Zahav.МненияZahav.ru

Четверг
Тель-Авив
+30+16
Иерусалим
+28+15

Мнения

А
А

Почему российская армия зверствует в Украине?

Террор мирного населения в Украине стал настоящим шоком. Российские солдаты были жестокими всегда или такими их сделала война?

Ксения Кример
05.06.2022
Источник:Meduza
Тела убитых мирных жителей, Буча. Фото: Reuters

Здравствуйте, меня зовут Ксения Кример, я историк Холокоста и переводчик с английского языка. А еще я много лет исследую, как войны и тоталитарные режимы влияют на человека: его самосознание и поведение.

С начала вторжения России в Украину прошло целых 100 дней. Как бы ни было жутко это осознавать, многие уже успели привыкнуть к войне - она стала фоном нашей жизни. Мы привыкли к тому, что ленты новостей заполнены сообщениями о боевых действиях. К тому, как изменилась жизнь, к санкциям и неопределенности.

Но невозможно привыкнуть к свидетельствам зверств российской армии: к массовым убийствам, изнасилованиям и пыткам мирных жителей. О масштабах этих зверств можно судить по тому, что происходило в Буче, Ирпене, Богдановке и Бородянке. Это, конечно, далеко не все - полную картину мы увидим лишь тогда, когда закончится война.

Террор мирного населения в Украине стал настоящим шоком. Как вообще такое возможно? Ведь люди, которые сейчас убивают и насилуют, все это время находились среди нас. Они какие-то совсем другие, не такие, как мы? И если да, то неужели они были такими всегда? Или жестокими их сделала война?

В тексте, который вы сейчас прочитаете, я попробую объяснить, почему российские военные совершают все эти зверства. Объяснение есть, хотя его нельзя назвать ни коротким, ни простым. Тот уровень насилия, который мы наблюдаем 100 долгих дней, - не аномалия и не порождение этой конкретной войны. Это насилие закономерно.

В апреле 1967 года ученики 10-го класса американской средней школы Эллвуда Кабберле в Пало-Альто приступили к изучению Второй мировой войны. Учитель Рон Джонс предложил подросткам провести эксперимент, который позже станет известен под названием "Третья волна".

План учителя состоял в том, чтобы прожить неделю в условиях жесткой диктатуры, похожей на диктатуру нацистской Германии, - и попытаться понять, что в то время двигало людьми.

Джонс прочитал ученикам лекцию о дисциплине - "одной из характерных сторон жизни нацистской Германии". Чтобы почувствовать "силу дисциплины" на себе, подросткам нужно было выполнять упражнения (например, за 15 секунд переходить в положение "смирно"). Кроме того, ученики должны были начинать любой свой ответ с фразы "Мистер Джонс", говорить быстро и четко. Беспрекословное выполнение требований поощрялось, медлительность и вялость подвергались осуждению.

Джонс ввел специальное приветствие, понятное только "подопытному" классу: при встрече все ученики должны были прижать согнутую правую руку к правому плечу. Так эксперимент быстро стал для его участников чем-то вроде тайного ордена, и к концу третьего дня в него вошли уже больше 200 детей.

Затем учитель попросил трех подростков самим следить за дисциплиной, докладывая ему о нарушениях, - в тот же день почти 20 учеников по своей инициативе пришли к Джонсу с доносами. А на четвертый день он заявил, что "Третья волна" - не просто эксперимент; якобы в других регионах страны уже созданы сотни отделений движения, которое "сможет изменить судьбу народа". На этом же собрании Джонс назначил нескольких конвоиров: они вывели из зала, в котором собралось почти 80 детей, всех, кто сомневался в значимости "Третьей волны".

В итоге грань между игрой и реальной диктатурой в отдельно взятой школе попросту стерлась. Джонс отмечал, что начал "инстинктивно действовать как диктатор". На пятый день он прекратил эксперимент, объяснив детям, как легко они поддаются на манипуляции. И показал, что их поведение не слишком отличалось от поведения рядовых граждан нацистской Германии.

