На эту тему почти невозможно писать, потому что те, кого она не коснулась, слабо в ней разбираются, а тем, кто с ней знаком, слишком больно. Только по официальным данным Министерства обороны и ЦАХАЛа, десятки тысяч военнослужащих переживают симптомы посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), тревожных расстройств, депрессий. Более 11 тысяч обратились за помощью, сотни военных признаны негодными к службе. Почти 300 попыток суицида зарегистрировано с начала 2024 года, некоторые закончились трагедией. И это только верхушка айсберга: кто-то не сознает своих проблем, кто-то стыдится в них признаться, а потом - "внезапно" - происходит трагедия.

Переход от войны к гражданской жизни трудно дается даже более старшим людям - устроенным, семейным, с жизненным опытом. Человек как будто зависает между двумя мирами; у тебя перед глазами окровавленные тела товарищей и разрывы снарядов, а вокруг пьют кофе, смеются, обсуждают отпуск и покупки. На работе трудно сосредоточиться на простейших задачах. Близкие тебя не понимают. По статистике, семья каждого третьего резервиста в какой-то момент находилась на грани развода. Неудивительно: женщина много дней подряд тянет на себе детей и хозяйство, разбирается с документами и финансами, ждет возвращения главы семьи, а получает еще одного беспомощного ребенка, который целыми днями лежит, глядя в потолок, а ночью кричит во сне. Об этом поэт-фронтовик Михаил Луконин писал много лет назад: "Лучше прийти с пустым рукавом, чем с пустой душой".

Психологи хорошо знакомы с такой реакцией. Бессонница, внезапные панические атаки, вспышки агрессии, невозможность оставаться в одиночестве и находиться в толпе. Молодые люди, еще вчера бравшие штурмом города, сегодня не могут войти в переполненный автобус. ПТСР поражает не только непосредственных участников боев, но и водителей, связистов, артиллеристов, медиков. И мы еще не говорим о стрессе у родных и близких солдат, которые сотни дней провели на передовой.

До недавнего времени психические травмы войны почти нигде не принимались всерьез: "руки целы, ноги целы - что еще?" Израиль в этом смысле даже отстает от остального цивилизованного мира, несмотря на его постоянные конфликты. Еще в 2013 году аналитики с гордостью отмечали, что процент зарегистрированных случаев ПТСР в ЦАХАЛе один из самых низких среди армий мира. Этот "успех" объясняли спецификой народной армии: всеобщей воинской обязанностью, сильной социальной интеграцией, резервистской службой, стирающей грани между армией и гражданским обществом. Если в странах, вроде США или Франции, также имеющих опыт боевых действий, военнослужащие считаются особой категорией, требующей повышенного внимания к их здоровью и психическому состоянию, то у нас служба и военные операции - повседневная рутина. Все через них проходят, никто не жалуется, и ты молчи. И они молчали.

Позже начали применять скрининг после службы, программы возвращения к гражданской жизни, первичные психологические консультации. Более глубокие исследования "вдруг" показали ПТСР у 16,5 % участников боевых действий. Появились инициативы вроде Shield of Resilience для оказания поддержки сразу после военных операций. Но к продолжительности и масштабу нынешней войны не был готов никто, в том числе психологические службы. Специалистов с нужным опытом не хватает: на недостаток профессиональной помощи жалуются даже освобожденные из плена заложники и их семьи. В поддержке психологов нуждаются также выжившие в атаке 7 октября, солдаты, получившие физические травмы, потерявшие руки, ноги, зрение. На этом фоне жертвы ПТСР еще больше склонны скрывать свои проблемы: я не пережил и сотой доли того, что другие, как я могу чего-то требовать? Тем более что даже на официальном уровне они порой слышат "утешения" вроде: не волнуйся, это как перелом ноги - скоро срастется, и будешь ходить, как раньше. Однако психика не срастается так же быстро, как кости, и душа может остаться хромой на всю жизнь.

Страдальцы по Газе злорадствуют: мол, убийц палестинских детей мучает совесть, отсюда их депрессии и суициды. К сожалению, иногда это довольно близко к правде. Человека выбивает из равновесия не только испытанный страх смерти. Многие не могут справиться с ситуацией, которая противоречит его нравственным убеждениям, чувствам, воспитанию. Одно дело - писать в соцсетях об использовании ХАМАСом гражданских в качестве живого щита и рассуждать о том, есть ли в Газе вообще мирное население. Совсем другое: своими руками наводить орудие на дом, где засели террористы, но вдруг там не они или не только они…

События последних двух лет показали: мы вырастили прекрасных детей - добрых, смелых, сильных, но все же не подготовленных к тому, что им пришлось и еще придется пережить. Мы воспитывали их для мирной жизни, для успеха, благополучия, семейного счастья. Они знали, что им, возможно, придется защищать свою страну, убивать за нее, может быть, даже умирать за нее, но это знание оказалось слишком умозрительным. Виновата ли тут родительская любовь, стремление уберечь, наш традиционно легкий подход к жизни? В любом случае, травмированное поколение — это реальность, с которой Израилю придется жить еще очень долго, потому что травму унаследуют дети сегодняшних жертв ПТСР, как это произошло с детьми и внуками жертв Катастрофы.

И ведь это наверняка не последняя война. Сколько еще невидимых миру ран нам придется залечивать? И можно ли предотвратить хотя бы часть из них, найти какую-то прививку, защиту, иммунитет? Звучит наивно, но неужели нельзя изменить что-то в воспитании, образовании, во всей национальной идеологии, чтобы наши ребята не возвращались домой с пустой душой и при этом оставались людьми? Если это вообще реально. Если возможно адаптировать нормальную человеческую психику к войне. На этот вопрос ученые, медики, психиатры, социологи должны найти ответ сейчас. Иначе мы станем навечно травмированным народом.