Извращение и норма

В недельной главе "Ахарей" даются запреты, связанные с сексуальной сферой, начинающиеся с запрета кровосмешения, и кончающиеся запретом мужеложества и скотоложества ("Никто ни к кому из родственников по плоти не приближайтесь, чтобы открыть наготу… И с мужчиною не ложись, как ложатся с женщиною: это мерзость. И ни с какой скотиною не допусти себе лежания, чтобы оскверниться ею; и женщина да не станет пред скотом для совокупления с ним: это гнусность" (18:6-23).

При всем том, что в перечне этом упоминаются также и вполне "естественные" вожделения ("к жене во время отлучения в нечистоте ее не приближайся… с женою ближнего твоего не ложись") в целом приведенный список с полным правом можно назвать списком извращений, определяющихся Торой как "мерзость" ("тоэва") и "гнусность" ("тевель").

Причем открывающее общий список "кровосмешение" вполне однозначно задает весь "класс" этих запретов. Даже "нормативное" сексуальное желание, удовлетворяемое с близким родственником, с головой выдает его маниакальный характер.

Действительно, кровосмешение является тем последним рубежом, у которого определяются человеческие приоритеты. Человеку, которого тошнит от мысли о сексуальной близости с родственником, можно объяснить, что тошнить его должно и от многого другого. Того же, кого не тошнит от инцеста, уже не "зацепишь" ничем. Его сексуальность носит заведомо патологический характер, и способна развиваться в самых неожиданных и уже откровенно "извращенных" направлениях.

Фрейд говорил, что "речь идет об очень частых, широко распространенных явлениях. Но если бы кто-нибудь захотел нам сказать, что они не должны сбивать нас с толку в наших взглядах на сексуальную жизнь, потому что они все без исключения являются заблуждениями и нарушениями сексуального влечения, то был бы уместен серьезный ответ. Если мы не сумеем понять эти болезненные формы сексуальности и связать их с нормальной сексуальной жизнью, то мы не поймем и нормальной сексуальности. Одним словом, перед нами стоит неизбежная задача дать теоретическое объяснение возможности [возникновения] названных извращений и их связи с так называемой нормальной сексуальностью" (Лекция 20).

Между тем различие между "извращенной" и "нормальной" сексуальностью состоит не столько в физиологическом, сколько в эмоционально-психологическом аспекте. Любая извращенность в первую очередь отмечена маниакальностью, отмечена навязчивостью своего состояния. Извращенец в целом сильнее желает свой предмет, чем человек здоровый – свой. И вызвано это тем, что извращение формируется именно как бесконтрольное следование вожделению, возникает в результате сознательной фиксации на сексуальном удовлетворении как сверхценном. В этом смысле патологическое влечение может оставаться и в формах вполне "нормативной" сексуальности ("к жене во время отлучения в нечистоте ее не приближайся.. с женою ближнего твоего не ложись"), но от него рукой подать уже до любой перверсии.

Классический пример

Для иллюстрации своего тезиса я хочу рассмотреть широко известную историю домогательства кавалергарда Дантеса жены Александра Пушкина – Наталии Гончаровой.

Многие свидетели этой истории отмечали бросающуюся в глаза неадекватность дантесовских ухаживаний. По словам барона Фризенгофа, впоследствии ставшего мужем сестры Натальи Гончаровой - Александрины, "это было ухаживание более афишированное, чем это принято в обществе". Так же характеризует положение и графиня Д. Ф. Фикельмон: "Дантес, - пишет она в своем дневнике, - забывая всякую деликатность благоразумного человека, вопреки всем светским приличиям, обнаружил на глазах всего общества проявления восхищения, совершенно недопустимые по отношению к замужней женщине".

Фикельмон находила легкомысленным также и поведение самой Натальи Николаевны: "То ли одно тщеславие госпожи Пушкиной было польщено и возбуждено, то ли Дантес действительно тронул и смутил ее сердце, как бы то ни было, она не могла больше отвергать или останавливать проявления этой необузданной любви… Было очевидно, что она совершенно потеряла способность обуздывать этого человека и он был решителен в намерении довести ее до крайности".

Однако неспособность жены Пушкина "обуздать" Дантеса только лишний раз подтверждает, что его поведение было неадекватным, и эта неадекватность, на мой взгляд, находит свое объяснение как раз в другой особенности Дантесовской сексуальности – гомосексуализме.

Долгое время это пристрастие Дантеса оставалось убедительной гипотезой, на которой некоторые исследователи (Щеглов, Лотман) строили свой анализ известной дуэльной истории. Однако после того, как в конце прошлого века были опубликованы 25 писем Дантеса к его покровителю голландскому послу барону Геккерну, картина прояснилась в полной мере. Приведу лишь один отрывок, в котором Дантес отвечает на (выраженное на первых порах) требование Геккерна прекратить ухаживания за Пушкиной: "Как и обещал, я держался твердо, я отказался от свиданий и от встреч с нею... Признаюсь откровенно - жертва, тебе принесенная, огромна. Чтобы так твердо держать слово, надобно любить так, как я тебя; я и сам бы не поверил, что мне достанет духу жить поблизости от столь любимой женщины и не бывать у нее, имея для этого все возможности… Так что признаюсь, в последнее время я постоянно страшусь сидеть дома в одиночестве и часто выхожу на воздух, чтобы рассеяться. Так вот, когда бы ты мог представить, как сильно и нетерпеливо я жду твоего приезда, а отнюдь не боюсь его - я дни считаю до той поры, когда рядом будет кто-то, кого я мог бы любить - на сердце так тяжело, и такое желание любить и не быть одиноким в целом свете, как сейчас, что 6 недель ожидания покажутся мне годами".

Этот и другие фрагменты дантесовских излияний, со всей определенностью обнаруживающие гомосексуальный характер его отношений с бароном Геккерном, позволяют утверждать, что "неадекватность" домогательств "чужой жены" находились у Дантеса на уровне его общей сексуальной "неадекватности", проявляемой так же и в его "мужеложестве".

Замечу попутно, что и барон Геккерн также был явно неуемен в своих желаниях. Чтобы иметь возможность официально проживать со своим любовником под одним кровом, он догадался его усыновить, исколесив ради этого пол-Европы и убедив родного отца Дантеса отказаться от своего сына!

Оставляя в стороне исключительные случаи (в первую очередь связанные с истинной гомосексуальностью), можно со всей определенностью сказать, что как и другие перверсии, гомосексуализм коренится в сексуальной обсессивности как таковой.

Минимальное знакомство с типажами из столь "гордящейся" собой "общины" показывает, что главная особенность этой публики состоит даже не столько в способе их сексуального удовлетворения, сколько в его маниакальном характере, то есть в приоритете самой сексуальности над всеми прочими сферами человеческого бытия.

И еще одно. В упомянутом списке запрещенных сексуальных отношений неожиданным образом затесался запрет на культовое детоубийство: "И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя, оскверняясь ею. И (никого) из детей твоих не давай проводить (пред) Молехом, и не оскверни имени Бога твоего; Я Господь. И с мужчиною не ложись, как ложатся с женщиною".

Это выглядит странно. Каким образом в список вожделений вкралось убийство, к тому же являющееся следствием не извращенной похоти, а извращенной веры?

Не углубляясь в традиционную трактовку столь неожиданного соседства, можно заметить, что культ Молеха схож с перечисленными видами запретных связей своим чадоненавистническим характером. Действительно, культ Молеха предполагал заклание собственных детей, а все перечисленные в нашей главе извращения либо не способны привести к деторождению, либо вынуждают одержимых ими людей избавляться от плода. Любая мания не просто бесплодна, но и смертоносна.