Мишель Уэльбек, известный французский писатель-провокатор, дал интервью итальянской газете Il Corriere della Sera.

Последняя книга Уэльбека, Soumission, описывающая установление мусульманской власти во Франции в 2022 году, вышла 7 января 2015 года - в день атаки джихадистов в редакции Charlie Hebdo.

Газета называет Уэльбека "самым знаменитым писателем Франции" и сообщает, что он в тот же день покинул Париж. Уэльбек отменил все мероприятия по представлению книги.

Мишель Уэльбек, надо ли бояться?

Да, хотя трудно осознать ситуацию. Кабу, один из убитых карикатуристов, не полностью понимал риск. У него была сильна старая традиция противостояния ненавистникам, и во Франции тот, кто разоблачает ненавистников, как правило, побеждает. Я думаю, что Кабу не осознал полностью того, что теперь вопрос - совершенного иного масштаба. Мы привыкли к определенной степени свободы слова. Мы не поняли того, что все уже изменилось. Это относится и ко мне - на подсознательном уровне. Но мне иногда приходила в голову идея о том, что существует угроза.

Как вы пережили 7 января, день, в который должна была выйти ваша книга и состояться презентации?

Когда я узнал об атаке в Charlie Hebdo, я позвонил своему другу Бернару (Бернар Марис, экономист журнала, казнен террористами). Я не думал, что он там. Мне в голову не могло прийти, что он на встрече редколлегии. Я продолжал ему звонить с 12 до 4, он не отвечал. Потом я узнал.

Как вы думаете, после атаки в Париже будет труднее пользоваться свободной слова, даже несмотря на это огромное ралли в Париже?

Да, конечно. Ничто не будет как прежде. Совершенно очевидно, что теперь начинающим художникам будет труднее.

Но новый номер Charlie Hebdo вышел с карикатурой на м на обложке может быть, то что случилось, дало силу молодым людям?

Сейчас они, и художники во всем мире могут делать все что хотят. Пока. Потом я не знаю.

Но новый номер Charlie Hebdo - снова против Мухаммеда. Что вы думаете о таком выборе?

Я думаю, что они сделали то, что должны были сделать. Правильный выбор. журнал выходит со слоганом "безответственная газета". Это их девиз, они должны оставаться ему верны.

Вы боялись, когда писали роман?

Нет, совершенно не боялся. Когда вы пишите, вы совершенно не думаете о том, как будут приняты ваши слова. Написать и опубликовать - две совершенно разные вещи. Только теперь я начинаю понимать риски.

Но ведь книга не исламофобская, а, в некоторой степени, даже исламофильская. И несмотря на это, не видно, чтобы ислам приветствовал некоторый оппортунизм.

Это так. Мои великие учителя в литературе Достоевский и Конрад. Оба посвятили книги самой острой политической теме той эпохи - атакам анархистов и нигилистов. Назревала русская революция. Они очень по разному разработали эти темы, но революционеры у них делятся на два основных типа - циничная каналья и наивный, зачастую опасный абсурд. Я, по контрасту, описал циничных каналий с неким намеком на порядочность.

Эта часть, порядочность, как представляется, заканчивается полным поражением, когда главный герой, Франсуа, обращается к Черной Деве Рокамодур, но отказывается от веры.

Да, это поворотный момент романа. Именно здесь я разочаровываю католических читателей, равно как и мирян. По первоначальному замыслу, сцена должна была закончиться принятием католической веры, но я не смог этого написать. Исламское наступление представляется мне более достоверным.

Прошлая неделя началась с ключевого слова Soumission и закончилась словами "восстание в Париже", "Франция поднялась" - так был описан марш солидарности. Вы удивлены реакцией ваших сограждан?

Я не думаю, что этот марш, несмотря на его гигантский масштаб, повлечет за собой огромные сдвиги и последствия. Ситуация, на глубоком уровне, не изменится. Все вернется на круги своя.

То есть речь идет не более, чем об эпизоде?

