Пьяный воздух свободы сыграл с нами свою злую шутку. Так и не протрезвев от перелета, не придя в себя, мы кинулись головой в омут и открыли газету. Отговаривали все, включая добрых коллег, но (о, счастливая радость неведения!) груз чужих неудач не довлел над двумя нахалами. Ни у меня, ни у Романа Светланова не было за спиной ни именитых земляков, ни влиятельных родственников, поэтому на протекцию рассчитывать не приходилось. Когда вышел первый номер, по нам раздался дружный залп, ненависть прожигала газетную бумагу: ну, слава богу, заметили! Да и как было не заметить бумагу цвета не то испуганной нимфы, не то молочного поросенка (бумагу купили у «Глобса»), а на обложке на фоне кремлевской стены возлежала разбитная девица, смущая целомудренного читателя щедрой обольстительной попой. В следующем номере она же демонстрировала свои прелести на фоне опрометчиво покинутых нами родных березок.

«Плейбой» для бедных? А вы представьте себе газетный киоск с сорока израильскими русскоязычными изданиями и практически всеми московскими газетами и журналами.

Лежат плотно, только лого торчит, шанс, что весь тираж благополучно уйдет в возврат (страшный газетный термин), почти стопроцентный. Нас же, как нездешнюю красоту, даже видавшие виды киоскеры положили сверху, на виду. И вот тут эффект «Плейбоя» себя оправдал: фривольная обложка и абсолютно серьезное содержание, рассчитанное на тонкий слой русско-еврейской интеллигенции, который в силу здешних демо-географических особенностей лег на наш кусок хлеба достаточно плотно.

Все, девица с обложки уволилась и устроилась на интересную работу неподалеку от редакции, если за редакционное помещение можно было принимать заднюю, с подслеповатыми окошками, комнату в книжном магазине на старой тахане мерказит. Лиха беда начало.

Какую газету мы собирались издавать? Честно говоря, мы толком не знали, но четко представляли, какую не должны. Ниша официоза уже была и придавала ее читателю ореол некой респектабельности. На другом полюсе предлагалось не дать обмануть себя дважды, демонстрировали увечья и язвы и требовали статуса инвалида советского детства. Помимо этого единства и борьбы противоположностей, в целом ряде изданий плавали мальчики с акульими плавниками, удлиняли рост, притягивали к себе металлические предметы, заговаривали от сглаза и порчи целыми страницами и детально изучали анатомию Вики Цыгановой.

Отдельная песня – приложения: спортивные, лечебные, мистические, криминальные, литературные и, конечно же, сексуальные. О, секс, ты мир! У таких изданий были свои румынские и арабские читатели. Время от времени издатели целомудренно закатывали эту красоту в пластиковый пакет, позы после очередного «ну-ну-ну» становились скромнее, а потом тираж «кавалеров» и «стриптизов» падал, и поступала команда: «Открыть вареники!»

Приятно, знаете ли, было тихонько прокрасться к коллегам во время верстки их эротической продукции и неожиданно заорать графику: «Обе руки на клавиатуру!»

Претензиями эстетствующей части алии издатели тоже не пренебрегали. Хорошая литература и поэзия соседствовала под одним переплетом с откровенной графоманией, ежемесячно рождались манифесты, будто Бурлюк и Крученых перебрались в Израиль.При книжных магазинах и в других, вплоть до самых экзотических, местах открывались литературные кафе и клубы, где сосиска, пирожок и недоброе критическое слово были вполне доступны.

Нас заметили и на иерусалимской мельнице имени Ларисы Герштейн: меня признали самым пошлым автором года. Пришел, увидел, наследил. Обрушившийся на «Глобус» град стрел вызвал естественный читательский интерес, и большинство купивших первый-второй номера с нами остались. Мы, пожалуй, были и остаемся единственными, кто не публиковал недельную главу Торы и не сообщал о времени зажигания свечей. Моя бы воля, и от программы ТВ с гороскопом избавился, оставил бы одни кроссворды для души.

Это была бы газета, которая выходит по гамбургскому счету.

После этого дружного залпа коллеги нас попросту перестали замечать: есть в израильской прессе такой гордый метод борьбы с конкурентами – полное игнорирование, и это было самое благодатное время. Тиражи росли, читатели благодарили и требовали свое, но официального признания мы, по счастью, не получили. Мели, Емеля, твоя неделя! В году 52 недели, и номеров 500 кряду на нашу критику, фельетоны официальные власти, по счастью, не реагировали. Подобная безнаказанность, при читательском потакании, и сформировала направленность «Глобуса». Когда сильные мира сего кинулись, было уже поздно. Поздно, несмотря на суды, иски, гневные письма и угрозы. Мальчик вырос. Ну, назовите мне еще одну газету, которая тысячу раз, неделю за неделей, в борьбе против харедизации страны будет публиковать страничную подборку новостей из жизни наших ультрамракобесов. Никаких комментариев, только факты, и не было еще случая, чтобы ощущался дефицит материалов.

