Ханукальный огонь символизирует победу света над тьмой. Поэтому действие, направленное против него, приобретает резко враждебный смысл - подобно осквернению Вечного огня, горящего в память о павших солдатах. У каждого народа свои сакральные символы.

Когда я увидел кадры, на которых девушка в исламской одежде задувает ханукальные свечи в торговом центре "Вейцман" в Тель-Авиве, у меня невольно вырвалось: "Вот же сука!". И это при том, что я далек от почитания религиозных святынь. Мою реакцию вызвали две вещи: чувство, что "бьют наших", и возмущение тем, что кто-то позволяет себе тушить то, что зажжено не им.

Итак, что это? Протест? Враждебный акт? Вандализм? Или просто символический жест?

Многие возмущены, многие требуют наказать ее. А что говорит закон?

Израильское уголовное право предусматривает ответственность за умышленное осквернение предметов религиозного почитания или государственных символов - вплоть до трех лет лишения свободы.

Однако сам по себе закон - лишь текст. Между преступлением и приговором существует судебный процесс, на котором выясняются намерения, контекст, смысл поступка. Оскорбление не взвесишь на весах, унижение не измеришь линейкой. Суд оказывается в роли герменевта, балансирующего между действием и его интерпретацией.

Если вынести текст закона за скобки и сравнить его с аналогичными нормами других стран - России, Германии, Индии, - обнаружится удивительное сходство формулировок.

Почти везде государство берет на себя роль защитника религиозных символов и чувств верующих от публичного надругательства.

Но слова живут не в вакууме. Один и тот же юридический текст, помещенный в разные институциональные среды, начинает звучать по-разному.

В израильском контексте подобные нормы применяются с осторожностью, как исключение. Часто, если нет серьезного материального ущерба или прямой угрозы людям, дело даже не доходит до суда.

Религиозные фанатики, выступающие против идеи государства, в знак протеста жгут флаги страны - и ничего. Наверное, каждый имеет право на свою форму протеста, пусть даже уродливую и возмутительную, но лишать свободы за это - чересчур, если, конечно, мы не хотим уподобляться сами знаете кому.

Помните историю с Pussy Riot, когда девушек отправили в колонию - российский ад - за, казалось бы, ерунду.

Храм превратился в декорацию для демонстрации силы, а уголовное право - в дубинку против инакомыслия.

После этого случая стали закручивать гайки, доведя машину подавления до абсолютно чудовищных масштабов.

Случай с ханукией вновь ставит старый, но не устаревший вопрос: может ли уголовное право быть арбитром чувств?

Чувства не поддаются объективной верификации. Их нельзя приравнять к материальному ущербу или измерить. И все же право снова и снова пытается их защитить, криминализируя публичное унижение символов.

В этом есть своя логика: такие действия ранят не одного человека, а целое сообщество. Но здесь же таится и главная опасность - уголовное наказание за чистый символ, за жест, не причинивший физического вреда. Три года лишения свободы за погашенный огонь - даже при наличии враждебного умысла - заставляют задуматься о соразмерности и о том, где проходит грань между защитой общества и подавлением инакомыслия.

В конечном счете, этот инцидент - не о свечах и не о религии. Он - о границе. О границе между защитой общественного мира и контролем над смыслами. Между правом как последним аргументом демократии и правом как инструментом символического насилия государства.

Законы могут быть похожи, их формулы - почти идентичны. Но суть различия между правовыми системами проявляется не в тексте, а в зале суда. В той паузе, что длится между вопросом судьи и ответом обвиняемого. В том, какие доводы считаются допустимыми, а какие - нет. В готовности отделить человека от его поступка.

Окончательный вердикт по этому делу покажет не столько отношение к конкретному жесту, сколько понимание обществом самой природы справедливости. В тот момент, когда мы начинаем мстить тьме, мы рискуем самим стать ее частью. И тогда свет, который мы стремились защитить, гаснет.

Истинная победа света - не в том, чтобы карать любого, кто осмелится его потушить, а в том, чтобы, храня свою святыню, не уподобиться тьме.