не выглядит столь однозначным. И не только потому, что иудаизм дозволяет самоубийство в экстремальных ситуациях, но также и потому, что существует такая модификация "основного вопроса философии", в которой однозначный ответ отсутствует, и это вопрос о том, имело ли смысл человеку рождаться?

Кому-то и этот вопрос может показаться совершенно ясным и заслуживающим однозначно положительного ответа. В самом деле, отказ от чадородия признается иудаизмом величайшим грехом; а существование человека освящается литургической формулой "Благословен создавший человека" (произносится на свадьбе). Радость считается важнейшей составляющей религиозного чувства, а в Гемаре сказано: "Все творения были созданы с их согласия" (Рощ Ашана 11 а, Хулин 60 а). Что за вопрос?! Разумеется, быть созданным лучше, чем не быть!

И все же отрицательный ответ так же хорошо знаком иудаизму. Так, в книге Коэлет мы читаем: "И прославлял я мертвых, что уже скончались, более живых, что здравствуют поныне. А счастливее их обоих тот, кто еще не был, кто еще не видел того дурного дела, которое вершится под солнцем". (4:2-4). Не менее определенно высказался по этому вопросу Иов: "После того открыл Иов уста свои и проклял день свой. И заговорил Иов и сказал: Да сгинет день, когда родился я, и ночь, в которую сказано: "Зачат муж"! День этот да станет тьмою, да не печется о нем Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да охватят его тьма и смертная тень, и обложит его туча, и да устрашит его мгла дневная! Ночь та – да обладает ею мрак, да не причислится она к дням года, в число месяцев да не войдет! Вот ночь та – да будет она бесчадна, не войдет веселье в нее.... За то, что не затворила дверей чрева (матери) моей и (не) скрыла страдания от глаз моих. Отчего не умер я, (выходя) из чрева, и (не) скончался, когда вышел из недр? Зачем приняли меня колени, зачем (встретили) меня груди, чтобы сосал я? Ведь теперь лежал бы я и был покоен, спал бы я, и был бы у меня покой... Зачем дает Он свет страдальцу и жизнь – огорченным душой, Ждущим смерти – и нет ее! – и ищущим ее больше, чем клады, – Радовались бы до ликования, веселились бы, если бы нашли могилу" (Иов 3:1-12).

Наконец, к ответу Коэлета и Иова, как ни странно, присоединяется также и сам Талмуд. Так, в трактате "Эрувин" (13 б) мы читаем: "Два с половиной года спорили школа Шамайя и школа Гилеля. Одни говорили: "Человеку лучше было бы не быть созданным, чем быть созданным", а другие – "Человеку лучше, что он создан, чем если бы он не был создан". Посчитали (голоса) и решили: "Человеку было бы лучше не быть созданным, чем быть созданным; но теперь, когда он уже создан, пусть покопается в своих деяниях".

Право на отчаяние

Итак, как мы видим, даже воздерживаясь от самоубийства, в рамках иудаизма вполне можно отрицательно ответить на вопрос Камю: стоит ли жизнь того, чтобы ее прожили?

Но как возможен такой ответ, если мы действительно "были созданы с нашего согласия" и благословляем Творца "создавшего человека"?

Ответ, как мне думается, следует искать в книге Иова, в тех словах отчаяния, которые были приведены выше. От человека можно потребовать воздерживаться от самоубийства, но требовать от него радоваться жизни в любых условия, по меньшей мере, не уважительно.

Друзья Иова требовали от него положительного ответа на "основной вопрос философии". Они возмущались его декадентскими настроениями. "Уничтожаешь ты страх пред Богом, – сердился Элифаз тайменитянин, - и молитву к Богу превращаешь в ничто, ибо научены нечестию уста твои и избрал ты язык лукавых. Тебя обвиняет рот твой, а не я, и уста твои говорят против тебя. Разве как первый из людей родился ты и прежде холмов создан? Разве совет Божий подслушал ты и забрал себе мудрость? Что знаешь ты, чего не знаем мы? Что разумеешь, чего бы не было у нас? И седовласый меж нами, и старец, днями превышающий отца твоего. Разве недостаточно тебе утешения Божьего и слова кроткого к тебе? Как увлекает тебя сердце твое и как подмаргивают глаза твои, Что обращаешь против Бога дух свой и извлекаешь изо рта своего (подобные) слова! Что (есть) человек, чтобы чистым быть ему, и как праведным быть рожденному женщиной? Вот, (и) святым Своим не доверяет Он, и небеса не чисты в глазах Его. Тем более презренный и растленный человек, пьющий несправедливость, как воду" (Иов 15:5-15).

Между тем "молвил Господь Элифазу тайменитянину: пылает гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих, ибо вы не говорили обо Мне так (же) правдиво, как раб Мой Иов. (Поэтому) ныне возьмите себе семь тельцов и семь овнов, и пойдите к рабу Моему Иову, и принесите всесожжение за себя; и раб Мой Иов помолится за вас, ибо только его (молитву) Я приму, чтобы не вести Себя с вами жестоко за то, что вы не говорили обо Мне так правдиво, как раб Мой Иов" (42:7-8).

Мораль книги Иова такова: Иногда жизнь человека столь беспросветна, столь ужасна, что другие люди не смеют лишать его права предпочитать ей смерть. Смысл может дать только Бог, но не человек. "И отвечал Иов Господу, и сказал: Знаю, что Ты все можешь, и ничто не устоит перед намерением Твоим, Кто же это помрачает мысль без разуменья? – Так, я говорил (о том), чего не понимал, о чудесах (непостижимых) для меня, о которых я не ведал... (Лишь) слухом я слышал о Тебе; ныне же око мое увидело Тебя. Поэтому отвратительны мне (слова мои) и раскаиваюсь я во прахе и пепле" (42:2-6).

Итак, поскольку жизнь человеческая бывает ужасна, поскольку человек только слышит о Боге и не видит Его, у него имеется полное право отчаиваться и тосковать (но не накладывать на себя руки). Лев Шестов пишет, что "в последние годы своей жизни Киркегард приходил в ярость, когда слышал, что какой-нибудь пастор утешал мать, потерявшую ребенка, напоминая ей о том, как Бог искушал Авраама или Иова. Христианство несет не утешение, а назидание, которое, как и назидание Сократа, хуже всякой беды, какая может приключиться с человеком".

По этой причине Талмуд не обязывает человека идти против его мрачного видения, не желает травить несчастных людей назиданиями. Отрицательный ответ Талмуда на (модифицированный) вопрос Камю – это ответ всем моралистам и философам, учащим: "Не смеяться, не плакать, не ненавидеть, а понимать" (Спиноза), или "Пусть бесчестят наших дочерей, убивают сыновей, разрушают отечество - все это не мешает мудрецу в его блаженстве". (Плотин "Энеиды" I. 4, 7, 8, 9), или "человек должен подняться в своем образе мыслей до той всеобщности, когда ему на самом деле безразлично... существует ли он или нет, так что даже, "если обрушился свод небесный, ты должен оставаться бесстрашным", как сказал один римлянин" (Гегель).