Само учреждение в свое время тогдашним олигархом Альфредом Нобелем премии по литературе сразу же вызвало споры и разногласия среди заинтересованной общественности.

Узнав об этой "инновации", Бернард Шоу сказал, что Нобелю простят изобретение динамита, но за Нобелевскую премию придется держать ответ на Страшном суде. Тут следует внести уточнение. Вообще-то премия учреждалась Нобелем "за высокий идеализм в литературе и философии". Перевести это можно по-разному в контексте разных языков, но вряд ли под эту категорию подходит роман Черчилля "Империалист".

Однако же получил он именно эту премию именно в этой номинации. И уж ни с какого боку высоким идеализмом не страдал Жан-Поль Сартр, весьма циничный, нашпигованный маоизмом проповедник психоделики, призывавший толпу разъяренных обкуренных студентов ворваться в Лувр и сжечь "Джоконду" Леонардо.Начиналось-то как раз с нашего бессмертного Льва. Тогда, в начале ХХ века, он был не менее популярен, чем сейчас. Вполне естественно было ожидать, что создатель "Войны и мира" получит заветную золотую медаль. Но не тут-то было. В Нобелевском комитете, состоящем из 17 шведских академиков, начались споры. Причем не о художественных достоинствах великой прозы, которые и сегодня только маргиналы подвергают сомнению, а о взглядах этого нашего такого нестандартного графа. Он-де науку и культуру отвергает, а стало быть, восстает против ценностей мировой цивилизации. Отложили рассмотрение, и премию в области литературы получил ничего и никого не отвергавший итальянский поэт Джозуэ Кардуччи. Если вы его не читали, то можете и не начинать этого делать.Наивные в своих представлениях о царской России шведские академики послали запрос о Толстом в Российскую академию наук. Вероятно, они полагали, что наши академики так же свободны в своих суждениях, как европейские светила науки.Перепуганная академия два года безмолвствовала, как народ в трагедии Пушкина "Борис Годунов". Через два года терпение лопнуло даже у Льва Толстого, призывавшего к примирению и всепрощению. Он обратился с открытым посланием к стокгольмским мудрецам, где объяснил, более чем на полвека опережая Сартра, что считает все эти премии и любые денежные вознаграждения за литературный труд делом безнравственным и вредным. Что делать, гении всегда увлекаются выше меры. Хотя глядя на то, кому и как вручаются премии сегодня, нет-нет, да и согласишься с яснополянским пророком. Как пропел однажды Высоцкий: "Нет, и в церкви все не так, все не так, как надо", — а церковь от Льва Толстого отреклась, отрекся и нобелевский комитет, сделав это по-европейски, не устраивая скандала, секретно.Но через полвека по завещанию Нобеля все секреты рассекречиваются, потому и становимся мы свидетелями мольеровской комедии, разыгравшейся вокруг Толстого и Нобеля. Кстати, Нобеля Толстой раскритиковал в пух и прах за изобретение динамита. Правда, Нобель как истинный идеалист полагал, что его открытие сделает войну вообще невозможной, поскольку столь разрушительное оружие ведет к явно бессмысленному кровопролитию.Дальнейшая драма под названием "Нобелевская премия и русская литература" достойна уже пера не Мольера, а Шекспира. Точные цифры приводить не будем, но стандартный срок от внесения в тайный список номинантов до получения награды колеблется в пределах 12 лет. Примерно столько времени Бунин и Мережковский как бы соперничали друг с другом, ожидали решения в свою пользу. Мережковский даже однажды предложил Бунину в случае получения премии одним из них разделить ее пополам. Бунин ответил, что готов отдать всю. То есть вежливо отказал. И на протяжении долгих лет сам переводил свою прозу на английский, отсылая рукописные переводы в нобелевский комитет.Когда же, несмотря на яростное противодействие советского посла в Швеции мадам Коллонтай, премию дали не Горькому, а белоэмигранту Бунину, это рассматривалось Сталиным как тяжелейшее политическое поражение. Коллонтай слала в Москву шифровки, что у нее была договоренность аж с королем о том, что премию получит Горький. Представить себе, что 17 академиков проявят действительную независимость от власти, ни Сталин, ни Коллонтай не могли. С тех пор Нобелевская премия в Советском Союзе стала считаться вражеской подачкой врагам отечества за их гнусное предательство.В 1947 году одна венгерская газета глухо упомянула, что в нобелевском списке значится Борис Пастернак. Сегодня мы знаем, что это действительно так, но в те годы никто не мог, естественно, ни подтвердить, ни опровергнуть ту заметку. Пастернак в письмах тщетно пытался объяснить это своим друзьям и знакомым.