Впоследствии эксперимент много критиковали: он не был проведен по научным стандартам, а значит, не имеет исследовательской и исторической ценности. К тому же Джонсу предъявляли претензии с точки зрения педагогики и этики: разве можно ставить такие эксперименты на детях, да и вообще на людях?

И все же "Третья волна" может помочь приблизиться к пониманию сути диктатур, поэтому эксперимент стал почти культовым. Позже о нем написали несколько книг (в том числе сам Джонс) и сняли несколько фильмов.

Есть и другие эксперименты, авторы которых пытались объяснить поведение "обыкновенных немцев" - а еще узнать, как далеко способен зайти человек, если некий авторитет требует от него сделать что-то выходящее за рамки морали. Здесь стоит вспомнить эксперимент о подчинении Стенли Милгрэма, где участники били людей током просто потому, что им сказали это делать. Или знаменитый Стэнфордский тюремный эксперимент, в котором люди, назначенные на роль "тюремщиков", изводили тех, кто играл роль "заключенных".

Данные, полученные в результате этих опытов, доказывают расхожий тезис о "банальности зла". Согласно ему, в условиях диктатуры люди готовы бездумно следовать инструкциям и совершать зверства, потому что их представления об этике подавляются чужой волей, растворяются в коллективном действии. Из этого следует, что коллективный террор - следствие человеческого стремления к конформизму и подчинению. То есть желание быть хорошим и "нормальным" в рамках заданных правил куда сильнее, чем желание быть милосердным и человечным.

Это страшный, но вместе с тем и немного успокаивающий вывод. Он легко наводит на мысль о том, что сам по себе человек, совершающий зверства, как будто не несет ответственности за свои действия.

Можно ли примерить этот вывод на происходящее сейчас в Украине - и на том успокоиться? Вряд ли. Мы не знаем, существовали ли военные приказы, подтолкнувшие российских солдат мародерствовать, пытать и насиловать. Скорее, речь все же идет о негласном поощрении такого поведения, о безнаказанности - но не о приказе. Поэтому теории социальных психологов и философов, кажется, неспособны объяснить нам зверства, о которых мы узнали за прошедшие 100 дней.

Чем же тогда можно все это объяснить?

Мы буквально учимся насилию - и вот как это происходит

Насилием пронизаны все сферы "мирной" российской жизни. С ним сталкиваются женщины в родильных отделениях и семьях, дети в детских домах, спортивных секциях и школах. От него страдают пациенты ПНИ и домов престарелых. Оно неминуемо встречает человека, оказавшегося в полицейском участке или колонии.

Как правило, это насилие остается безнаказанным - а домашнее насилие и вовсе декриминализировали несколько лет назад. Более того, система нередко карает даже за попытки самозащиты: по статистике, четыре из пяти женщин (79%), осужденных в 2016-2018 годах за умышленное убийство, защищались таким образом от домашнего насилия со стороны своих партнеров.

Люди, окруженные насилием, неминуемо начинают воспринимать его как социальную норму. Это описывает, в частности, теория социального научения - ее выдвинул канадско-американский психолог Альберт Бандура. Он провел еще один известный эксперимент - с куклой Бобо.

В ходе эксперимента двум группам детей давали поиграть с куклой по имени Бобо - но лишь после того, как они узнают, что с этой куклой делают взрослые. Дети из первой группы наблюдали, как взрослые играют с куклой, - и повторяли за ними. Другие видели, что взрослые куклу бьют, - и терзали игрушку сами.

Иными словами, человек перенимает методы насилия, буквально учится использовать его. Как именно происходит это "обучение", хорошо демонстрирует модель американского криминолога Лонни Этенса, автора теории "социализации в насилие" (violent socialization, или violenization). Состоит эта социализация из четырех этапов - каждый из них подготавливает к совершению насилия любого, даже психически здорового человека.

"Брутализация", или ожесточение.

На этом этапе человек усваивает, что насилие - способ коммуникации и решения проблем. Для этого нужно пройти через три стадии.

• Насильственное подавление случается тогда, когда человек - чаще всего ребенок - переживает опыт насилия со стороны значимого взрослого или коллектива ровесников (например, в ситуации школьной травли).

