Звонок из венгерских спецслужб. После этого писатель Андраш Форгач узнает, что его мать была спецагентом. Теперь об этой страшной для него правде он рассказал в своей книге. "Мне бы хотелось поговорить с ней о значении слова „предательство“. Это была бы встреча на равных: я тоже предал ее в своих поступках".

"Добрый день, это архив спецслужб, мы обнаружили личное дело члена вашей семьи, он был нашим сотрудником, не могли бы вы прийти просмотреть его?" Этот звонок изменил жизнь, но не убеждения Андраша Форгача (András Forgách), писателя, драматурга, актера и сценариста. Пусть этот звонок и не был полной неожиданностью, но он в любом случае ошеломил его. Он вынудил его рыться в тайнах прошлого, во всех его умолчаниях, недосказанностях и лжи. Это неожиданно проливает свет на темную сторону людей, с которыми вы вместе обедали, ужинали, жили, любили. "И я, - вспоминает в эксклюзивном интервью „Эспрессо“ 65-летний венгерский интеллектуал, переводчик Шекспира и Бомарше, - несмотря на то, что у меня не было никаких намеков на это, глубоко внутри был уверен, что речь идет о моей матери".

Ультраконсервативное правительство Виктора Орбана (Viktor Orbán) приняло "немного лицемерный, но, как бы то ни было, позитивный", по мнению Форгача, закон, позволяющий получить доступ к документам, "за исключением тех немногих бумаг, которые нельзя раскрывать из соображений безопасности государства, и, разумеется, тех, которые чиновники уничтожили как компрометирующие свидетельства против своих людей, чтобы защитить их".

Впрочем, с самого падения Берлинской стены в 1989 году до 2000-х было предостаточно времени. Однако надо было выполнить ряд формальностей. Прежде всего, необходимо было получить статус "официального исследователя", которым нашему герою без труда удалось обзавестись через университет. Потребовался год на изучение бесконечной библиотеки секретных служб, а потом надо было вернуть каждый листочек по первому требованию любой инстанции. При этом люди имеют возможность публиковать то, что обнаружили, без необходимости получать разрешение заинтересованных лиц. Именно этот фактор стал для Андраша решающим, убедил его играть на опережение: "Именно я должен был опубликовать личные, но имеющие общественное значение факты о моих близких". В какой форме? "У меня было два пути: превратить этот материал либо в роман, либо в стерильное эссе". Он выбрал промежуточный вариант, который можно определить как литературу правды в романной стилистике, но без капли вымысла. "Я нес на себе обязательство честности и соблюдал правдивый договор с читателем".

В результате появилась замечательная книга "Дела моей матери", которую в Италии опубликовало издательство "Нери Поцца" (Neri Pozza), с 1 февраля ее уже можно купить в книжных магазинах Италии. "Даже выдуманные сюжеты пишутся о себе. А в этом случае мне не требовалось даже ничего придумывать", - комментирует писатель. Это было похоже на "своего рода автопсихоанализ, несмотря на то, что я никогда не занимался этой сферой науки о человеке. Он потребовался мне, чтобы понять, откуда берутся некоторые особенности моего характера". Это была болезненная работа, доводящая до слез: "Были дни, когда я сидел в этом архиве и плакал, плакал, пока не находил в себе новых сил, чтобы вернуться к работе".

Самый ужасный момент, вероятно, наступил, когда Форгач узнал, что его мать, выбирая между верностью партии и честностью кровных отношений, решила все же дать разрешение на слежку за своим собственным сыном и его друзьями, боровшимися против системы: "Разумеется, мне бы хотелось поговорить с ней о значении слова „предательство“, но у меня остается только горечь, что я не успел сделать этого, когда она была жива. Это был бы разговор на равных, ведь и я ее предал своими поступками в частной жизни, когда делал свой жизненный выбор. А я из всех четырех детей был, наверное, ей понятнее всех, я был тем, с кем она могла поговорить, возможно, я был ей ближе всех, в отличие, например, от моего брата-мятежника Петера. Порой я тоже вел себя не совсем однозначно. Например, когда офицер спецслужб, вручая мне паспорт для поездки в Израиль, попросил по возвращении доложить, что я там делал, с кем встречался, что думал об этой стране, я не сказал „нет“, ничего не ответил, повел себя неоднозначно".

Брурия Ави-Шаул (Bruria Avi-Shaul), мать Форгача, родилась в Палестине, в Иерусалиме, в 1922 году в семье еврейских интеллектуалов. О ее красоте ходили легенды, мужчины сходили по ней с ума до самой ее смерти. Она вышла замуж за Марселя Фридмана (Marcell Friedmann), "еврея-отступника", коммуниста, который изменит свою фамилию на Форгач и станет в результате тайным агентом под кодовым именем "Папа" в Отделе информации II/3 Управления политических расследований венгерского министерства внутренних дел. Несмотря на то, что у него не было ничего общего с главой римской католической церкви, "Папа" показалось ему подходящим кодовым именем для того, чтобы скрыть еврейское происхождение. Когда появилось государство Израиль, родители Форгача, будучи убежденными противниками сионистского движения, решили покинуть Ближний Восток и перебраться в Будапешт, чтобы помогать коммунистическому режиму. Далее Марсель, став агентом спецслужб, работал в Лондоне в начале 1960-х годов под прикрытием журналистской деятельности. Их четверо детей никогда не подозревали о тайной деятельности родителей. Андраш: "Мы знали, что они - члены партии, и этого уже ведь было достаточно? С идеологической точки зрения мы свели счеты с родителями и их поколением в 1968 году благодаря майским парижским манифестациям и пражским событиям. В нашей семье всегда происходили крупные конфликты, мы вели ожесточенные споры, но в атмосфере взаимного уважения. Мама всегда была женщиной энергичной, но не авторитарной".