Тысяча номеров, тысяча моих редакционных статей, фельетонов, соответственно, тысячи обиженных политиков, общественных деятелей, наверное, коллег, с которыми схлестнулся в полемическом задоре. У большинства оказалось вполне здоровое чувство юмора, и мы продолжаем общаться, а со многими, что удивительно, даже дружить.

Боюсь ли я последствий своих публикаций? Великий Жванецкий признался, что смертельно боится, но ничего не может с собой поделать. Вначале пишет, а потом трясется. Иногда я даже перестраховываюсь и проверяю фельетоны на знакомых друзьях-адвокатах, скрепя сердце меняю какое-то слово или фразу. Независимый «Глобус» - не «Едиот Ахронот» и не «Маарив» со своей юридической службой. Честно говоря, очень боюсь, что пройдет новый закон о клевете. В клевете я не замечен, но новый размер компенсации какому-нибудь подонку от власти меня пугает. Адвокатская поддержка при наших зарплатах похоронит все мои надежды на справедливость, если я самостоятельно затею суд не с министром или мэром, но даже с каким-нибудь захудалым депутатом Кнессета или городского совета. Я знал фельетонистку, которая написала об одном садисте, который избивал свою несчастную прошедшую гиюр жену. За ним стояла вся его религиозная община, жертва от своих показаний отказалась, ублюдок подал в суд и выиграл. Редактор в адвокатской поддержке фельетонистке отказал. Компенсацию «пострадавшему» она потихоньку выплатила, из газеты уволилась и стала известным в Москве драматургом. Мне уже поздно в драматурги. Когда я слышу крики в поддержку нового закона и в этом хоре разбираю голоса родных олим, хочется спросить: что вы читать будете? О борьбе прекрасного с хорошим.

Мы в «Глобусе» по-прежнему считаем, что любой материал имеет право на существование, кроме скучного. Много лет назад мне объяснили эстрадный принцип «иди сюда». Если текст не берет за душу и ты думаешь, что бумага все стерпит, а читатель перескочит через скучный абзац, он твой текст попросту перелистает, а вслед за твоей статьей - и всю газету.

Когда в самом начале 90-х мы открывали золотой век русской прессы в Израиле, в воздухе ощущался такой драйв, такой кураж, что казалось, его еще на сто лет хватит. Не было тех равнодушных, даже потухших глаз, которые я нынче замечаю. Не будем о причинах, но их замечает и читатель, его-то не обманешь.

Я уйду в тот момент, когда увижу утром в зеркале такую же тухлую рожу. Каждое воскресное мне поначалу начинает казаться, что газета проваливается, а если в последний момент приходит реклама, я, вместо того, чтобы радоваться, справляю траур по снятой странице. Мы десятки раз перебираем варианты обложки, и все кажутся банальными, пошлыми, а заголовки – избитыми, примитивными. Раньше я даже терял в весе в день выпуска, как будто провел смену в тренажерном зале. В какой-то момент, ближе к вечеру, появляется уверенность, что на этот раз номер сложился, но затем охватывает липкий страх, что все огрехи, ляпы непременно всплывут завтра на бумаге. В первом классе у меня была стабильная двойка по каллиграфии и это извечное ощущение двоечника перед контрольной не покидает и на шестом десятке.

Все газетчики в мире после выпуска, если позволяет здоровье, снимают стресс одинаково. Поэтому ежедневная (не дай бог!) газета – прямой путь к алкоголизму.

В понедельник не без страха беру в руки свежий номер, вдыхаю, как токсикоман, свежий запах типографской краски и жду возмущенных звонков читателей. Это их реакция на случающийся ляп, описку, ошибку в кроссворде. В основном благодарят за статьи, но и претензии случаются.

Разве можно сравнить удовольствие от чтения газеты с интернетом, хотя есть вполне приличные интернет-версии газет. Но все равно это фаст-фут против итальянской и французской кухни. Мои статьи растаскивают на различные сайты с моего ведома и без оного, я не в претензии, пусть бродят по миру, только слово «Глобус» и фамилию автора не теряйте.

Тысячу номеров назад нас убеждали, что русскоязычная пресса – это костыль, который репатрианты отбросят и начнут читать «Едиот Ахронот» и «Гаарец». От разглядывания картинок и подписей в первом и редакционных статей во втором они, похоже, удовольствия не получают.

Мы живы, пока жив наш читатель. Он не молодеет, но современные возможности геронтологии внушают надежды. Активные и бодрые пенсионеры путешествуют по миру, много читают и, в отличие от молодых, сохранили задор, оптимизм и интерес к жизни.

Раньше среднестатистический русскоязычный читатель покупал сразу несколько газет, теперь, как правило, ограничивается одной. Многие из них выбрали «Глобус» и, как нам пишут, читают его с первого номера. До ста двадцати нам с вами! И еще пару тысяч понедельников - вопреки известной песне, не нужно понедельники отменять.