Лед и пламень
В недельной главе "Вайера" среди прочих наказаний, посланных на Египет, описывается некая странная казнь - казнь градом: "И был град и огонь, полыхающий среди града, весьма сильный, какого не было во всей земле Египетской с тех пор, как досталась она народу. И побил град все, что было в поле, от человека до скота, и всю траву полевую побил град, и все деревья полевые поломал. Только в земле Гошен, где были сыны Израилевы, не было града" (Шмот 9:24)
Неискушенный читатель спокойно проскакивает эти слова Торы, невольно полагая, что речь в данном случае, по-видимому, идет о каких-то молниях, пробивающихся через тучу, начиненную градом.
Между тем в иудейской традиции слова "огонь, полыхающий среди града" ("эш митлакахат бэтох абарад"), понимается, как горение внутри градин, как… горящий лед!
Другими словами, речь здесь идет о каком-то заведомо странном небывалом сочетании несовместимых элементов - льда и огня. Раши со ссылкой на Мидраш (Шемот раба 12) следующим образом объясняет слова "полыхающий среди града" - "одно чудо в другом: огонь и град вместе, а ведь град - это вода; но, исполняя волю своего Творца, они заключили мир между собой".
Сончино сформулировал этот парадокс еще более определенно: "дополнительное чудо состояло в том, что две противоположные субстанции - огонь и вода - существовали вместе, в одной и той же точке пространства".
Мы привыкли к тому, что противоположности сходятся: "Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень…". В соответствии с этой привычкой, мы можем попытаться представить "мир" между огнем и водой, как некое диалектическое сопряжение противоположностей, о котором говорится в мидраше "Тмура": "Святой сотворил весь мир парным: одно вместо другого, и одно против другого - Без смерти не было бы жизни, а без жизни не было бы смерти; без мира не было бы зла, а без зла не было бы мира… Не будь бедняков, богатые не выделялись бы, и не будь богачей, не выделялись бы бедняки. Он сотворил миловидность и уродство, мужчин и женщин, огонь и воду…Все это чтобы возвестить о могуществе Святого, благословен Он, Который сотворил все парным и сообщным - за исключением Святого, благословен Он, Который один, и при Нем нет второго".
Такое диалектическое сопряжение противоположностей, такое их "мирное" противостояние, по-видимому, будет соответствовать "продуктивному спору", о котором говорится в Перкей Авот: "спор во имя небес - продуктивен, спор не во имя небес - деструктивен. К первому роду относится спор Гиллеля и Шамая, а ко второму - Кораха и его сообщников" (5:18).
Но такой ли "продуктивный спор", такой ли "мир" имеет в виду Раши, говоря: "огонь и град вместе, а ведь град - это вода"? Ведь в том-то и дело, что огонь и вода в этом чуде присутствовали не сами по себе, друг от друга отталкиваясь, а слитно, т.е. противореча природе своих субстанций; противореча смыслу своих философских определений!
Создается впечатление, что в приведенном толковании слов "огонь, полыхающий среди града" говорится о каком-то совершенно ином "мире", о каком-то совершенно ином "споре".
