Итак, работа по вытеснению евреев шла полным ходом и обе заинтересованные стороны были довольны. Но понемногу возникали сложности, не зависящие ни от властей, ни от сионистов. После принятия Нюрнбергских законов, как уже говорилось, жизнь евреев в Германии стала так унизительна и гадка, что количество желающих уехать резко возросло.

Не все, правда, хотели именно в Палестину, а если честно, то в Палестину хотела лишь малая часть, прочих манила Америка и другие центры цивилизации, но эти центры ограничивали въезд множеством условий, в первую очередь, «квотой состояния». То есть, для получения права на эмиграцию, скажем, в США, семья должна была продемонстрировать наличие, как минимум, 500 (по курсу на сегодня примерно 10000) долларов на каждого взрослого. А это было под силу далеко не всем, тем паче, что выезжающих в любую страну, кроме Палестины, нацисты на выезде обдирали, как липку. А увеличить поток вывозимых в Палестину мешали английский «лимит» и принципы отбора, согласно которым, в первую очередь, забирали молодых, крепких и с полезной для будущего государства специальностью. Всем прочим не отказывали, но просили подождать. Плюс ко всему, прибытие евреев уже вызвало в Святой Земле очень серьезные арабские беспорядки (об этом, крайне серьезном вопросе будет отдельный разговор) и англичане начали понемногу ужесточать порядок приема новых жителей подмандатной территории.

Нельзя сказать, что социал-сионистов, игравших главную роль в движении и управлявших палестинским ишувом, такие тенденции вовсе не волновали. Волновали, да. Но они тесно координировали свою деятельность с левыми партиями Европы (в первую очередь, английскими лейбористами) и не лезли на рожон. Криком кричали о необходимости ускорить процесс и забирать, "хотя бы временно", куда угодно, пока убивать не начали, только их противники справа - ревизионисты во главе с уже известным нам Владимиром-Зэевом Жаботинским, но влияние и связи еврейских «национал-либералов» были куда ниже. К тому же, им очень мешали социал-сионисты, справедливо рассуждая, что ежели кто из эмигрантов «временно» окажется в той же Америке, так хрен потом Палестина его дождется, а если так, то зачем?

Тем не менее, Жаботинский был человеком упорным, если он ставил перед собой цель, то добивался ее, чего бы это ни стоило (историю с Еврейским Легионом нам еще предстоит рассмотреть), и под его бешеным напором западная пресса прогнулась. В газетах США, Великобритании и так далее начали появляться более или менее правдивые отчеты о реалиях жизни евреев в Германии, еврейские организации заволновались, в Палестину пошли запросы, на которые нельзя было не ответить, проблема стала политической, без возможности игнорировать, - и в конце концов, в июле 1938 года, в милом французском Эвиане, - по предложению Франклина Рузвельта, пренебречь которым никто не рискнул, - состоялась международная конференция на предмет, что же все-таки делать с немецкими евреями.

Собрались представители практически всех государств тогдашнего «свободного мира» (отказалась лишь Италия: дуче отметил, что у «его» евреев все есть и будет в порядке, а чужие его не волнуют), а также посланцы всех заинтересованных организаций. В том числе, разумеется, и сионистов, на тот момент уже согласившихся, что эмиграция «в два этапа» тоже приемлема. Помимо общих гуманистических соображений, резоны лидеров еврейских общин заключались в том, что страны Латинской Америки нуждаются в квалифицированных специалистах, которых среди «белых» и «синих» воротничков еврейского происхождения немало, а США, черт побери, все-таки «факел свободы и демократии». Что же до Великобритании, то квоты на иммиграцию на Остров и его доминионы уже пять лет как заморожены, так что, по идее, больше 100 тысяч душ могли бы выехать из Германии и без пресловутых 500 долларов.

Все, однако, пошло не по оптимистическому сценарию, причем тон дальнейшему задал глава американской делегации м-р Тейлор, весьма резко заявивший, что «квота состояния отменена не будет» и вносить какие-либо изменения в законы об иммиграции США не только не намерены, но и не требуют этого от других стран. Поскольку, как пояснил он, «ни одна страна не должна нести финансовое бремя, вызванное иммиграцией». С американцем мгновенно согласились представители Нидерландов, Бельгии, Дании и Норвегии, заявив, что «людей с капиталом» принять готовы, но вкладываться в неимущих – нет, тем паче, что и так помогают евреям (палестинским), как могут. Прозвучали доводы насчет «нет мест» и «у нас плотность населения и так высока». Примерно то же заявили и делегаты Франции (разве что ссылок на «мы – страна маленькая» не было), и даже представители почти всех стран Южной Америки.