В 1975 году Марсель заболел, и Брурия согласилась подменить его в качестве "тайного сотрудника". По мнению начальников спецслужб, у нее было много разных достоинств, главное - твердая вера в идеологию ("только потом она начнет немного склоняться к позициям защитников окружающей среды") и знание иврита. Писатель предполагает: "Возможно, она была единственной во всем Будапеште, кто умел говорить и писать на нем". Ей оплачивают поездки в Израиль, чтобы она попыталась внедриться в конгрессы сионистов, что было непростой задачей. Она выполняет поручения, но не находится в подчиненном положении. Со своими начальниками она охотно вступает в дискуссии. Упрекает их, подозревая, что ее отчеты не принимаются во внимание и попадают на пыльные полки без рассмотрения. Благодаря своему обаянию она даже неумышленно соблазняет их. Пока ей не поступает недостойное предложение: она должна помочь им проникнуть в квартиру сына и проследить там за поэтом, выступающим против режима. Здесь очевидно намерение разместить "жучков". Она колеблется, ее терзают сомнения в том, что это предприятие возможно. Из документов ясно, что она испытывает неловкость, а не только внутренние противоречия. Наконец она уступает.

Умерла она в 1985 году, так и не увидев грандиозных перемен в Восточной Европе, конца идеологии, в которую она так верила.

В каждой стране Варшавского договора архивы спецслужб становятся золотой жилой для переписывания истории. Здесь в точности воспроизводится модель общества, контролируемого системами "Большого брата" в зачаточной форме, если сравнить их с сегодняшним днем.

Повсюду возникают люди, на которых никак не могло пасть подозрение, и они занимались шпионажем практически по всему миру. Венгрия - самая последняя - медленно встает в очередь и предъявляет общественности свое грязное белье. Имеет ли это смысл по прошествии почти 30 лет? Андраш Форгач не сомневается: "Это имеет смысл не только потому, что мы можем лучше понять, как структурировалось общество, но и потому, что сегодня Венгрия все еще очень полагается на спецслужбы того времени". Всеядные коммунисты на новый лад продолжают держаться за власть и сейчас услужливо приняли супернационалиста Виктора Орбана. Супернационалиста? У писателя сложилось о нем иное представление: "У меня, разумеется, нет ничего общего с действующим правительством. Однако я верю, что Венгрия, как и другие восточноевропейские страны, не должна вести изоляционистскую политику и пытаться замкнуться в себе. Скорее, перспектива здесь - это глобализм, отличный от Евросоюза и стран Азии. И ближайшие сто лет будут отмечены разными видами глобализма с оттенками национализма".

Если позиция Будапешта отличается от позиции Западной Европы, то это связано с тем, что она живет по другому историческому времени: "У нас нет общества, оно было разрушено после Второй мировой войны и не эволюционировало. У нас не было гражданских движений, возникших в Италии, Франции, Германии. Мы развиваемся с задержкой".

Форгач осуждает вертикальное развитие антисемитизма: "Этот феномен в последние 20 лет получил гораздо большее распространение. К сожалению, это венгерская традиция. Парадокс, но при этом Орбан - большой друг Нетаньяху, политически они очень близки". Что касается самого Форгача, то будучи воспитанным в глубоко антисионистской семье, теперь он пытается восстановить ветви своего генеалогического древа: "Я чувствую себя евреем и горжусь своим происхождением. Я изучал феномен нацизма и идентифицировал себя с ребенком, поднявшим руки в варшавском гетто. Для меня это, думаю, более естественно, чем для моих братьев. В нашей семье наблюдался большой парадокс. Мы были бедны, очень бедны, однако любая помощь, деньги, подарки, в общем, все хорошее мы получали из Израиля".

Его работа исследователя новейшей истории не закончена. Бесконечные лабиринты архивов вынуждают его открывать все новые главы: "Недавно я нашел еще одно дело, касающееся моего отца. Оно восходит к 1967 году, это было после Шестидневной войны, когда его отправили в Каир как информатора. Это дело станет основой для нового тома. Я также должен пересмотреть главу книги 2007 года, написанную в форме длинного письма бабушки к моей матери, когда я еще не знал всего того, что обнаружилось впоследствии".

"Дела моей матери", опубликованные в Венгрии в 2015 году, имели огромный резонанс.

"Многие друзья говорили мне, что я должен быть благодарен ей за то, что она дала мне возможность выразить свой талант. Даже в драме можно найти свой шанс. Я получил большое количество писем с выражением благодарности. А также с критикой от тех, кто позавидовал моему успеху". Он останавливается, размышляет: "В сущности, эта книга, очень трудная, особенно психологически, - это подарок моей матери. Даже в неприглядных ситуациях могут возникать очень сильные чувства. Сейчас я с уверенностью могу сказать, что в моем отношении к ней ничего не изменилось. Я испытываю к ней все ту же любовь сына к матери".

Джиджи Рива (Gigi Riva), L'Espresso, Италия