Действительно, в значительном числе случаев яростные споры между отрицающими друг друга лагерями растут из одного корня и объективно сопряжены. Распространенность и - что более важно - внутреннюю необходимость диалогического (сопрягающего противоположные подходы) метода блестяще показывает Лев Шестов способом "от противного": "Противоречие с самим собой считается абсолютно недопустимым. Достаточно уличить человека в противоречии, чтобы лишить всякого значения его утверждения. Противоречие же с другим считается вполне естественным и законным, никого не приводит в раздражение и не смущает. Почему? Почему, если я одновременно утверждаю, что мир всегда существовал и что было время, когда мира не было, это считается дерзостью или безумием; если же я утверждаю, что мир всегда существовал, а мой сосед - что мир возник во времени, это находят вполне естественным, это никому не представляется загадочным и ни в ком не возбуждает тревоги. Ведь и я, и мой сосед, оба мы судим не как эмпирические субъекты. Теория познания уже окончательно установила, что субъект, высказывающий суждения, ничего общего с эмпирическим субъектом не имеет, что даже вообще судит не психологический субъект, а сам объективный разум. Стало быть, поскольку мы судим, мы все - одно. И стало быть, решительно безразлично, буду ли я находиться в противоречии с самим собой или с другими людьми. Мне также нужно заботиться о согласии со своими ближними, как и с самим собой, если я не хочу, чтоб получился тот результат, который больше всего пугал еще с древних времен философствующих людей, т. е. чтоб был приведен к молчанию уже не тот или иной эмпирический субъект, а сам надэмпирический разум. Философы и гносеологи об этом не думали - просмотрели, должно быть. А нужно, непременно нужно подумать, и очень подумать. Беспечность в этом случае может иметь ужасные, прямо роковые последствия. Ведь того и гляди, в один прекрасный день сам разум, усмотревши заключающиеся в нем внутренние противоречия, почувствует себя "приведенным к молчанию" и по свойственной ему добросовестности умолкнет навсегда и окончательно. Нужно, пока еще не поздно, предупредить грозящую опасность, и я первый начинаю бить тревогу."
Но если надэмпирический разум не смолкает, то, по-видимому, по той причине, что в нем многие эмпирические споры как-то да увязываются. Наблюдение Шестова, таким образом, демонстрирует, что споры во имя (обладающих надэмперическим разумом) "небес" гораздо более распространены, чем того можно было бы ожидать.
Шестов лишь другими словами сказал то, что говорят историки философии - все человеческие суждения увязаны между собой в один узел, и представляют единый логический субъект.
Читайте также
Спасительный абсурд
Но все же такое "диалектическое" "историко-философское" понимание не вполне соответствует описанному чуду. Дело не только в том, что "две противоположные субстанции - огонь и вода - существовали вместе", - вместе существовали и два противоположных свойства одного предмета (градины) - горячее и холодное. Сочетание тепла и холода в одном объекте представить невозможно по определению, так как не может предмет быть одновременно и холодным, и горячим. Такое сочетание представляет собой полный логический запрет. Обыкновенно люди именуют подобные идеи "горячим мороженым", "деревянным железом", "круглым квадратом" и т.д. При таком понимании ничего "конструктивного" в споре "пламени" со "льдом" усмотреть уже невозможно.
Но что же в этом случае может значить это чудо - чудо совмещения града и огня? О каком "мире" между теплом и холодом толкует нам Раши? Зачем Всевышнему вообще понадобилось создавать такое внутренне невозможное явление, такое философски абсурдное состояние?
Кто знает, может быть в этом чуде возможно усмотреть тот абсурд, который лежит выше суждений надэпирического разума, и на который Лев Шестов предлагает делать главную ставку в делах веры? Он пишет: "Круглый квадрат и деревянное железо есть бессмыслица и стало быть есть невозможное, ибо такие сочетания понятий сделаны вопреки закону противоречия. А отравленный Сократ не есть бессмыслица, и, стало быть, такое возможно, ибо на такое соединение понятий закон противоречия дал соизволение. Спрашивается: нельзя ли упросить ли заставить закон противоречия изменить свои решения? Так, чтобы вышло, что отравленный Сократ - есть бессмыслица, и, стало быть, Сократа не отравили, а деревянное железо не есть бессмыслица, и стало быть возможно, что где-нибудь деревянное железо и разыщется".
Но как мы видим, в казни градом Тора как раз и "разыскивает", столь необходимое Шестову "деревянное железо"! Как мы видим, Тора приводит пример, когда "закон противоречия" был принужден Творцом решить иначе, чем он заключает обычно. Таким образом, "мир", заключенный по воле Творца между огнем и градом, о котором говорит Раши, является не только свидетельством безграничных физических возможностей Творца, но прежде всего Его власти над философскими определениями, над "надэмпирическим разумом", и соответственно надо всеми историческими бессмысленностями и трагедиями.
Использовано стоковое изображение от Depositphotos