Читайте также
Два новолетия
Талмуд говорит о четырех новолетиях: о новом годе растений, животных, всех людей, включая евреев, и об исключительно еврейском новом годе. Этот собственно еврейский новый год отсчитывается от первого нисана, общечеловеческий отсчитывается от первого тишрея. Первый календарь связан с хронологией Израиля, второй с историей мира.
Традиции иудаизма внутренне присущи два сопряженных взгляда, взгляд на годовой круг со стороны первого тишрея - и первого нисана, со стороны Суккота - и со стороны Песаха, со стороны всеобщего (будничного) - и со стороны уникального (святого).
Впрочем, не только в новый год, но и каждую неделю еврей освящает субботу и «в память о миротворении», и «в память об исходе из Египта».
Что это значит? Кому и для чего понадобились две точки отсчета? С чем это может быть связано?
По-видимому, с тем, что отношение между святым и будничным, между Израилем и народами одновременно и иерархическое и партнерское. Превосходя инородцев в святости, еврей равен им во всех прочих отношениях.
С одной стороны «Господь превознес тебя ныне,... чтобы поставить тебя выше всех народов», (Дварим 26:19), с другой: «Не таковы ли и вы для Меня, сыны Израилевы, как сыны Куша?» (Амос, 9:7).
Как сказал Рамхаль: "Одним из глубочайших принципов управления миром – это разделение на Израиль и народы мира. Со стороны человеческой природы они выглядят совершенно одинаковыми, но со стороны Торы они весьма отличаются, и отделены друг от друга, как два совершенно два разных рода". (Часть 1. гл.4.1) … Соответственно существует и два реестра: согласно одному, евреи «выше» других людей, согласно второму - равны.
Итак, избрание Израиля предполагает сосуществование двух точек отсчета, двух точек зрения. Но как это возможно? Как возможно удерживаться на двух точках зрения? Да только на двух как раз и можно!
Поиграйте своими глазами. Каждый из них видит совершенно другую картину, причем это касается как близких, так и отдаленных предметов. Казалось бы, наличие двух глаз должно было являться каким-то страшным дефектом, безнадежно нарушающим наше зрение! По логике, видимая нами картина должна была бы двоиться. Но душа наша как-то умеет обработать два совершенно разных изображения, представляя их при этом даже не просто одним, а более ясным и объемным!
Одним глазом хорошо целиться, это даже затруднительно сделать двумя глазами. Но эта - чрезвычайная, военная ситуация - по сути единственная, когда мы монокулярным зрением пользуемся. Но это ровно то самое, что вмонтировано в еврейское видение мира. Еврейское умозрение, с одной стороны провозглашающее всеобщее равенство людей, а с другой выделяющее Израиль как избранный народ – бинокулярно, оно всегда держит перед собой две картины, представленные в виде одной.
В ряду традиционных культур такое мировоззрение беспрецедентно, все традиционные религии и подходы одноглазы. Между тем возникшая в Новое время секулярная культура отмечена именно этой особенностью. Она рефлексивна, она сопрягает два взгляда: собственный и оппонирующий, непосредственный и критический.
Сознание это восходит к «герменевтическому кругу», предложенному Августином Блаженным: «для того, чтобы понять, нужно поверить, для того чтобы поверить, нужно понять». Взгляд веры и взгляд разума - сопряженные взгляды. Демократическая система, получившая развитие после кровопролитных религиозных войн, возвела этот принцип в свою основу. Всякий вменяемый верующий хоть сколько-нибудь да думает, т.е. переживает сомнения, и готов к критической самооценке, всякий вменяемый атеист хоть сколько-нибудь, да верит.
Причем, в системе бинокулярного мышления разум нисколько не препятствует вере. Как точно выразился Гордон Олпорт, «мы можем быть одновременно уверены наполовину, но преданны всем сердцем».
К чему бы вменяемый человек в текущий момент ни склонялся, в его библиотеке найдутся и религиозные источники, и исторические исследования. Но и с той и с другой стороны хватает невменяемой публики. Одни (либералы) полной верой верят в то, что нет ничего истинного, другие (фундаменталисты) убеждены, что бог их веры - научный факт.
Западное общество - это единственное, кроме еврейского, общество, освоившее бинокулярное мышление. Но отныне это единственно нормативное мышление, как и нормативное зрение.
Современное еврейское существование не может быть только еврейским или только демократическим, оно может быть только и еврейским, и демократическим.
Только демократическим (и рав Кахане блестяще показывает это) оно не может быть, потому что в этом качестве ему совершенно незачем быть еврейским. Быть же только еврейским оно не может, потому не может не принадлежать также и общечеловеческому миру, причем тому общечеловеческому миру, который скроен по его же иудейской мерке.
Рав Кахане, как мы помним, это вроде бы отрицает: «Для прозападных еврейских лидеров, для типичного ассимилированного еврея-эллиниста, который жаждет некоего «наследия», представляющего собой винегрет из «иудаизма» и Томаса Джеферсона, – для такого еврея нет ничего хуже, чем осознать, что это несовместимые между собой понятия, что все столь важные для него западные ценности часто противоречат еврейской вере, в которой он родился, и что он должен выбирать между ними».
