Российская армия — вторая по военной мощи в мире, следует из рейтинга Military Strength Ranking, однако блицкриг в Украине провалился. Украина заявляет, что ее вооруженные силы разрушили миф о непобедимости российской армии. Аналитики Conflict Intelligence Team Руслан Левиев, Кирилл Михайлов и еще один, пожелавший сохранить анонимность, рассказали "Важным историям" о главных проблемах российской армии, которые стали заметны в первые месяцы вторжения.

Некомплект личного состава

За полтора месяца войны мы узнали о тотальном некомплекте личного состава. Армии приходится идти на всяческие ухищрения, чтобы сформировать батальонные тактические группы, которые по штату должны быть, допустим, 600 человек, а по факту присутствует 400 человек. Либо посылать в бой срочников, либо набирать людей совершенно не боевых специальностей. Доходит до того, что дирижер оркестра, условно говоря, становится заместителем начальника штаба или командира роты, потому что у него соответствующая тарифная категория (в тарифной сетке, по которой считается вознаграждение. — Прим. ред.).

Причины — еще в мирном времени. Дело в том, что у нас исторически еще советская армия всегда готовилась к большой войне (условно говоря, с НАТО), при которой будет мобилизация. Затем реформы Анатолия Сердюкова (министр обороны России в 2007-2012 годах. — Прим. ред.) должны были превратить армию из большой, которая готовится к войне с НАТО, в более компактную и профессиональную, подходящую для локальных конфликтов, как война с Грузией (в 2008 году Россия отторгла от Грузии Абхазию и Южную Осетию. — Прим. ред.). Для этого нарастили число контрактников: например, Воздушно-десантные войска были в основном переведены на контракт. Но в 2012 году уволили Сердюкова, а в 2014 году не стало денег, чтобы платить контрактникам большие зарплаты, и реформа получилась половинчатой. В итоге многие части и соединения, например мотострелковые, комплектуются в большей степени срочниками, которые менее боеспособны и хуже обучены, чем контрактники.

Эти срочники заполняли те военные специальности, которые было нерационально заполнять контрактниками по каким-то причинам, например по финансовым. Условный водитель бензовоза на гражданке может получать от 50 тысяч рублей. Но армия не хочет платить ему 50 тысяч, потому что бензовозов много, и у армии будут большие расходы. Поэтому лучше взять срочника и посадить его за руль бензовоза, платить ему ничего особо не надо. Похожая ситуация со стрелками — их тоже, как и водителей, можно обучить специальности за несколько месяцев. И в очень многих частях все или почти все должности стрелков, чтобы не платить деньги, просто заполняют срочниками.

Предполагалось, что если нужно будет кого-то послать в Сирию или в Донбасс, то туда отправятся отборные части, которые полностью укомплектованы контрактниками, потому что в маленьком конфликте это всегда можно сделать. И армия России в таких маленьких конфликтах весьма неплохо себя показывала. А в этой войне ситуация другая: армия не готовилась к войне, хотя на бумаге создавались новые дивизии. Но реально не было такого количества контрактников, чтобы заполнить все эти вакансии в новых дивизиях, создающихся на границе с Украиной. И в результате оказалось, что мы посылаем на "учения" группу, которая наполовину заполнена срочниками, и эти срочники плохо обучены и плохо мотивированы.

Путину наверняка докладывали, что никакие срочники границу не пересекали, но потом уже стало невозможно отрицать. И Минобороны официально признало, что отдельные случаи посылки срочников есть, и отозвало этих срочников с фронта, потому что в политическом смысле потери срочников — это все-таки неприятно. От этого механизированные соединения очень сильно потеряли в боеспособности.

Недостаток ракет и плохая разведка

В авиации и противовоздушной обороне (ПВО) Россия должна была иметь подавляющее преимущество. То, что произошло с Мариуполем, — массовое применение артиллерии и авиации — это типичная российская стратегия. И она же генерирует, пожалуй, большинство военных преступлений, все эти разрушения — элемент российской военной стратегии. Так было в Чечне, так было в Сирии, по-другому российская армия воевать не научилась.

Но мы ожидали гораздо большего эффекта от массовых ракетных ударов. Да, они достигали определенных целей, была поражена значительная часть украинской ПВО, но не вся. И если страны НАТО, когда начинали такие операции, проводили очень длительные ракетные бомбардировки, то Россия просто не смогла себе это позволить из-за количества ракет, которые есть в наличии. Сейчас она до сих пор использует в лучшем случае пару десятков ракет в день и поражает серьезно одну-три цели. За полтора месяца использовано порядка 1,5 тысячи ракет, но для такой большой, 40-миллионной, страны, как Украина, это не очень много. Со своей задачей — подавить и уничтожить украинские ПВО, авиацию, командование — российские ракетные удары и авиация до конца не справились, и стратегическое господство в воздухе завоевать не удалось.

