Странное слабодушие

В недельной главе "Вайешев" рассказывается о том, как братья Йосефа продали его в Египет. Йакову же они представили дело так, будто Йосеф погиб в пасти зверя: "И послали разноцветную рубашку, и доставили к отцу своему, и сказали: это мы нашли; узнай же, сына ли твоего эта одежда, или нет. И он узнал ее, и сказал: это одежда сына моего; хищный зверь съел его; верно, растерзан Йосеф! И разодрал Йаков одежды свои, и возложил вретище на чресла свои, и оплакивал сына своего многие дни. И поднялись все сыновья его и все дочери его, чтобы утешить его; но он не хотел утешиться и сказал: горюющим сойду к сыну моему в преисподнюю". (37:32-35)

Итак, даже после "многих дней" скорби Йаков "не хотел утешиться". Что это значит? Как это возможно? Каким образом человек веры мог отказываться принять ниспосланную Богом судьбу и продолжать бурно оплакивать утрату одного из своих сыновей, в то время когда его утешали другие сыновья и многочисленные родственники?

Такого рода отчаяние ("горюющим сойду в преисподнюю") расценивается традицией как очень опасное, крайне нежелательное духовное состояние. Человек призван доверять Создателю, призван благословлять Его во всех ситуациях, даже тогда, когда он теряет своих близких людей: благословен Ты, Судия праведный.

Кто-то скажет, что такова человеческая природа, что Йаков повел себя как нормальный отец. Хорошо известно, что люди, спокойно относящиеся к собственным страданиям, ужасаются, когда это угрожает их детям.

Наконец, Йов в аналогичной ситуации не только "горюющим сошел к детям своим в преисподнюю", но даже и вовсе стал поносить Бога: "Заговорил Иов и сказал: Да сгинет день, когда родился я, и ночь, в которую сказано: "Зачат муж"! День этот да станет тьмою, да не печется о нем Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да охватят его тьма и смертная тень, и обложит его туча, и да устрашит его мгла дневная! Ночь та - да обладает ею мрак, да не причислится она к дням года, в число месяцев да не войдет! Вот ночь та - да будет она бесплодна, не войдет веселье в нее. Да проклянут ее клянущие день, готовые пробудить ливйатана. Да потемнеют звезды вечерние, пусть ждет она света, но не (придет он), и да не увидит вежд зари, За то, что не затворила дверей чрева (матери) моей и (не) скрыла страдания от глаз моих. Отчего не умер я, (выходя) из чрева, и (не) скончался, когда вышел из недр? Зачем приняли меня колени, зачем (встретили) меня груди, чтобы сосал я? Ведь теперь лежал бы я и был покоен, спал бы я, и был бы у меня покой" (3:2-13).

Между тем Всевышний снисходительно отнесся к этим очевидно оскорбляющим Его величие стенаниям, и даже "молвил Господь Элифазу Тайманитянину: пылает гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих, ибо вы не говорили обо Мне так (же) правдиво, как раб Мой Иов" (42:7).

Может быть, и Йаков в случае с Йосефом пережил состояние близкое тому, которое описывается в книге Иова? Может быть. Но тогда это, опять же, говорит не в пользу Йакова. Ведь Иов не случайно потерял все: всех своих детей, и все свое имущество, в то время как Йаков остался только без Йосефа, стада же его все время были при нем.

Наконец, Йаков был не обыкновенный человек, он был великий пророк, он не мог следовать просто голосу природы. Более того, он родился из "акеды", он с малолетства слышал историю о том, как его дед выразил полную готовность принести в жертву его отца - Ицхака, принести в жертву сына, "которого он любил". Почему же Йаков оказался не в состоянии повторить подвиг своих отцов, хотя в отличие от Авраама имел множество детей, и тем самым участи еврейского народа уже ничего не угрожало?

Парадоксальная безутешность

Комментируя слова Писания: "А он отказывался утешиться", Раши приводит следующие слова из мидраша (Берешит раба 84): "Человек не принимает утешений, (скорбя) о живом, которого считает мертвым, потому что (только) мертвый обречен на забвение, но не живой".

Что имеется в виду? Какой психологический механизм стоит за этой парадоксальной реакцией? Можно подумать, что Йаков не верил в смерть Йосефа до конца потому, что объявленный мертвым, Йосеф в глубине души оставался для Йакова лишь без вести пропавшим. В самом деле, Йаков видел только окровавленные одежды Йосефа, но не его растерзанный труп. А раз так, то может быть когда Йаков "не хотел утешиться и сказал: горюющим сойду к сыну моему в преисподнюю", он терзался не столько утратой сына, сколько неведением и неопределенностью, пусть даже и не отдавая себе в том полного отчета?

То, что Йаков не похоронил Йосефа, конечно, не могло его не тревожить, не могло не возвращать его мысль к "теме" гибели сына. И все же на сознательном уровне Йаков ни разу не обнаружил сомнений в том, что Йосеф действительно мертв. Так, например, когда дети Йакова попросили его отпустить в Египет Биньяимина, тот сказал: "Не пойдет сын мой с вами, потому что брат его умер, и он один остался; и если случится с ним несчастье в пути, в который вы пойдете, то сведете вы седину мою со скорбью в преисподнюю" (42:38).

Итак, даже через много лет спустя после того как Йакову принесли окровавленную одежду его любимого сына, он все еще выказывал полную уверенность в том, что тот погиб.

По-видимому, у Йакова сохранялась та действительная душевная связь с сыном, которая имеется у некоторых любящих. Продолжая жить на земле, Йосеф невольно тревожил дух своего отца. При этом не нужно забывать и о том успокаивающем действии, которое оказывает на своих близких душа человека, отошедшая в иной мир и удостоившаяся вечности. Йаков был лишен этой обыкновенной в таких случаях поддержки.

Таким образом, страдания Йакова проистекали именно из-за того, что он был искренне убежден в гибели сына, в то время как тот жил, и душевная связь между ними сохранялась. Какой-то частью своей души Йаков был не в состоянии произнести "Благословен Ты, судия праведный" не потому, что он был слабодушен, а потому, что это благословение было ложным. Итак, безутешность Йакова была парадоксальной - она была вызвана именно продолжающейся жизнью его сына, а не его гибелью.