• Личный ужас переживает тот, кто становится свидетелем насилия по отношению к кому-то очень близкому. Например, когда ребенок видит, что отец бьет мать. Такой опыт еще более травматичен, чем опыт насильственного подавления, потому что к страху и унижению здесь примешивается стыд от невозможности вмешаться.

• Обучение жестокости происходит через фразы "Просто дай сдачи!", "Решай свои проблемы самостоятельно, не будь тряпкой". Ребенок верит, что дающий подобные советы авторитетный взрослый и сам способен на жестокость.

"Агрессивная воинственность". Человек начинает спрашивать себя: "Что сделать, чтобы со мной и моими близкими никто больше не смог сделать ничего плохого?" Он возвращается к урокам, полученным на предыдущем этапе: нужно самому вести себя максимально агрессивно. И начинает вести себя именно так.

"Жестокое поведение". Круг потенциальных жертв агрессии расширяется. От угроз человек переходит к кулакам, от кулаков - к ножу или даже чему-то посерьезнее.

"Вирулентность". Насилие становится для человека полноценным языком общения с миром. Оно используется рефлекторно, внешний раздражитель для него не нужен. Насилие больше не средство защиты, а способ превентивного устрашения. Так, терроризируя других, он компенсирует собственное унижение и бессилие, которое пережил в прошлом.

Модель Этенса довольно универсальна. Ее можно применять как при анализе поведения людей в обычной мирной жизни, так и разбирая военные преступления в период боевых действий.

Насилие в российской армии - до сих пор системная проблема. Ее не решают, а скрывают

Фото: Reuters

Легко провести параллели между этапами "социализации в насилие" и стадиями военной подготовки. Задача такой подготовки - зафиксировать будущих солдат на втором этапе ("Жестокое поведение"), когда механизмы саморегуляции и самосохранения еще работают.

Бойцы не должны превратиться в агрессоров, готовых на неоправданную слепую жестокость. Чтобы этого не случилось, в армиях стран НАТО, например, предусмотрены "предохранители". В первую очередь таким "предохранителем" выступает военное право - оно определяет правила ведения боевых действий, очерчивая границы допустимого насилия.

Впрочем, наличие правил само по себе не гарантирует их исполнения. Поэтому в западных армиях дисциплину внедряют на уровне групповой нормы. Курсы по военной этике - один из обязательных этапов военной подготовки в армиях не только стран НАТО, но и, скажем, Израиля.

Также очень важна роль офицеров и высшего командного состава: они должны ограничивать жестокость как в ситуации боя, так и в казарме. А жестокость в казарме - это не только дедовщина, но и муштра, поэтому в американской армии используются "некарательные методы" работы с военными. Речь о поэтапной системе психологического и профессионального консультирования, выговоров и наставлений для тех военнослужащих, которые нарушают дисциплину. То есть прежде, чем наказать человека, с ним пробуют договориться.

Что же в российской армии? Официальная позиция властей заключается в том, что вооруженные силы страны удалось очистить от дедовщины, насилия и неуставных отношений. В 2017 году президент Владимир Путин заявил: "Были времена совсем недавно, которые не делали чести армии, например дедовщина и так далее. Ничего в этом хорошего нет. Сейчас в значительной степени это изжито". С ним согласен министр обороны Сергей Шойгу, который утверждает, что "сейчас в армии просто нет почвы для дедовщины".

В Минобороны полагают, что искоренили дедовщину одной лишь реформой 2008 года, сократившей срок службы с двух лет до одного года. Правозащитники при этом признают, что количество случаев дедовщины в армии действительно сократилось - но проблему не решили полностью, как утверждают власти.

Вообще, оценить реальный уровень дедовщины очень сложно. Российские вооруженные силы - структура, закрытая для общественного контроля. Армейское руководство ограничивает доступ даже к несекретной информации и последовательно скрывает случаи травм, убийств или самоубийств среди военнослужащих в мирное время. А потери личного состава Минобороны "в период проведения специальных операций" объявлены государственной тайной президентским указом 2015 года.