Еврейское государство
Сражение рава Кахане с «лемингами моисеева исповедания», и в еще большей мере борьба этих «лемингов» с «каханизмом» - это бесплодная и чрезвычайно вредная для всего общества битва циклопов.
Рава Кахане обвиняли в расизме, фашизме, называли аятоллой, и его риторика, увы, позволяла так его интерпретировать. Однако цепляясь за эту риторику, его оппоненты подвергли его совершенно недемократической обструкции. В этой битве циклопов они оказались безусловными победителями. Они лишили рава Кахане слова, подвергли полной делигитимации его движение, и так или иначе вытолкали из самой жизни. Но на фоне сражавшихся с ним «либеральных лемингов» рав Кахана выглядит куда более взвешенным полемистом.
Сотни страниц его «Неудобных вопросов» отведены прицельной стрельбе по «лемингам», а заодно и по всем подворачивающимся по пути «либеральным, и нелиберальным западным ценностям».
Однако в нужный момент рав приоткрывает свой второй умный глаз и обнаруживает, что его политическая программа представляет собой не хоменизм, а все тот же «винегрет из иудаизма и Томаса Джефферсона»!
В главе «Еврейское государство» мы узнаем, что рав Кахане не отказывает агностикам в свободе совести, не ограничивает их интеллектуальную свободу. Светские граждане каханистского государства могут учить в своих частных школах чему угодно (хотя минимальное число часов по традиции обязательно). Сохраняется религиозная свобода («Представители других вер, при условии, что они не занимаются идолопоклонством, будут иметь полную свободу молитв и поклонения, но никогда – прозелитизма...»). Кахане выступал против смешанных браков? Но смешанные (гражданские) браки и без того в Израиле неосуществимы. Зачем ломиться в открытую дверь?
Планка статуса-кво сдвигается в «еврейском государстве» Кахане в сторону религии, это верно, но сдвигается демократическими средствами, причем общий демократический характер государства при этом нисколько не страдает.
«Демократия, - пишет рав Кахане. - Это единственная политическая система для народов и обществ, не владеющих абсолютной истиной. Когда нет альтернативы, приходится принять демократию, иначе государство скатится к анархии или светской диктатуре. Но если иудаизм является божественной истиной и еврейское государство должно быть основано на божественной истине, то будет верхом абсурда и безумия давать людям право путем голосования решать, принимать этот закон или нет. Демократия – это не иудаизм, ни у кого нет права бросать вызов Б-жьему закону. Однако, увы, тут есть трагическое «но». Несчастье, трагедия в том, что большинство евреев не верит, что иудаизм божественен и, следовательно, не принимают его в качестве основания для государства. И только по этой причине, понимая, что любая попытка установить подлинное государство Торы приведет к гражданской войне между евреями, – только поэтому я не готов к созданию государства, которое запретит избирательную партийную систему, отвергающую закон Торы в качестве авторитета.... Однако две вещи нужно сказать прямо. Во-первых, демократия западного образца – это не иудаизм и не государство на основе иудаизма. Еврейские лидеры, особенно раввины, говорящие обратное, – обманщики, извращающие иудаизм и искажающие закон Торы. Во-вторых, если благодаря демократической системе я приду к власти, для меня будет абсолютно приемлемо в условиях этой системы издать законы, которые будут предписывать следовать иудаизму. Поскольку демократические выборы наделяют человека и партию мандатом доверия, который народ может либо подтвердить, либо отозвать на следующих выборах, пусть ни один демагог не смеет заявлять, что законы Торы, принятые в рамках такой демократической системы, недемократичны».
Верно, назвать приведенную программу «недемократической» может только демагог.
Но в чем тогда спор? Везде и для всех демократия - это «трагедия», везде и для всех демократия - это альтернатива гражданской войны. В значительной мере демократии возникли как противовес изнурительным религиозным войнам столетиями терзавших Европу. Демократия - это альтернатива ситуации, при которой победившая сторона насилует проигравшую, до очередного переворота. Демократы те, кто исходно отказывается принуждать других к своему образу жизни, мышления и веры. Демократия твердо держится идеи равенства всех людей, но на этом «идеология» кончается и сразу же начинается «прагматика» - ищется тропинка наименьшего зла.
В одной из своих речей Черчилль сформулировал это следующим образом: «Никто не притворяется, что демократия - идеал или ответ на все вопросы.... Демократия является наихудшей формой правления за исключением всех тех других форм, которые применялись время от времени». Своими «оговорками» рав Кахане не сказал ничего другого.
Слабым местом его программы выглядит, в действительности, лишь один пункт - отказ неевреям в гражданских правах: «Все люди созданы по образу Б-га, и когда они благочестивы, мы тоже относимся к ним благочестиво и с уважением, как и к евреям. Но речь идет о частной и личной сферах. Национальная же сфера – государство, народ, политическое равноправие в еврейском государстве – не дело неевреев. Еврей пройдет много километров, чтобы помочь благочестивому нееврею в личных проблемах, но не сдвинется ни на дюйм в сфере национального равноправия».
В действительности и эта проблема имеет достаточно простое решение, но оставшихся газетных полей для его изложения все же недостаточно.