Таинство живорождения

В недельной главе "Беалотха" приводится жалоба Моше Господу, в котором величайший пророк прибегает к одному несколько неожиданному образу: "И услышал Моше, что народ плачет по семействам своим, каждый у входа шатра своего; и сильно возгорелся гнев Господень, и Моше было прискорбно. И сказал Моше Господу: зачем сделал Ты зло рабу Твоему, и отчего не нашел Я милости в глазах Твоих, что возлагаешь бремя всего народа этого на меня? Разве я носил во чреве весь народ этот, иль родил я его, что Ты говоришь мне: неси его в лоне твоем, как носит пестун грудного младенца, в землю, которую Ты клятвенно обещал отцам его?" Откуда у меня мясо, чтобы дать всему народу этому, когда плачут они предо мною, говоря: "дай нам мяса, и будем есть"? Не могу я один нести весь народ этот; это слишком тяжело для меня. Когда же Ты так поступаешь со мною, то лучше умертви меня, если я нашел милость в глазах Твоих, чтобы не видеть мне бедствия моего" (Бемидбар 11:10-15).

Что за странная риторика для мужчины: "Разве я носил во чреве весь народ этот, иль родил я его"? А что было бы, если и так? Появилось бы "мясо"? Появились бы силы?

Что стоит за этим неожиданным доводом Моше? Неужели нужно быть праматерью еврейского народа для того, чтобы быть способным "одному нести весь народ этот"?

Очевидно, Моше прибегнул к образу ношения народа "во чреве" и его "рождения", потому что даже будучи мужчиной, каким-то образом чувствовал их значимость, чувствовал, что в связи женщины с ее ребенком имеется нечто, чего нет у мужчины.

В Торе сказано: "И перестроил Господь Бог ребро, которое взял у человека, в женщину, и привел ее к человеку. И сказал человек: сей раз это кость от моих костей и плоть от плоти моей; она будет называться иша (женщина), ибо от иш (мужчины) взята она. Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и станут они одной плотью" (Берешит 2:23-25).

Однако если для мужчины этим все и ограничивается, если он навсегда остается одной плотью со своей женой, то жена вскоре становится – в явном виде во время беременности - одной плотью также и со своим ребенком. Женщина обладает еще одной валентностью, которой лишен мужчина, она телесно связывается с каждым своим порождением. "Эмбрион – это бедро (имеется в виду вообще орган) его матери" сказано в трактате "Гиттин" (23б). Не нужно быть биологом или медиком, чтобы понимать, что дыхание, питание и выделение являются для женщины и ее плода общими. А поэтому, даже признавая эмбрион независимым существом, его также невозможно не признать и членом тела женщины.

Итак, хотя и совершенно иным образом, но совершенно в такой же мере, ребенок составляет с матерью одну плоть, как и муж составляет ее с женой. Более того, близость с женщиной, достигнутая ее плодом, в чем-то даже короче близости, достигнутой мужем. Временное обитание в женском лоне превращает плод в часть женского тела, которая в определенной мере не перестает быть этой частью даже и после рождения.

Именно вынашивание плода составляет основу материнства. В споре, кто является матерью ребенка, та женщина, которая его зачала, или та, которая выносила, иудаизм принимает стороны выносившей. И ведь опять же, установили эту галаху мужчины.

Итак, мать гораздо более глубоко связана с ребенком, чем его отец. Она тяжелее и глубже, чем отец, переживает его успехи и поражения, его взлеты и падения, поскольку отождествляет их с собой. Если с недостойным мужем женщина еще может развестись, то с недостойным сыном ей порвать гораздо сложнее. И это опять же отражается в принятой мужчинами галахе: в ситуации, когда еврей отказывается от своей веры, община должна прекратить с ним всякие отношения. Некоторые раввины разрешают родственникам отступника продолжать с ним общение. Однако те раввины, которые даже и родственникам запрещают поддерживать общение с отступником, все же делают исключение для матери. Мать единственная, кто, по мнению всех законоучителей, не обязана участвовать в бойкоте и вправе поддерживать с отступником полноценные отношения ("Йоре деа" 334).

Вечная любовь

Но вернемся теперь к риторическому вопросу Моше: "Разве я носил во чреве весь народ этот, иль родил я его, что Ты говоришь мне: неси его в лоне твоем, как носит пестун грудного младенца, в землю, которую Ты клятвенно обещал отцам его?".

По-видимому, вопрос это не означает, что будь Моше женщиной, силы бы у него появились, для того чтобы справиться с народом. Боль, может быть, и увеличилась бы, но все же не силы, как это и сказано относительно Рахели: "Слышится голос в Раме, вопль (и) горькое рыдание: Рахэль оплакивает сыновей своих; не хочет она утешиться из-за детей своих, ибо не стало их. Так сказал Господь: удержи голос твой от рыданья и глаза твои от слез, ибо есть воздаянье за труд твой, – сказал Господь, – возвратятся они из вражьей страны. И есть надежда будущности твоей, – сказал Господь, – возвратятся сыны в пределы свои" (Йермияу 31:14-16).

Итак, по-видимому, своим вопросом Моше просто показывал, что его силы и его возможности ограниченны, не только в качестве человека, но и в качестве мужчины, в то время как силы и возможности Всевышнего иные в обоих этих отношениях. Действительно, при всем том, что Бог воспринимается в первую очередь как "носитель" мужского начала, Он отнюдь не чужд и женского.

При всем том, что в Боге люди видят Отца, и Тора зовет Его так ("Отец мой Ты, Бог мой и оплот спасения моего!" (Тегил 89:27), Он все же также и Мать, что отражено в нескольких высказываниях ТАНАХа, открывающих Его любовь как превосходящую материнскую, то есть превосходящую ее в специфическом качестве "неотступности" и "навязчивости".

"Отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня" (Тегил 27:10). Или, "говорил Сион: "Оставил меня Господь, и забыл меня Господь!" Забудет ли женщина младенца своего, не жалея сына чрева своего? И эти могут забыть, но Я не забуду тебя. Ведь на ладонях начертал Я тебя, стены твои всегда предо Мной" (Ишайяу 49:15-17).

Итак, любовь Бога к Израилю, и даже к Сиону – то есть к земле Израиля, населенной народом Израиля, - содержит в себе элемент того постоянства, той неотступности, которой был лишен даже Моше.

И, по-видимому, именно эта материнская любовь Бога к Сиону обеспечивает в перспективе всему Израилю удел в мире грядущем, о чем недвусмысленно утверждается в трактате "Сангедрин": "Весь Израиль имеет удел в мире грядущем, как сказано "Народ твой все праведники, навеки унаследуют землю" (Йешаяу 60.21).

Только материнский характер Божественной любви делает объяснимым принятый в традиции взгляд, что Израиль "получил душу из уст самого Всевышнего" (Шмот раба 41), что "огонь геенома не властен над грешниками Израиля" (см. например, Кли Икар, на Ваикра 6.2).

Являясь Отцом всех людей, в отношении Израиля Бог является также еще и матерью. Бог не удерживает с Собой силой тех сыновей Ноаха, которые ненавидят Его, и предоставляет грешников их свободе. Как Отец, Он способен отречься от преступных детей. Но по отношению к Израилю Он оказывается также еще и матерью, которая не в силах отсечь себя от своего порождения, которая чувствует его своей частью, и крепко ухватив, терзает своими слезами до полного очищения.