Почему Россия не может выбиться из бедности?

Россию часто называют Верхней Вольтой с ракетами, страной третьего или даже четвертого мира, сырьевым придатком промышленно развитых стран. Но почему? Ведь у нее – образованное и талантливое население, давние и прочные научные традиции, на ее счету – целый ряд выдающихся научных достижений, порукой чему служит десяток Нобелевских премий в области точных наук, присужденных российским ученым.

И тем не менее, не отвернуться от факта: Россия, подобно слаборазвитой стране, существует почти исключительно на доходы от продажи продукции добывающей промышленности – в основном нефти и природного газа. При этом ни для кого не секрет, что монокультурный характер экономики делает страну чрезвычайно уязвимой к неизбежным цикличным колебаниям мирового рынка сырья. Что мы и видим сейчас, когда резкое падение цен на нефть ввергло российскую экономику в состояние кризиса.

Отчего же Россия не диверсифицирует свою экономику подобно Китаю, Индии или Бразилии? Почему не переориентирует ее на более надежную и устойчивую обрабатывающую промышленность, на развитие высокотехнологичных отраслей? Неужели у россиян не возникает чувство зависти при виде компьютеров, сделанных в Китае, жестких дисков таиландского производства или корейских автомобилей – ведь все эти страны прозябали в средних веках, когда Россия в ипостаси Советского Союза считалась великой промышленно развитой державой? Где российские лэптопы, где российские мобильники, где российские телевизоры с плоским экраном? И почему хвастливые обещания правительства создать отечественную «Кремниевую долину» в Сколково не вызывают ничего, кроме иронической усмешки?

Лорен Грэм из Массачусетского технологического института – специалист по истории науки. Он много лет изучает Россию и отдает должное выдающимся достижениям российских ученых. Но почему их успехи не претворяются в реальную промышленную продукцию, не обогащают страну, а остаются втуне, недоумевает Грэм.

Он указывает, например, что Александр Прохоров и Николай Басов вместе с американцем Чарльзом Таунсом получили Нобелевскую премию за открытие лазера, но на международном рынке нет ни одного заслуживающего упоминания лазерного устройства российского производства; что принцип гидроразрыва пласта на нефтегазовых месторождениях — фрекинг — был предложен в России еще в пятидесятых годах прошлого столетия, но реализован спустя 30 лет в Америке; что российские ученые постоянно сетуют на то, что их идеи крадут иностранцы (хотя правильнее будет сказать, что на Западе их претворяют в реальность и доводят до рынка).

В интервью с газетой Boston Globe Лорен Грэм с нескрываемым изумлением констатировал, что Россия – уникальная страна: при всех своих немалых научно-технических достижениях она не получает от них никакой экономической отдачи, россияне совершенно беспомощны в претворении продуктов своей мысли в коммерческую продукцию. Но почему?

По мнению американского автора, пару лет назад опубликовавшего целую книгу на эту тему (Lonely Ideas: Can Russia Compete? MIT Press) извечная ошибка россиян заключается в том, что технология для них самоцель, они видят ключ к модернизации в самих технологиях и направляют все усилия на их развитие, не думая о том, как реализовать коммерческий потенциал своих изобретений. Но им невдомек, что сама по себе технология мало чего стоит, пока она не реализована, а довести ее до рынка в России практически невозможно ввиду полного отсутствия необходимых условий для коммерческого успеха – социальных, политических, правовых и экономических.

Не говоря уже о том, что политическое руководство страны, мягко говоря, не поощряет независимое предпринимательство. Тому достаточно поучительный пример — горькая судьба Михаила Ходорковского, создавшего в России громадную компанию международного класса но, по мнению негодующего высокого начальства, чрезмерно возомнившего о себе. Опасаясь, что Ходорковский перенесет свои таланты в политическую сферу, власти решили наказать дерзкого.

Лорен Грэм совершенно прав, указывая на среду, препятствующую претворению в жизнь успехов научной мысли, как на мощный отрицательный стимул, тормозящий развитие России. Но, помимо этого, в ней существует еще серьезный психологический фактор, действующий в том же направлении. Русской культуре исторически присуще отталкивание от бизнеса, убеждение в том, что это – неблаговидное и грязное занятие, что порядочные люди должны чураться коммерции, что бизнесмен – это символ коррупции, бессовестности и даже преступности. Российская научная среда полностью разделяет это предубеждение, закодированное в ДНК русской культуры.