Как ни странно, единственным исключением из ряда стала крохотная Доминиканская Республика, «изнывавшая под игом» Рафаэля Трухильо, ныне считающегося одним из самых страшных тиранов ХХ века. Посланцы диктатора сообщили, что политика нацистов им кажется чрезмерно жестокой, поскольку обижать людей по расовому принципу нехорошо, а потому Санто-Доминго готово принять 100 тысяч бедняг, «невзирая на их состоятельность». Такой накат против течения чуть не сбил общий тон дебатов, но американцы вызвали доминиканцев на ковер и после долгой беседы, подробности которой в точности неизвестны и по сей день, проблема неуместного морализма была снята. Правда, на неформальном уровне тиран и деспот все же открыл двери своей страны для иммиграции и в итоге спас множество жизней, но это делалось в тени, а значит, никого не волновало.

Окончательный же удар по всем надеждам нанесла Великобритания. Лорд Внтерман, глава ее делегации, говорил долго, красиво и ни о чем. Он подробно объяснил, что Британские острова и без того битком набиты народом, так что потесниться невозможно, но о колониях и доминионах, где свободного места было в избытке, не помянул ни словом, когда же Хаим Вейцман, - президент Еврейского агентства и «международно признанный представитель еврейского народа» , - попытался напомнить о Декларации Бальфура, его просто лишили слова, а затем и отказали в приватной встрече. Если кто-то спросит меня о причинах такого поведения, отвечу: мнение у меня есть, но озвучивать его не буду. Потому что слишком оно расходится с общепринятой концепцией, а к тому же впрямую сопрягается с Холокостом, анализировать который я не буду ни при каких обстоятельствах.

Это был провал. Полный, абсолютный и, безусловно, спланированный заранее. И все всё поняли правильно. «Мир, - подытожил Вейцман, - разделился на два лагеря: на страны, не желающие иметь у себя евреев, и страны, не желающие пустить их к себе», и его мнение подтвердили заключительные документы конференции. По общему решению 32 стран, в Берлин ушла телеграмма, где ни разу не употреблялось слово «еврей», зато фактически подтверждалась (если не сказать, одобрялась) правомочность нацистского варианта решения «еврейского вопроса». Формулировка «Мы, нижеподписавшиеся, не оспариваем права германского правительства на законодательные меры в отношении некоторых своих граждан» не оставлял места для иных трактовок. Правда, публично зафиксировать это позволили себе только крайне довольные случившимся нацисты. Уже 15 июля, практически сразу после закрытия мероприятия, влиятельная «Данцигер форпостен» опубликовала большой материал-отчет, где безо всяких экивоков говорилось: «Итак, мы видим, что евреев жалеют только до тех пор, пока это помогает вести злобную пропаганду против Германии.

Однако при этом никто не готов бросить вызов “культурному позору Европы”, приняв у себя несколько тысяч евреев, хотя им, в самом деле, сегодня приходится туго. Они не нужны никому. Вот почему эта конференция оправдывает германскую политику против еврейства». Естественно, эта и другие статьи были замечены, естественно, пресса «демократических» страна отреагировала на них с крикливым возмущением, но реальная жизнь подтверждала правоту наци, и подтверждала сурово. Так, например, случилось в мае 1939 года, когда в порт Гаваны вошел лайнер «Сент-Луис», пассажирами которого были, в основном, германские евреи из среднего класса (936 человек). У подавляющего большинства денег почти не было (выезжавших не в Палестину нацисты обирали до нитки), зато почти у всех имелись «номера ожидания» на въезд в США и гарантийные документы на 500 долларов от «Джойнта» (одной из еврейских политико-благотворительных организаций).

Были и сертификаты «временного пребывания» на Кубе, где люди собирались дождаться права на въезд в Оплот Свободы, поскольку ждать в Германии было невыносимо. На эти сертификаты, продававшиеся по диким ценам, ушла практически вся выручка за пожитки, но, видимо, дело того стоило. Однако, на берег прибывшим сойти позволили только 22 пассажирам, сумевшим подтвердить гарантийные письма реальными 500 долларами. Ситуация сложилась, простите за грустный каламбур, безвыходная. Не помог даже оперативный перевод «Джойнтом» 500 тысяч долларов в один из гаванских банков: сертификаты все равно были отменены (на том основании, что подтверждены задним числом и, следовательно, недействительны), а Штаты отказались впускать эмигрантов, минуя очередь. Дескать, ждите. Но «Сент-Луису» пора было обратно в Гамбург, а на все телеграммы во все страны Латинской Америки, умоляющие дать людям хотя бы временное убежище, последовал вежливый отказ, - естественно, со ссылкой на решения, принятые год назад в Эвиане.

