Отход от авторитарной модели и растущая демократизация не превратили автоматически Турцию в европейскую страну или локомотив для Ближнего Востока. Напротив, вместо старых проблем возникли новые.

В начале октября Турецкая Республика четко и недвусмысленно обозначила свои приоритетные интересы в Сирии. Национальный парламент разрешил Вооруженным силам Турции проведение трансграничных операций на территории раздираемой гражданским конфликтом соседней страны, а глава МИДа Ахмет Давутоглу в своем интервью выдал рекомендации по поводу того, кто бы мог занять место сирийского президента. Но насколько реально воплощение ближневосточных амбиций Анкары?«Турция заново открывает Ближний Восток». С помощью этой удачной метафоры американский аналитик известной корпорации RAND Стив Ларраби пытается описать те усилия, которые в последние годы предпринимала официальная Анкара на этом направлении. В течение многих десятилетий после создания современной Турции в 1923 году ее элита игнорировала Ближний Восток. Вдохновленная идеями Кемаля Ататюрка о том, что ислам консервирует отсталость и сдерживает модернизацию, она была обращена к Европе (а после 1945 года и к США), полагая, что ближневосточное направление, тесно связанное с наследием Османской империи, было отодвинуто на задний план турецкой внешней политики. Сам же внешнеполитический курс на ближневосточном направлении долгие годы был реактивным, напоминал полные эмоций отношения России с постсоветскими республиками после 1991 года.Распад СССР, исчезновение Варшавского договора, эрозия ялтинско-потсдамской системы международных отношений, расширение НАТО открыли для Анкары новые возможности для переосмысления приоритетов внешнеполитической деятельности. Старые правила игры перестали действовать, зато на место им пришли не только новые государства на Балканах и Кавказе, но и новые вызовы на Ближнем Востоке (растущая популярность исламизма и закат светского этнического национализма), а также этнополитические и религиозные конфликты. Все это требовало выработки иных правил поведения в стремительно меняющемся окружении.Первым провозвестником нового курса стал харизматичный Тургут Озал. Именно он разрушил знаковое табу, заявив о готовности нести ответственность за территории и регионы, которые являлись частью исторического пространства Османской империи. Затем ключевой фигурой в процессе формирования новых региональных отношений Турции стал Исмаил Чем (в 1997–2002 годах министр иностранных дел республики). Однако подлинный рассвет новой турецкой политики наступает в 2003 году с приходом во власть Партии справедливости и развития, которую в последнее время серьезные эксперты уже не называют умеренно исламистской, предпочитая рассматривать Реджепа Эрдогана и Абдуллу Гюля как «исламских демократов». И здесь центральная роль в обосновании и реализации этого подхода принадлежит, конечно же, профессору Ахмету Давутоглу, нынешнему министру иностранных дел Турции. Именно он стал горячим сторонником концепции «обнуления отношений с соседями» и превращения Анкары из младшего партнера США в самостоятельную евразийскую геополитическую единицу. И на первых порах Анкара действительно сделала серьезнейшие прорывы в отношениях с той же Сирией (в 2004 году впервые в истории сирийский лидер Башар Асад посетил Турцию) и Ираном.Однако впоследствии на смену одним проблемам пришли другие. Чаемого «обнуления» не получилось. Анкара и Брюссель сломали немало копий по поводу Кипра (греческая часть острова входит в ЕС, признается ООН, но не признается Турцией, которая, напротив, поддерживает не признанную мировым сообществом Турецкую Республику Северного Кипра), но так и не достигли обоюдовыгодного решения. Значительной коррекции в последние годы подверглась роль Турции в процессе урегулирования застарелого израильско-палестинского конфликта. Этот процесс зашел настолько далеко, что даже целый ряд экспертов из Израиля заговорили о «холодном мире» в двусторонних отношениях. В самом деле, страны до сих пор не могут выйти из кризиса, порожденного инцидентом вокруг т. н. «флотилии свободы» в 2010 году. В сентябре прошлого года в ходе своего четырехдневного ближневосточного турне турецкий премьер по части антиизраильской риторики перещеголял многих арабских политиков.