Великая русская литература тоже внесла посильный вклад в укоренение этого стереотипа. Есть ли в ней хоть один положительный персонаж-бизнесмен? Классический отрицательный герой – это купец-толстосум, косматый и дремучий кровосос. А как же миллионеры из купцов, двигавшие русскую культуру, меценаты и знатоки искусства, создававшие и дарившие обществу картинные галереи – все эти щукины, третьяковы и прочие мамонтовы? Они не считаются, властители дум их не замечают.

То есть попытки представить делового человека в позитивном свете изредка предпринимались, но ничего из них не выходило – сопротивлялось писательское нутро. Оно и понятно, ведь русские писатели реалисты писали с натуры, а она не давала им сколько-нибудь широкого выбора подобных положительных типажей. Зато обломовых в ней было пруд пруди. Потому-то все симпатии читателей «Обломова» – на стороне безвольного, вялого лежебоки Ильи Ильича Обломова, а деятельный, энергичный Штольц, безуспешно пытающийся растормошить своего друга, поднять его с дивана и заставить вылезти из персидского халата, воспринимается как чужак – неспроста Гончаров дал ему немецкое имя.

Точно так же и герои чеховского «Вишневого сада» – уходящие люди. Чехов отчетливо осознает, что время их прошло, но перемены его совсем не радуют. Восторженно-слезливая барынька Раневская и ее брат, вопиющий бездельник Гаев выведены хотя и с иронией, но в то же время с откровенной жалостью и сочувствием. А вот в образе Лопахина сквозит инстинктивная авторская неприязнь: хотя у дельца «тонкая и нежная душа», но ее превозмогает хищная натура коммерсанта. Хронический лодырь и недотепа Петя Трофимов, «облезлый барин», как иронически величает его Варя, искренне считает себя выше «мужлана» Лопахина.

Хотя, казалось бы, если уж кто и заслуживает симпатии – так это Лопахин, сын крепостных, который трудом и талантом выбился в люди. Он искренне пытается помочь своим бывшим хозяевам, предлагая им путь к спасению вишневого сада, но те целиком во власти своих слюнявых эмоций и категорически отметают единственный рецепт спасения – лучше потонуть, чем палец о палец ударить. Будь Чехов американцем, акценты в пьесе кардинально сместились бы: Лопахин стал бы у него безусловным героем, а для Раневской и Гаева у автора не нашлось бы добрых слов.

Гоголь пытался во второй книге «Мертвых душ» изобразить положительного героя – передового помещика Костанжогло, но ничего у него не вышло: безжизненный, картонный персонаж никак не укладывался в русло литературной традиции. Впрочем, стоит ли винить только литературу? Ведь писатель лишь отображает реальность, роман, по определению Стендаля, это «зеркало, с которым писатель идет по большой дороге жизни», и не его вина, если отраженная в нем картина не радует глаз.

Стереотипы национальной психологии закладываются с детства. В конце XIX – начале XX века американские дети и юноши зачитывались произведениями Горацио Олджера, все книги которого были построены по единому шаблону: бедный мальчик, обычно сирота, талантом и трудолюбием прокладывает себе путь наверх и успешно поднимается со дна общества к его вершинам. Труд и упорство вознаграждены, порок посрамлен, добродетель торжествует.

Успешные предприниматели, индустриальные пионеры, изобретатели рассматриваются в Америке как благодетели общества, становятся культовыми фигурами. Нет такого школьника в США, который не знал бы о Дейле Карнеги, Генри Форде, Томасе Эдисоне, Билле Гейтсе, Стиве Джобсе и других титанах бизнеса, создавших многомиллиардные компании, обеспечивших работой миллионы людей, облагодетельствовавших все человечество. Именно они – истинные народные герои.

Неудивительно, что с такой культурной закваской, несмотря на все усилия прогрессистов, пытающихся вытравить из американской культуры уважение к деятельности капитанов индустрии и заполнить национальный пантеон славы исключительно борцами за гражданские права, старые привычки, укоренившиеся в американских традициях, упорно цепляются за жизнь.

А что читали русские дети? Сказки, в которых в качестве идеала фигурируют мечты о скатери-самобранке и о ведрах, которые «по щучьему веленью» сами ходят по воду, а их владелец праздно лежит на печи. Или «Конька-горбунка», где Иван-дурак, палец о палец не ударив, оставил далеко за флагом умных братьем и сделался Иваном-царевичем. Вот так в идеале должна делаться карьера с точки зрения истинно русского человека — сама собой, не требуя затрат ни усилий, ни времени.