В итоге, пассажирам, за исключением 22 счастливчиков, пришлось вернуться в Германию; их иммиграционные номера были аннулированы «в связи с неприбытием в срок», а судьба оказалась предсказуемой. И если кто думает, что этот случай – единичный и крайний, то сильно ошибается. Случалось и похуже, как, например, с еще одним кораблем, - «Струма», - о котором я не хочу говорить. Там дело кончилось почти тысячью смертей, к которым нацисты не имели вообще никакого отношения. Обо всем этом мир узнал много позже, спустя десятилетия, после выхода книги Уильяма Перла «Заговор Холокоста», в предисловии к которому сенатор Клэйборн Пелл, в свое время – крупнейший политический деятель США, написал: «С моей точки зрения, почти каждый убитый еврей мог спастись, если бы правительства союзников вовремя предоставили убежище тем европейским евреям, которые жили в странах, оккупированных войсками Гитлера. Их нежелание сделать я называю “заговором молчания”».

В общем, и нацисты, и сионисты оказались в сложном положении. А когда в мае 1939 года Великобритания, стремясь как-то остановить арабские протесты, вернее, уже настоящую войну, установила «пятилетнюю квоту» в 75 тысяч человек, фактически закрыв дорогу в Палестину желающим, которых было уже очень много, стало понятно: дело зашло в тупик. Конечно, какие-то тропки оставались: возникла, например, подпольная организация «Моссад ле-Алия Бет», помогавшая молодым и крепким добраться до Святой Земли и обустроиться там нелегально, что-то предпринимало и Имперское агентство по эмиграции евреев, по мнению некоторых исследователей, помогавшее подпольщикам в их работе, но это были капли в море, а желание нацистов во что бы то ни стало избавиться от евреев было непреклонным.

Поиски решения взял в свои руки лично Гиммлер (что естественно, поскольку еврейская эмиграция входила в сферу компетенции именно СС), в одной из бесед с личным врачом обронивший по сему поводу нечто вроде «Нужно искать решение, не убивать же их». Совещания шли одно за другим, вменяемого варианта не видели ни руководители Рейха, ни сионисты. Лишь в мае 1940 года в конце туннеля забрезжило какое-то подобие просвета. После капитуляции Франции один из ведущих сотрудников МИД, советник Франц Радемахер, изучив различные старые документы, предложил забрать под «временный приют для евреев» остров Мадагаскар. По мнению автора идеи, такой вариант, курируемый опять-таки СС (при самоуправлении, возглавляемом сионистами) «дал бы евреям спокойствие, одновременно купировав негодование в еврейских кругах США, сняв одну из сложных проблем Рейха».

План обсуждали на высшем уровне, с участием самого Гитлера и с привлечением Муссолини, и план понравился, а раболепные холуи из Виши поспешили заверить, что ради такого дела и Мадагаскара не жалко. В общем, дело почти пошло, причем куратором проекта стал никто иной, как все тот же Эйхман, исполнительный чинуша, которому было все равно, что делать, но, как признавался он позже, на процессе, все таки «помогать евреям было куда приятнее, чем доставлять им неприятности». Единственный нюанс заключался в том, что Мадагаскар – остров, причем далекий, и смогут ли караваны выйти в путь, зависело от Владычицы Морей, и только от нее, Лондон же на попытки прощупывания почвы через третьи страны не откликнулся. Единственным вариантом оставалось только сопровождение транспортов в Африку конвоями Кригсмарине, - но это уже был полный абсурд, о котором никто не говорил ни всерьез, ни даже в шутку. Так что, после проигрыша Рейхом «битвы за Англию» и, тем более, Мадагаскарской операции вопрос был снят с повестки дня. А потом было то, что было потом, и знаете, я не поручусь, что нацисты, с которых никто не снимает вину, были самыми виноватыми в случившемся.

И еще вот что. Закрывая вопрос о «сотрудничестве», было бы нечестно и неправильно обойти молчанием деятельность т. н. «группы Штерна», на которую любят ссылаться озабоченные, доказывая фактом (несомненным фактом) ее существования тезис о «сионистах – союзниках Гитлера». Так вот, Авраам (сам он называл себя Яир) Штерн, поэт-романтик и совершенно бесстрашный по натуре парень, был молодым и очень активным «ревизионистом», видным лидером военизированной правой организации «Иргун», созданной Жаботинским. На дух не принимал социализма, исповедовал культ сильной личности (считая идеалами, - как и сам Жаботинский, - Пилсудского и Муссолини), яростно отвергал любые виды «низкопоклонства перед Западом» и верил в вооруженную борьбу, как единственное действенное решение всех проблем. К 1939-му, когда поток эмиграции в Палестину был фактически перекрыт, оказался во главе тех, кто считал, что англичане совершили предательство и поэтому стали главными, хуже немцев врагами еврейских националистов.