Да. Не хочу, чтобы это звучало так плохо… но, да. Когда произошла первая атака против Charlie Hebdo, в 2011, многие журналисты и политики сказали: "Да, свободы это хорошо, но вы также чуть-чуть ответственны". Ответственность. Это было ключевое слово.

Вас тоже недавно спросили, чувствуете ли вы ответственность в качестве великого писателя. Это подходящий вопрос?

Нет, я всегда заявлял о своей безответственности. В противном случае, я не смог бы продолжать писать. Моя роль – помочь социальной сплоченности. Я не могу ни эксплуатировать ее, ни быть ответственным.

В чем корень всех проблем Франции?

Это то, с чего начинается книга. Страна все более склоняется вправо, при этом никто не считает странным, что выбрали левого президента. И это дестабилизирует.

Национальный Фронт не участвовал в ралли в Париже.

Да. Казалось, что они хотели участвовать. Если мы специфически говорим о Национальном Фронте – у них есть два депутата и 25% голосов (полученных на последних выборах в Европарламент)… Это бросается в глаза. Тот вес, который есть у Национального Фронта в обществе не как не коррелирует с их представительством в выборных органах. Мне интересно, сколько еще можно поддерживать подобную ситуацию. Эта система предположительно должна быть демократической – но она не работает.

Олланд сказал, что прочитает вашу книгу. Вам интересно его мнение?

Нет. Мнение политиков меня не интересует. Если Франсуа Олланда переизберут в 2017, многие уедут – по налоговым и экономическим причинам, и из-за того, что так трудно что-либо сделать во Франции. Страна закрыта. И если это произойдет, мы можем увидеть, как кто-нибудь из правых в Национальном Фронте занервничает и перейдет к насильственным акциям.

Ваш роман начинается гражданской войной, которая, слава богу, быстро заканчивается. Но вы говорите мне о фактах, которые делают такую гипотезу возможной.

Да, можно этого ожидать. Есть в этом алармизм. Но я не хочу сказать, что я все отрицаю. Есть странные, но позитивные вещи во Франции. Например, мистический демографический всплеск.

Главная тема вашей книги возврат к религии.

Да, это феномен, который пресса не поняла. Она воспринимает его как некую моду. До прошлого воскресенья всеобщие демонстрации у нас были чем-то особенным. На них выходили либо католики – католики, которые очень сильно отличались от тех, что я помню с детства, или запутавшиеся старые люди, или невыносимо политкорректные левые.

Вы читали текст Эммануэля Кареьере о Soumission?

Да. Карьере понял некие фундаментальные вещи о моей книге.

Например, соблазн отказаться от свободы?

Да. Свободы было слишком много. От нее устали. Поэтому я заговорил о покорности и подчинении.

Карьере надеется на то, что есть перспектива плодотворного сотрудничества между исламом и свободой, которая столь дорога европейской цивилизации – наследнице Просвещения. Это – возможный сценарий?

Мои ценности – не ценности Просвещения. Не углубляясь в детали великого плана слияния Карьере, можно сказать, что ислам и католицизм демонстрировали возможность сосуществования. Гибридизация возможна с чем-то, что реально имеет свои корни на Западе, в христианстве. Но с рационализмом Просвещения такой гибрид маловероятен.

По сравнению с вашим заявлением 2001 года "Ислам – самая глупая религия в мире", ваше мнение, как представляется, изменилось?

Я тщательно перечитал Коран. Честное прочтение приводит к выводу о том, что в нем много общего с другими монотеистическими религиями.. Честный читатель Корана не сделает из него вывода о том, что он должен пойти убивать еврейских детей. Совершенно нет.

Это критически важные дебаты. Террористы – сумасшедшие, которые исказили послание ислама, или насилие является врожденной чертой этой религии?

Нет, насилие не является врожденной чертой ислама. Проблема в том, что в исламе нет лидера, наподобие Римского Папы, который бы раз и навсегда определил, что правильно, что нет.