А кто герой классической русской литературы? Мятущийся, разочаровавшийся в жизни «лишний человек», которому все опостылело, но который, тем не менее, ничего не делает для улучшения своей доли, а только бесконечно ноет, жалуется на свою горькую судьбу и на чем свет стоит ругает «немытую Россию». Ему лень сообразить, что Россия потому и немытая, что никто не пытается ее отмыть, и если в ней кардинально не изменится общественный климат, так ей и оставаться немытой во веки веков.

Российские ученые жаловались Лорену Грэму, что Запад крадет у них все их лучшие идеи, однако ничего не делают для того, чтобы положить конец этой пагубной практике. Яркий пример – уже упомянутый лазер. Русские ученые Басов и Прохоров и не подумали, что у их открытия есть коммерческий потенциал, а вот их американскому коллеге Таунсу такая мысль в голову пришла.

И хотя он был типичный кабинетный ученый, не имевший ни задатков бизнесмена, ни желания заниматься коммерцией, он все же взял патент на свое изобретение и впоследствии продал его фирме, которая нашла лазеру практическое применение. То есть, хотя Таунс не собирался сам заниматься бизнесом, он прекрасно понимал, насколько перспективно в коммерческом смысле его изобретение. Российским же ученым такой ход мысли был предельно чужд.

Впрочем, даже если в них, паче чаяния, и пробудился бы деловой инстинкт, он никуда бы их не привел. Система не позволила бы ему расправить крылья, потому что в ней отсутствуют элементы, обеспечивающие экономический успех. В частности, в России нет инвестиционного капитала, нет крупных инвесторов, готовых рисковать своими деньгами, вкладывая их в перспективные разработки. Такие «ангелы-хранители», как их называют в Кремниевой долине, являются главной движущей силой технического прогресса. В России о таких и не слыхивали. Так откуда же там взяться отечественным биллам гейтсам и стивам джобсам?!

Эмигрант из России Сергей Брин в паре с коллегой-урожденным американцем основал в США великую компанию Google и стал мультимиллиардером. А останься он в стране, где родился, прозябать бы ему там в безвестности. И даже если бы он подался в бизнес, чтобы реализовать свой предпринимательский талант, без связей в высоких сферах он бы далеко не уехал. И жил бы он каждый день в томительном ожидании наезда рейдеров и в тоскливых мыслях о том, что пора «валить за бугор».

Разница между Америкой и Россией проявляется в культуре: в Америке великие предприниматели становятся культовыми фигурами, в России им аналогов нет. Российских ученых в их стране чествуют, их славят, их лики даже помещают на марках, но не как предпринимателей, а как деятелей науки – а между тем экономику движут отнюдь не кабинетные ученые, а именно предприниматели, реализующие научные идеи и открытия. Россия еще может «рождать собственных Невтонов», но породить собственных Фордов ей не по плечу.

Лорен Грэм в своей книге приводит исторический пример, прекрасно иллюстрирующий его мысль. Он описывает историю выдающегося русского изобретателя Павла Яблочкова, создателя дуговой электролампы, которая вошла в историю под названием «свеча Яблочкова». Он был приглашен в Западную Европу и осветил своим изобретением проспекты Лондона и Парижа, заработав широкую известность и большие деньги.

Прослышав про успех своего прославившегося на весь свет подданного, русское правительство убедило Яблочкова вернуться домой и применить свои таланты на пользу отечества. Он внял зову патриотизма, вернулся в Россию, основал компанию для реализации своего изобретения – и вскоре прогорел: в России не нашлось инвесторов. Яблочков не смог убедить даже владельцев гостиницы, в которой он жил, электрифицировать свое здание: тех вполне устраивало газовое освещение, они предпочитали жить по-старинке, потихоньку да полегоньку.

И вот результат: несмотря на все неоспоримые достижения своей науки, Россия по-прежнему, словно какой-нибудь африканский Кот-д’Ивуар, живет на доходы от продажи сырья. Разница лишь в том, что торгует она не бокситами и бананами, а нефтью и газом. А российские лидеры по-прежнему полагают, что единственный путь к успеху лежит через правительственные декреты.

Суть проблемы лаконично выразил в свое время блестящий американский социолог Дэниел Патрик Мойнихен: «Консерваторы считают, что не политика, а культура определяет успех общества. Либералы же убеждены, что политика в состоянии изменить культуру и спасти ее от самой себя». По этому критерию Путин и Ко вполне могут считать себя либералами.

Лорен Грэм убежден, что неумение и нежелание России поставить на службу прогрессу таланты своих ученых и инженеров представляют собой одну из главных причин того, что страна так и не смогла совершить переход к демократии и построить современную экономику. Ибо правительство, сознавая необходимость модернизации, избрало путь, которой ведет не к решению проблемы, а прямиком в тупик.