При этом информация о насилии в армии все еще регулярно попадает в СМИ. И благодаря этому очевидно, что дедовщина и другие проявления системной жестокости по-прежнему в порядке вещей. Что, в общем, неудивительно. Одним сокращением срока службы невозможно решить столь сложную и комплексную проблему, необходимо менять систему.

А система такова, что командование российской армией, как и управленческий режим страны в целом, строится на авторитарном единоначалии. Полномочия принятия решения не распределены, а сконцентрированы на самом верху. У сержантов и лейтенантов таких полномочий нет, вся их задача заключается в том, чтобы обеспечивать выполнение приказов. Именно беспрекословное подчинение, а не дисциплина - главный организующий принцип в российской армии.

Дисциплина - то есть преданность правилам - не предполагает следования за старшим по званию или более сильным несмотря ни на что. Для нее нужны осознанность и прозрачные нормы для всех невзирая на ранги. Поэтому в армиях Израиля, Германии или США командование настаивает на подотчетности армии обществу, а военнослужащим дается право саботировать неправомерный приказ. В то же время подчинение - то есть слепое повиновение авторитетам - не может существовать в условиях ясных и прозрачных правил. Для него необходима крайняя степень послушания, и его добиваются, ломая и обезличивая людей. Поэтому солдат российской армии обязан выполнять любой, даже преступный приказ под угрозой трибунала.

"Право командира (начальника) отдавать приказ и обязанность подчиненного беспрекословно повиноваться являются основными принципами единоначалия. В случае открытого неповиновения или сопротивления подчиненного командир (начальник) обязан для восстановления порядка и воинской дисциплины принять все установленные законами Российской Федерации и общевоинскими уставами меры принуждения".

Дисциплинарный устав Вооруженных сил России

Одним словом, российская армия просто не ставит перед собой задачу воспитать людей, которые знают свои права и ценят права других. Вместо курсов по военной этике упор делают на патриотическое воспитание будущих солдат и офицеров - через верность родине и присяге, "беспрекословное повиновение" и недавно возвращенный институт политруков.

Одновременно с этим Вооруженные силы России неизменно стремятся к победе любой ценой. Именно поэтому абсолютное большинство военных преступлений в России не расследуется. О каких военных преступлениях может идти речь, если нет такой цены, которую страна не готова была бы заплатить за победу? Такой цены нет, поэтому нет наказаний - а значит, и преступлений тоже нет.

Сегодня в Украине воюет множество тех, кто уже привык к полной безнаказанности: это и бойцы Росгвардии, и кадыровцы, и вагнеровцы. Их лица всегда скрыты под "запотевшим шлемом": власти никогда не выдают их правосудию, всячески защищают и даже откровенно поощряют на самом высоком уровне. В апреле Владимир Путин присвоил 64-й отдельной мотострелковой бригаде, подозреваемой в совершении военных преступлений в Буче, почетное звание "гвардейской". В президентском приказе об этом сказано, что "личный состав бригады проявил массовый героизм, отвагу, стойкость и мужество в боевых действиях по защите Отечества и государственных интересов в условиях вооруженных конфликтов".

Дело не в одной только армии. Мы слышим язык насилия каждый день (и говорим на нем)

Лев Троцкий писал: "Войско представляет собой материальное, резко законченное и неоспоримое отражение государственности. Будучи точной копией общества, армия „болеет" теми же язвами, причем обычно с более высокой температурой".

Так какие же "язвы" российского общества сделали возможными военные преступления в Украине? И главное, откуда эти "язвы" взялись?

Один из главных инкубаторов российского насилия - это, безусловно, ФСИН, прямая наследница ГУЛАГа.

Россия по-прежнему лидирует в Европе по общему количеству заключенных - даже несмотря на постепенное сокращение тюремного населения. По состоянию на 2022 год в России сидят 466 тысяч человек, 63% осуждены повторно. В российских тюрьмах высокая смертность - 47 смертей на 10 тысяч человек (в Европе этот показатель в среднем составляет 27 случаев), что говорит о плохих условиях содержания, высоком проценте самоубийств, недоступности медицинской помощи, а также пытках.