В российской армии большие проблемы с разведкой целей. Мы подозреваем, что цели определяются по каким-то старым данным, которые были актуальны в лучшем случае до 2014 года, а в худшем — это еще советские данные. В течение войны мы неоднократно наблюдали сообщения в социальных сетях, подкрепленные фото и видео, что удар мощной ракетой нанесен по месту, где когда-то был военный объект, но его давно уже там нет. Доходит до курьезов — например, когда они два раза били в николаевский порт Ольвия, который уже давно перестал быть военным, а используется сейчас для грузовых перевозок. В результате ракеты тратятся нерационально.

Плохая координация и связь

Перед войной ожидалось, что Россия будет успешно управлять своими батальонными тактическими группами, которые покажут значительную эффективность. Так было в 2014-2015 годах, мы судили по событиям в Иловайске и Дебальцево (два случая, когда российская армия входила на территорию Украины, в обоих дело заканчивалось разгромом украинской группировки. — Прим. ред.). А увидели мы вопиющее отсутствие координации между разными видами войск. В пример можно привести Одессу, когда морпехи пошли по земле и их разгромили около Баштанки, а одновременно с этим десантники зачем-то прилетели в Одессу и начали там высаживаться, не дождавшись подхода сил по земле. Координации не произошло — и те и другие потерпели поражение.

Еще один пример — поход кузбасского ОМОНа на Киев. Мы так понимаем, что им просто дали приказ такого-то числа во столько-то выдвинуться в Киев и навести там "конституционный порядок". Ожидалось, что десантники займут успешно аэродром Гостомель, туда сядет еще десант, этот десант войдет в город, и ОМОН уже вслед за ним туда пойдет и поможет поддерживать порядок. А в итоге десант ничего не взял, он занимался тем, что судорожно оборонял Гостомель, не имея возможности даже захватить взлетную полосу, чтобы посадить там что-нибудь российское. Тем временем ОМОН поехал и был сожжен на мосту через Ирпень. Видимо, омоновцам никто не сказал, что Киев не зачищен, они просто выполняли тот приказ, который им был дан. Либо про них забыли, либо с ними не удалось связаться. Факт в том, что они выполняли данный им ранее приказ, хотя он утратил уже всякий смысл и стал самоубийственным.

Еще одна проблема — в отсутствии единого командования операцией. До сих пор российские военные округа выступали поодиночке, без серьезной координации. Восточный военный округ наступал на Киев, Центральный — на Чернигов, Западный — на Сумы и Харьков, Южный действовал на юге Украины и в Донбассе. Только сейчас появляется человек, который осуществляет общее руководство на достаточно ограниченном участке, куда перемещается операция: юг Украины и Донбасс (8 апреля стало известно, что командующим операцией назначен генерал Александр Дворников. — Прим. ред.).

Одна из главных причин, почему у нас такая плохая координация, — это неумение работать со связью на уровне солдат и командиров подразделений. Им предоставили средства защищенной связи, но не все они исправны, и никто пользоваться ими не умеет. На учениях это не проверялось, в мирное время есть мобильный телефон, которым всегда можно воспользоваться. И получается, что штаб, который где-то там в тылу, не знает, где солдат и какие у него обстоятельства сейчас. И солдат не может получить команду, что ему дальше делать.

Что касается координации оперативно-стратегической, где связь работает нормально: к такой войне армия не готовилась. Если и были какие-то учения, они были срежиссированы, как в театре. У нас каждые четыре года проводятся стратегические учения, но в эти стратегические учения вовлекали только один из округов. Не было такого, чтобы два округа [учились воевать] против, допустим, двух [других] округов.

Есть навыки, которые имеют большое значение для боеспособности армии, но их сложно проверить. Например, насколько метко в среднем бойцы стреляют. В российской — а до этого в советской — армии был очень распространен мухлеж, чтобы были отличные отчеты о том, что войска хорошо стреляют. Но на самом деле эти мишени поражают снайперы, которые там, где-то в другом месте сидят. Это и сейчас есть. Мы общаемся с солдатами, и они рассказывают про конкретные примеры, как они это все организовывают, чтобы на проверках получить нормальный результат. А по факту никто ничего не умеет.

Виновата также институциональная коррупция. Коррупция [в армии] проявляется не только в деньгах, но и во всяких званиях. То есть и учения, и поездки в Сирию — ради звездочек, медалек, потому что это повышает твой оклад и прочее. Когда проводят учения, нет цели все реально отработать и научиться, а есть цель получить очередное звание или премию.