Первое реальности соответствовало, а второе нет, но переубедить фанатиков невозможно: он упорно не верил в то, что НСДАП может пойти в решении «еврейского вопроса» дальше, чем уже пошла, и считал, что союз сионизма с нацизмом может быть не менее полезен во время войны, нежели во время мира. Такие взгляды сделали его, - при всем обаянии и авторитете, - не просто изгоем, но изгоев вдвойне: социал-сионисты вообще читали Яира опасным психопатом, но после начала войны «перемирие» с англичанами объявил и Жаботинский, в связи с чем Штерн и его сторонники оказались в меньшинстве даже в родной, весьма агрессивной «Иргун», из которой в августе 1940 года и вышли, организовав очень небольшую (при жизни основателя – около полусотни бойцов, в лучшие годы, к 1946-му, - примерно двести), но активную группировку ЛЕХИ.

По сути, - ультра-радикальную, с оттенком мессианства боевую фракцию, никому (тем паче, что харизматик Жаботинский уже умер) не подчинявшуюся и фактически объявившую войну Великобритании. Тормозов у Яира не было. Мозгов, к сожалению, тоже. Мелкие вылазки против одиноких патрульных он всерьез считал военными действиями, в рассуждая о нацистах, тупо исходил из реалий 1933 года («националист националиста всегда поймет»). Исходя из чего, настаивал на союзе не только с Италией (это бы еще полбеды), но и с Германией, утверждая, что «в награду за помощь Гитлер поможет создать еврейское государство, а если мы будем стоять за англичан, он в отместку уничтожит наших братьев в Европе». В конце 1940 года гонец ЛЕХИ, Нафтали Любенчик, проник Бейруте и встретился с агентом германского МИД фон Хентигом, подписав с ним совместный меморандум о сотрудничестве.

В документе, с немецкой стороны, еще раз подтверждалось, что цель наци — не уничтожение евреев, а их эмиграция из Европы и указывалось на возможность будущего сотрудничества «нового еврейского государства с Рейхом». Еврейская сторона, в свою очередь, брала на себя обязательства активизировать военные действия против англичан, причем эмиссар Штерна обещал даже помочь в создании отрядов для войны в Европе на стороне Германии. Самый цимес сего «протокола о намерениях» состоит в том, что общались два одиночества: фон Хентиг в рамках системы был ниже, чем пешка, и не имел никаких полномочий, а структура, представляемая Любенчиком, в рамках сионизма была величиной, политически даже не нулевой, но, скорее, отрицательной.

Судя по всему, Яир (поэтическая натура) и его отморозки (в Штатах из таких получались отменные гангстеры) не осознавали, что творят. Наоборот, были уверены в своей исторической правоте. В связи с чем 10 мая 1941 года Штерн выступил по радио, призывая ишув, во-первых, отказать в доверии Еврейскому Агентству - «клике стареющих лоббистов», покорно заискивающих перед англичанами, «безвозмездно поставляя им еврейское пушечное мясо», а во-вторых, «в преддверии неизбежной германской оккупации показать арабам превосходство еврейских сил». Это уже выходило за всякие границы. Англичане отдали приказ об аресте людей из ЛЕХИ, руководство ишува полностью этот приказ одобрило, подавляющее большинство еврейского населения Палестины поддержало, а самого Штерна в газете «Ха-Арец» назвали «квислингом».

С этого момента шутки и поблажки кончились: на группу Яира началась охота, причем с участием и властей, и спецслужб еврейского самоуправления. Зверели и «штерновцы». Если ранее считалось, что «еврей еврея обижать не должен», то теперь табу были сняты. 9 января 1942 года боевики ЛЕХИ атаковали еврейский банк в Тель-Авиве, уложив в перестрелке двух прохожих, и драка пошла совсем уже не по-детски, со стрельбой на поражение и трупами всех подряд. В итоге Яир, 12 февраля 1942 года обнаруженный англичанами (с подачи еврейских спецслужб) на конспиративной квартире, был застрелен, как считается, «при попытке побега». Хотя, судя по всему, просто застрелен, потому что надоел. Что, скорее всего, было разумно: после его гибели ЛЕХИ, возглавленная другими решительными парнями, осталась не менее радикальной и беспощадной, нежели раньше, но причуды Штерна в плане поиска союзников прекратились. Вот такая одиссея, если совсем кратко. Что было, то было, из песни слова не выкинешь. Но чтобы на основании этого слова затягивать совсем иную песню, о «военном союзе сионистского движения с гитлеровцами», на мой взгляд, нужно быть чересчур уж неадекватным…