Когда вспоминают о временах сталинского террора, часто говорят: "В СССР полстраны сидело, а полстраны охраняло". Статистически это, конечно, не соответствует действительности. Зато очень точно отражает распространенность в стране тюремного опыта.

Этот опыт остается очень распространенным и в наши дни. В 2008 году первый зампред Верховного суда в отставке Владимир Радченко подсчитал, что в период с 1992-го по 2007-й в России осудили больше 15 миллионов человек - это почти каждый десятый россиянин, или около четверти взрослого мужского населения. А уголовное прошлое имеют 18,2% граждан страны - каждый шестой, включая младенцев.

Тюремная культура плотно вплетена в российскую жизнь. Здесь и "блатная лексика", давно вошедшая в нашу речь, и популярность шансона, причем далеко за пределами криминальной среды. В столь тесном переплетении блатного и "нормативного" нет ничего удивительного, ведь жизнь в российской тюрьме и "на воле" тоже тесно переплетены.

Это взаимопроникновение отражается в легализации преступности, которая вовсе не была побеждена в период "путинской стабильности", как любят утверждать авторы мифа о лихих девяностых. На излете ельцинского периода представители ОПГ, связанные с бизнесом, спецслужбами и органами правопорядка, шли в политику, избирались в мэры и депутаты. В путинский период государство и само превратилось в ОПГ: насилие убрали с улиц, зато теперь им активно пользуются полицейские.

Легализовавшись в органах власти, бывшие бандиты принесли с собой в публичную сферу свою жизненную философию: цинизм, культ силы, алчность, убежденность в продажности всех вокруг, готовность к насилию. А еще - тюремный "клоачный" язык. На нем говорят президент, премьер-министр, депутаты Госдумы, члены Совфеда, главы городов и регионов.

Путин никогда не стеснялся использовать фразы вроде "мочить в сортире", "утереть кровавые сопли", "нравится не нравится - терпи, моя красавица". Его речь, как и риторика российской дипломатии, мало отличима от языка подворотни. И это не просто слова - такой язык продвигает культ силы, отрицает демократические принципы уважения к правам других людей. Он нормализует насилие - сексуализированное, физическое, психологическое - как единственный способ донести свою позицию и правоту.

Историк и антрополог Татьяна Щепанская, исследовавшая коммуникативную функцию физического насилия, приводит несколько примеров того, как одно и то же слово в русском языке может одновременно обозначать и форму общения, и форму физического воздействия. Например, "стучать" - донести, "стрелять" - выпрашивать, "въехать" - понять.

Она же цитирует и некоторые пословицы: "Палка нема, а даст ума", "За дело побить - уму-разуму учить", "Это не бьют, а ума дают", "Бьют не ради мученья, а ради ученья". Во всех этих фразах насилие выступает средством обучения, способом объяснить что-то. Показательно, что в своей речи за два дня до вторжения в Украину Путин буквально заявил о намерении "объяснить" Украине "правильную" версию истории: "Мы готовы показать вам, что значит для Украины настоящая декоммунизация".

"Обучающее" насилие в России вообще часто становится обязательной частью инициации, способом передачи ценностей и норм. Поэтому неудивительно, что армейская дедовщина так похожа на наказания в российских тюрьмах. А совместное участие в групповом насилии укрепляет армейское сообщество так же, как оно укрепляет криминальное.

Внешне уголовная культура имеет коллективистский характер. Но по сути своей она очень индивидуалистская, потому что отвергает представления о врожденном равенстве и горизонтальной солидарности. Она не учит эмпатии и доверию ("Не верь, не бойся, не проси"), а на низовом уровне пронизана ощущением зависимости и бессилия.

Часто уголовная культура противопоставляет себя культуре "нормативной" как более настоящая, душевная. Якобы она основана на подлинной справедливости, а не на бездушном законе и искусственных правилах. Легко заметить сходство с консервативным антизападным дискурсом, в котором российский "особый путь" и истинные "традиционные" ценности противопоставляются якобы лицемерному и бездушному западному обществу.