Низкое качество экипировки и снабжения

Украинцы говорят, что у них территориальная оборона одета лучше. Это зависит от части. У России есть спецназ, который более-менее экипирован. Есть проблема, например, с зимней формой. Она сделана из материала, который легко горит и не очень хорошо изолирует тепло, зато это дешево. Обмундирование нужно на миллионную армию, и на чем-то приходится экономить — вот и экономят на экипировке в том числе. Как рассказывал наш знакомый солдат, [в такой зимней форме] чуть-чуть горящей солярки на тебя попадет, она вспыхнет, и ты, как спичка, моментально сгораешь. Известно множество случаев, когда российские военные снимали с мертвых или с пленных украинские зимние берцы — российских таких нет.

Есть проблема с таким военным снаряжением, которое западные страны поставляли Украине в предыдущие годы: бронежилетами, касками, прицелами, перевязочными пакетами и т. п. Например, ночью на фронте в атаку никто не пойдет, потому что ночью ни черта не видно. А украинские войска, до какой-то степени экипированные прицелами ночного видения, могут позволить себе вести боевые действия в темноте. В России они есть только у спецназа.

Аптечки у российских солдат 1970-х годов, в них есть бинт, обезболивающие и все. Это происходит потому, что современная аптечка стоит приличных денег, а советская аптечка уже есть на складе, ее не надо покупать, воевать-то все равно армия не планировала. Такая аптечка не бесполезна, но она гораздо хуже тех, что есть у украинцев. В результате мы имеем соотношение убитых и раненых примерно один к трем, как в первой чеченской (для сравнения: у США во Вьетнаме было один к пяти, в Ираке — один к восьми). Украинская армия гораздо больше успевает спасти раненых до того, как они умрут. У них есть современные кровоостанавливающие, у них отработана процедура эвакуации раненых: все-таки украинская армия, так или иначе, воевала 8 лет.

Удивительно, но российская армия оказалась в положении украинской 2014 года. Оказалось, что у них ничего не готово, техника не едет и снабжения толкового тоже нет. Даже еду в недостаточных количествах поставляют, часть еды — просроченная.

Низкий боевой дух

Солдаты российской армии оказались недостаточно мотивированы. До 24 февраля в армии думали, что это только учения и они вот-вот поедут домой. В первые дни они осознали, что началась война, но думали, что все-таки российская армия большая и мощная, "сейчас быстренько прокатимся, и победа наша". Но оказалось, все не так: нет ни снабжения, ни связи, артиллерия рвет на куски, все плохо.

Проблема в том, что не было целенаправленной подготовки к войне, солдат не мотивировали на войну. Их водили организованно каждую неделю смотреть "Первый канал" и патриотические фильмы, но никто не говорил, что 24 февраля мы поедем воевать с Украиной. Только сейчас российская пропаганда начала распространять видео, где украинцы издеваются над пленными (есть два более-менее подтвержденных видео), и утверждения о том, что якобы Украина наносит удары по жилым кварталам "Точкой-У". Этого может быть достаточно, чтобы у какой-то части солдат создать патриотическую мотивацию в этой войне.

Другая мотивация, которая может быть, — материальная. Люди идут в контрактники не только для того, чтобы родине служить, но и потому что 30-40 тысяч рублей для провинции и без высшего образования — это хорошая зарплата. Но мы слышали, что иногда в выплате обещанных Путиным компенсаций за гибель или ранение в ходе "специальной военной операции" отказывают, ссылаясь на то, что погибший был на учениях и ни в какой спецоперации не участвовал. Кроме этого, благодаря публикациям правозащитников, некоторые солдаты начали осознавать, что, если они откажутся воевать в мирное время — а военное положение никто не объявлял — им за это ничего не будет, максимум уволят. Это следует из публикаций СМИ, об этом украинцы выкладывают прослушки [телефонных разговоров российских военных с семьями].

Сейчас в российской армии есть и те, у кого на глазах погибли сослуживцы, и они преисполнены желанием мести. Даже несмотря на то, что они уже знают всю реальную обстановку: что их [в Украине] считают фашистами, что никакие они не освободители — они все равно рвутся туда, просто чтобы мстить за погибших товарищей. Мы видим, как уже на ракетах пишут "За пацанов".

Другие, наоборот, понимают, что там всех кидают на убой, что нет никакой поддержки и снабжения, что "никого мы тут не освобождаем", и среди них есть отказники — те, кто пишет рапорта на увольнение. По идее, со временем в армии должны остаться только первые. Армия будет в среднем более мотивирована, но неизвестно, насколько она будет многочисленна.