Нобелевский комитет тогда воздержался от вручения премии никому почти за границей не известному поэту. Вот если бы у него был роман, тогда другое дело. Многие полагают, что окольными путями эти суждения дошли до переделкинского затворника и стали стимулом к работе над "Доктором Живаго".Лубянка, конечно же, всполошилась и вскоре арестовала музу Пастернака — Ивинскую, активную сторонницу чтений первых глав романа в московских гостиных. К тому же началась кампания борьбы с космополитами безродными. Следователь говорил Ивинской о Пастернаке: "Зачем вам этот старый еврей". Ивинская томилась в концлагере, а Пастернак завершал роман, вплетая в него трагическую судьбу своей возлюбленной.Когда Альбер Камю стал лауреатом Нобелевской премии, он сразу выдвинул в номинацию на следующий год Пастернака и заявил, что откажется от награды, если Пастернак этой премии не получит. Он же развил титаническую деятельность для стремительного перевода и издания "Доктора Живаго". Дальнейшее разворачивалось на глазах моего поколения. С правительственной трибуны в присутствии Хрущева на всю страну было сказано о новом лауреате нобелевской: "Свинья не сделает то, что сделал он". После отчаянной травли в печати Пастернак уступил давлению и подписал продиктованный ему текст об отказ от премии. Толстовская драма повторилась, но уже как трагедия. Вскоре затравленный писатель умер от рака легких, и лишь спустя много лет, уже после падения советской диктатуры, премию все же вручили в Стокгольме сыну Бориса Леонидовича.О Нобелевской премии, полученной "тунеядцем Бродским", высланным из страны, все хорошо знают. Напомню лишь заявление тогдашнего советского посла в США Добрынина: "Мы уважаем все вкусы, в том числе и такие странные, как эстетические пристрастия Нобелевского комитета". Таким образом, из трех русских поэтов — лауреатов "нобеля" только Пастернак был гражданином нашей страны, да и его вынудили отказаться от великой заслуженной награды. У Бунина был нансеновский паспорт беженца, Бродский получал премию, уже будучи гражданином США.Нобелевский лауреат, чье имя мы только что услышали, тоже из круга поклонников поэзии Бродского. Однако в 1990 году, потеряв после инсульта дар речи, Томас Транстремер научился левой рукой писать совершенно по-новому, в жанре хайку, причем не канонических, а экспериментальных, что Бродскому абсолютно чуждо.Так или иначе, но Нобелевский комитет исполнил свое давнее намерение давать премии не за политику, а прежде всего за высокое искусство. Это намного ближе к легендарному завещанию Нобеля: "за высокий идеализм в литературе и философии". Разумеется, такой премии заслуживали и Ахматова, и Пастернак, и Набоков, чьи имена значились отнюдь не в букмекерском, а в нобелевском списке претендентов. Но "чины людьми даются, а люди могут обмануться". Уж Набокову-то и Вознесенскому надо было дать "нобеля".При всех своих очевидных проколах и недостатках Нобелевская премия по литературе ежегодно выполняет главную свою задачу — будоражит общественное мнение и напоминает обывателю о существовании настоящей поэзии и настоящей литературы.Когда-то Маяковский писал:

Мне быпамятник при жизниполагается по чину.Заложил быдинамиту— ну-ка,дрызнь!Ненавижувсяческую мертвечину!Обожаювсяческую жизнь!

Изобретатель динамита Нобель сотворил такой памятник — Нобелевскую премию по литературе.Солженицын к моменту получения премии был изгнанником, лишенным советского гражданства. При всей трагичности его биографии и судьбы, пожалуй, именно эта премия русского писателя стала самой бесспорной для мировой общественности и самой спорной для советских властей и упертых коммунистов.Александр Исаевич сделал невозможное — раскрыл глаза мировой интеллигенции и всей читающей ноосфере земли на сталинский геноцид всех народов.До "Архипелага ГУЛАГ" Европа, да и Америка не то чтобы не замечали сталинизма, но просто старались о нем не думать или рассматривали как давно преодоленное прошлое. С легкой, а вернее, с тяжелой руки Солженицына слово ГУЛАГ стало для мира таким же именем нарицательным, как Холокост. Кстати, термин Холокост в России, в отличие от остальных цивилизованных стран, почему-то не прижился. Может быть, потому, что не нашлось писателя, по силе равного Солженицыну, который написал бы такой же силы роман "Архипелаг Холокост".Неудивительно, что нобелевская лекция Солженицына стала обвинительным актом несостоявшегося нюрнбергского процесса над сталинизмом. Лучше всего об этом сказали сами читатели, встречавшие писателя на Ярославском вокзале в 1993 году с таким плакатом, написанным от руки:

Солженицыну спасибо!Наши муки описал.И ГУЛАГ фашистский красныйВсему миру показал.И это все о нем. И о самой действенной и, может, самой заслуженной Нобелевской премии среди русских лауреатов. Хотя тут же неумолимо возникает вопрос: а почему не Шаламов? Разве "Колымские рассказы" менее значимы или менее выразительны? Да нет, конечно. Просто русская словесность настолько насыщена и богата, что на всех заслуженных нобелевских премий не напасешься.После сверхполитизированной идеологической атаки советских властей на Нобелевский комитет, присудивший награду Пастернаку и не присудивший таковую Шолохову, литературное сообщество уже не в силах было как-то отреагировать на Нобелевскую премию автору "Тихого Дона". Все прошло благополучно. Шолохов во фраке произнес какую-то речь и получил все, что положено. Осадок от травли Пастернака оставался, нобелевское шампанское явно горчило. Споры вокруг авторства "Тихого Дона" можно, конечно, вынести за скобки и просто порадоваться, что хоть одна Нобелевская премия вручена гражданину СССР. Но беспрецедентное политическое давление на Нобелевский комитет и на Швецию создало стойкое ощущение — возможно, ложное, — что со стороны семнадцати академиков была проявлена явная слабость, и литературное торжество было похоже на подписание акта капитуляции.

Константин Кедров, писатель