И что еще очень свойственно криминальной культуре, так это неразличение границ между частным и публичным, своим и чужим. "Россиянин существует как бы в ничейном, ничьем мире, и его хочется захватить, - писал в 2014-м социолог Борис Дубин, подводя итоги аннексии Крыма. - Или приходится мучиться оттого, что не сумел, не набрался смелости это сделать. Либо захват - либо раздражение, тоска, мучение оттого, что хочется захватить, а невозможно".

Отсутствие интереса к другому как иному, отрицание равенства и границ собственности и личности, понимание любых различий иерархически (слабее/сильнее, беднее/богаче, ниже статусом / выше статусом) - все это в условиях длительной несвободы и социальной разобщенности порождает агрессию и зависть на уровне всего общества.

Что в итоге и выплеснулось убийствами, пытками, изнасилованиями и массовым мародерством в Украине.

Общество к насилию равнодушно. И это равнодушие - сформировавшаяся привычка

Монументальная пропаганда в Москве. Фото: Getty Images / Konstantin Zavrazhin

Итак, армия России сейчас экспортирует в Украину то насилие, которым пропитана вся жизнь страны. Сами россияне сопротивляться насилию давно неспособны - и одна из причин этого кроется в тотальном развале этической системы.

Для того чтобы человек вел себя этично и цивилизованно, нормы такого поведения должны быть не просто закреплены на государственно-правовом уровне или в религии. Они должны поддерживаться самим общественным устройством, стать неформальным консенсусом.

Но в российском обществе последних десятилетий нет никого и ничего, что имело бы достаточный авторитет, независимость от государственных институтов и могло бы задавать моральные координаты. На протяжении всех лет путинского правления власть последовательно уничтожала горизонтальные социальные связи, зачатки гражданской самоорганизации и общественные институты, подминая их под себя.

Этот процесс подкрепляется уничтожением репутации деятелей культуры и науки - режим активно нанимает их для обслуживания собственных интересов. Актеры и режиссеры в качестве "доверенных лиц" президента, коррумпированная академическая среда с ее засильем покупных диссертаций и "академиков петриков" - все это подрывает само понятие морального, культурного или научного авторитета. При этом любой политический протест последовательно дискредитируется как продажный.

В условиях деградации институтов, авторитетов и ценностей общество утрачивает нравственные ориентиры и способность к сложной рефлексии. Оно начинает воспринимать цинизм, меркантильность и эгоизм как стандарт. Догмат "Своя рубашка ближе к телу" вместо солидарности и социальной эмпатии делает общество чрезвычайно аморфным и равнодушным.

Читайте также

Такое общество парадоксальным образом соединяет в себе чувства нарциссизма и униженности, равнодушие к другому и желание добиться от этого другого справедливости и уважения к себе.

Само оно при этом не желает бороться за справедливость, не готово проявить ни к кому уважение. И если свести самоощущение такого общества к простой фразе, то получится что-то вроде: "Доверять никому нельзя, а мир несправедлив. Поэтому я могу вести себя как угодно, я имею право на все".

Когда закончится война, назад в это общество вернутся тысячи российских военных - в том числе те, которые совершали в Украине военные преступления. Расследовать эти преступления в России никто не будет, по крайней мере при нынешней власти.

Как никто не занимался и их предотвращением - хотя это помогло бы снизить уровень жестокости, которую военные приносят в свои семьи после окончания войны. Исследования, проведенные в западных обществах (например, в США и Великобритании), убедительно доказывают, что в семьях ветеранов боевых действий фиксируется куда более высокий уровень насилия в отношении партнеров и детей, чем в среднем по стране. А еще - значительно более высокий уровень суицидов, депрессий, алкоголизма и ПТСР.

Со всеми этими проблемами советское и постсоветское общество уже сталкивалось - после Второй мировой войны, войны в Афганистане и войн в Чечне. Очевидно, после окончания войны в Украине российское общество ждет новый всплеск жестокости.

А ведь это общество и так пронизано насилием сверху донизу.

Комментарии, содержащие оскорбления и человеконенавистнические высказывания, будут удаляться.

Пожалуйста, обсуждайте статьи, а не их авторов.

Статьи можно также обсудить в Фейсбуке