Скажу сразу - терпеть не могу жанр автобиографии. Он по определению полон грусти и печали, так как подводит итоги жизни, за которыми сказать уже нечего, - только вспомнить. Но знаменитому израильскому журналисту, писателю, политику и везунчику Томи Лапиду опять повезло. Теперь уже после смерти. И в этом ему подсобил родной сын, успешностью которого он так гордился при жизни. Яир Лапид, не отрываясь от борьбы в политике, ухитрился издать книгу "Посмертные воспоминания - история моего отца", настолько шаловливую и фрейдистски провокативную, что дух захватывает. Только что книга - после изданий на нескольких языках - вышла в русском переводе.

Дело не в том, что в нашей стране каждый день происходят события, от которых отчаянный богоборец Томи Лапид что называется "в гробу переворачивается ". А в том, что родной сын предоставил ему возможность бросить в лицо от первого лица все, что он не успел сказать при жизни. Дать пинка кому следует, влезть во все драки, повеселиться над дураками, которыми кишит израильское общество, вожделенно взглянуть на высокопоставленные обеды и ланчи и, самое главное, еще раз яростно утвердить, что именно он тот еврей, каким хочет (а не хотел!) себя видеть. Даже запретное удовольствие пересчитать гостей на собственных похоронах и проверить, не ляпнули ли они часом что-нибудь несусветное, и то предоставлено любящим сыном. Ну, не нахальство ли написать "посмертную автобиографию", да еще и собственного отца?!

Об этом я спросила Яира Лапида, когда мы встретились в уютном кафе "Fresh" в Рамат-Авиве.

- А, значит, русский перевод получился хороший? - переспросил он в ответ, и мы приступили к разговору.

- Я придумал эту книгу, когда сидел "шиву" - траур по отцу, - сказал Яир. - Дни прощания. Те, кто прошел через это, знают ощущение. Сначала сутолока, шум, люди, разговоры, а потом вдруг все исчезает, перестает звенеть колокольчик, и воцаряется тишина. И в этой тишине я вдруг понял, какой должна быть книга о нем. Я включил компьютер и набрал название: "Воспоминания после смерти". У меня был смешной папа, и я не мог взять и пригласить биографа, который бы записал воспоминания его жены, детей, друзей и близких и переплел бы их под обложкой, чтобы получилось нечто традиционное. Мой папа мне бы этого не простил.

Примеров "посмертных автобиографий" я никогда не встречал, но все-таки я 31 год был журналистом, пришлось взломать границы жанра. Уже после того, как книга вышла, мне рассказали, что автобиография Мартина Лютера Кинга тоже написана - в похожем варианте - после смерти. Пока не читал - не знаю, но я больше всего рад тому, что еще никто не сказал, что автобиография Томи Йосефа Лапида - печальная книга. Это веселая книга. И маме моей понравилась. Недавно перечитывала еще раз.

- И все-таки сотни эпизодов, с мельчайшими личными подробностями, которые мог знать и чувствовать только автор. Сын переселяется в душу отца, Фрейд отдыхает...

- Почему отдыхает? Работает! Я поклонник теории Фрейда, я никогда этого не скрывал. Моя сестра - Мерав Рот - специалист по психоанализу. И мы с ней часто обсуждаем вместе разные темы. Мне всегда важно ее мнение, в том числе по поводу книги. Что касается подготовки книги, то осталась серия бесед с Амноном Данкнером, остались долгие часы радиозаписей - я их получил и работал с ними, остались статьи. Но самое главное другое. Мы всегда оставались очень близкими друг другу людьми. Это, может быть, в Америке принято, что в восемнадцать лет подросший птенец оставляет свой дом, отправляется в большой мир, и прости-прощай - у родителей своя жизнь, у него своя. В нашей семье у отцов и детей сохраняются близкие отношения, и тогда, когда дети вырастают. В этом мы, наверное, близки к "русским". Вообще, русская литература, ее догадки, перевертыши, ее попытки понять человеческую душу всегда интересовала меня. Меня всегда забавлял образ гоголевского носа. Я представлял, как он вдруг стал высокопоставленным израильским чиновником. На меня произвело впечатление и то, что Чехов думал, что он пишет комедии, и только потом выяснилось, что на самом деле он писал трагедии. Я восхищаюсь Достоевским. Но в отношении проблемы отца и сына я, конечно, выбираю Тургенева. ( Еще и потому, что он помог нашей борьбе с антисемитами!)

- Кстати, в одном из интервью Томи спросили: "Почему у такого буяна и забияки-отца такой приятный в общении сын?

- На что он мгновенно ответил: "Потому что у меня не было такого меня, а у него есть." На взаимоотношениях отца и сына построена современная американская литература. У нас свой израильский вариант взаимоотношений отца и сына. Отец всю жизнь помнил о том, что он эмигрант, и в нем всегда оставалось сомнение, свойственное многим эмигрантам: достаточно ли он хорош для этой страны?

Кстати, недавно, в национальной библиотеке Израиля я обнаружил тетрадку Франца Кафки, который пытался писать на иврите, собирался репатриироваться в Израиль. И смотрел на выведенные им буквы, так похожие на детские каракули, и чувствовал сопротивление, которое преодолевает взрослый человек, которой впервые начинает писать на иврите. Мой отец очень гордился тем, что я - урожденный израильтянин и определял это так: "Государство - это ты!"

- Приняли завет?

- Реально их было несколько. В последнюю неделю его жизни , когда он уже был очень слаб и лежал в больнице весь опутанный проводами, в палате неожиданно появился Арье Дери. "Прошу тебя, Томи, хоть раз в жизни наложи на себя тфилин." Услышав эти слова, отец собрался с силами, приподнялся и воскликнул: "Я что - не знаю тебя?! Если я сейчас наложу тфилин, то потом, когда я умру, ты сделаешь на этом политический капитал!"