При этом роль арбитра внутри арабского мира у Турции тоже не задалась, ибо с началом вооруженного конфликта в Сирии Анкара встала на сторону противников Башара Асада. И чем дальше, тем больше. Да, после решения турецкого парламента относительно операций на сирийской территории Эрдоган сделал оговорки относительно того, что его страна не намерена ввязаться в полномасштабную войну с соседом, а рекомендация Давутоглу относительно нового главы Сирии касалась не радикальных оппозиционеров, а вице-президента Фарука аш-Шараа (представляющего при этом суннитское большинство). Но в любом случае это никак не свидетельствует о роли беспристрастного посредника.И вот здесь открывается важный парадокс, делающий проблематичным превращение Турции в ведущего ближневосточного игрока. С одной стороны, Анкара пытается играть в самостоятельные игры, дистанцируясь от мнения Вашингтона (отношения с Израилем, позиция по вмешательству США в иракские дела, расхождения по «курдской проблеме»). Долгие годы прозападный выбор Турции обеспечивался авторитарным стилем управления, заложенным еще во времена Кемаля Ататюрка. Значительная роль военных (которые меняли правительства при малейшем подозрении в их «исламизме) была краеугольным камнем и натовского выбора, и секуляризма, и модернизации. Начиная с 2003 года турецкое правительство сделало немало для демократизации и демонтажа военного «абсолютизма». Однако политическая либерализация оживила турецкую улицу и стихию «базара и мечети». То, что турецкая элита столь рьяно дрейфует в сторону от Израиля и выражает симпатии палестинцам, – это следствие, среди прочего, растущего влияния общественных настроений.Авторитарные кемалисты могли этот фактор серьезно не рассматривать (или не считаться с ним). «Исламские демократы» так не могут. А потому движение к Европе парадоксальным образом становится движением к исламу, включая и его политизированные формы, которые, мягко говоря, не слишком благожелательны к Западу (в особенности к США).С другой стороны, к решительному развороту внешнеполитического курса Анкара не готова, ибо в этом случае без натовской (и в первую очередь американской) поддержки ей придется иметь дело с турбулентным Ближним Востоком (и тут один Иран чего стоит!) один на один. Отсюда и интерес Турции к европейской противоракетной обороне и многим другим проектам Североатлантического альянса.Не стоит забывать и про фактор России. Двусторонние отношения РФ и Турции за последние годы вышли на такой уровень, который представители и Москвы, и Анкары оценили как стратегический. В особенности это касается энергетического сектора и торговли. За прошедшие два десятилетия России и Турции удавалось по мере углубления двусторонней кооперации деполитизировать многие острые проблемы. Так, Турция существенно смягчила свое отношение к российским поставкам оружия на Кипр, поскольку сама успешно развивает сотрудничество с РФ в этой сфере. Она также с пониманием отнеслась к продлению российского присутствия на военной базе в Гюмри (Армения). Однако все это не отменяет ни конкуренции, ни соперничества. Сирийский кризис, в котором Москва и Анкара занимают различные позиции, это показал. Но как бы то ни было, турецкие власти, взвешивая потенциальные издержки и обретения от вмешательства в ближневосточные дела, не смогут игнорировать интересы России и свой собственный интерес к двусторонним контактам с РФ.В итоге то, что мы называем сегодня новой Турцией или измененной «турецкой моделью», можно считать не до конца сработанным проектом. Это не плохо и не хорошо, такова реальность. Отход от авторитарной модели и растущая демократизация не превратили автоматически Турцию в европейскую страну или локомотив для Ближнего Востока. Напротив, вместо старых проблем возникли новые. И в этом плане творческое переосмысление кемализма и османского периода далеко не всегда означает эффективность и нормализацию. В этой связи полагать, что в скором времени Турция станет неким особым центром притяжения или полностью самостоятельным ближневосточным игроком, мы не можем. Поиск Турцией своего места в новых условиях постъялтинского мира продолжается.