В итоге заветы выглядели так: "Первое - надо трудиться по максимуму возможностей. Второе - я тебе оставляю не только семью, я тебе оставляю страну. Государство - это часть наследия. Государство - наше, и мы должны работать на него. И третье... опасайся Арье Дери!".

- Вы начали с того, с чем закончил Томи - с резких выпадов против ультра-ортодоксов, ужесточения правил призыва в армию, суровых мер по привлечению этого сектора населения к трудовой деятельности. А сейчас харедим иронизируют, что вы вот-вот вернетесь к ответу. Ваша реакция на попытки закрыть магазины по субботам тоже выглядит мягче, чем ожидалось.

- В книге есть известный эпизод. Во время одной из бурных теледискуссий с депутатом кнессета Моше Гафни тот, желая в очередной раз упрекнуть отца за отрицание бога, воскликнул: «Ну, кто считал евреем человека, который не верит в Б-га?!» "И тут я брякнул: "Гитлер!" - вспоминал отец, и в студии воцарилась тишина. Томи остался богоборцем до конца.

Что касается меня, я по-прежнему считаю очень важным призыв ортодоксов в армию, и их привлечение к деятельности в трудовом секторе. Моя позиция в этом не изменилась, и пока мы отсутствовали в коалиции, был дан обратный ход - хотя теперь уже всем ясно, что необходимо давать образование и профессии харедим, расширять их призыв. Когда дело касается магазинов по субботам, я думаю, что надо соблюдать и интересы светского населения и интересы тех, кто соблюдает шабат, обеспечивая покой и тишину в особых районах, где живут религиозные.

- И все-таки, признайтесь: вы написали книгу, для того, чтобы избавиться от внутреннего голоса отца, который мешал продвижению к вершинам власти?

- Томи никогда не позиционировал себя как партия власти. Как я уже отметил, он, будучи эмигрантом, в глубине души сомневался, достаточно ли он хорош? Он нашел свою нишу и выстроил партию. Я изначально не собирался создавать второй Шинуй, и мы изначально позиционировали себя как партия власти, со своей программой и платформой.

- Катастрофа была центром мироздания для Томи Лапида, который ее пережил…

- Отец - огромная часть моей жизни. Он присутствует в ней. Его голос поныне звучит в моей душе. Его оценка важна, в том числе и в понимании Катастрофы. Мы вместе ездили в те места, о которых идет речь в книге, туда, где он провел детство - Новий сад и Будапешт. Почти все сохранилось. Я живо представлял себе то, что он видел. Катастрофа ведь не была большим монолитным событием, она распадалась на тысячи крохотных осколков эпизодов, житейских и простых. Вот один из эпизодов, попавших в книгу. Отец рассказывал, что особой мукой в гетто было попасть в туалет. Несколько десятков человек, втиснутых в одну квартиру, должны были часами ждать очереди. "Я знаю, как выглядит ад, - рассказывал отец. - Туалетов в нем нет».

- Ваш отец мог позволить себе сладко мстить венграм или немцам, утверждая право евреев, но Яир Лапид уже не может позволить себе этого. Эпоха прошла. Если Катастрофа будет оставаться центром израильской идеологии, то мы неминуемо идем на одиночество в мире.

- Да, я часто слышу, мол, время прошло, Израиль другой, Европа другая. Но я не думаю, что мы можем - исходя из духовных, этических, исторических соображений, сказать: все, перевернули страницу, и Катастрофа остается событием прошлого, не более того. Нет, я считаю, что мы не можем этого себе позволить. Более того, по-моему, Шоа вошла в ДНК современного израильтянина, хотя, разумеется, выбор Израиля для евреев был сделан задолго до Катастрофы, это Танах, это книги Ярмиягу и Ишаягу. Конечно, в понятие Израиля входят разные составляющие, здесь и древняя история, и сильное государство, способное себя защитить, и хай-тек-нация, и тот факт, что мы говорим на иврите, и еще множество других, крупных и мелких понятий. Это правда, что каждое поколение устанавливает свой собственный баланс между составляющими, но, тем не менее, я считаю, что нам нельзя отказаться от особого места темы Шоа в нашей системе идеологии, восприятия мира. Катастрофа европейского еврейства останется в нашей памяти навсегда, и я считаю, что она должна оставаться одной из идеологических основ государства. Это та совсем небольшая цена, которую нам приходится платить.

Недавно, в преддверии Дня памяти Катастрофы европейского еврейства, у меня дома собрались 30 послов разных государств, и мы коснулись этой темы. И я сказал им то, что часто повторял отец. Вы не представляете себе, что значит, когда мир вокруг тебя кажется вечным, стены твоего дома устойчивыми, и вдруг в одночасье все это исчезает и мир рушится. И никто не в состоянии тебе помочь. Мой отец приехал в Израиль в 1948 году, Государство Израиль было создано в 1948 году - то есть, второе, по сути, рождение отца и рождение государства совпали. Мне важно, чтобы эта мысль была услышана. Государство Израиль было создано для того, чтобы евреи чувствовали себя в безопасности. Мы сами несем ответственность за свою судьбу, не полагаясь ни на кого.

***

Жанр автобиографий, солидный и респектабельный, как сказано выше, обладает врожденным пороком. Он устремлен в прошлое, и по определению не интересуется будущим. В книге Яира Лапида будущее есть. Не берусь заявить, что - светлое. Но нескучное точно. Во-первых, наша "буча, боевая, кипучая" продолжит свое существование, что уже хорошо. Во-вторых, будет интересно. Отец и сын Лапиды нам это гарантируют.