Месяц назад я посмотрел самый плохой фильм в новейшей истории кинематографа. Это случилось во время затянувшейся вирусной сиесты, когда девать себя было некуда и приходилось хавать, что дают кабельные киноканалы.

В их расширенном меню всегда присутствуют неожиданные десерты, эдакий сюрприз от киномеханика: трехмерные комиксы "Марвел" - и "Рим" Феллини, допустим, или какие-нибудь "Неудержимые" - и "Жизнь других". Вот и канадскую картинку "Троцкий" явно впарили в нагрузку к голливудским боевикам и байопикам, чтобы было чем занимать паузы между ними. Ее и показали в три часа пополудни, в разгар средиземноморского сна в гамаке.

"Ну прямо-таки самый плохой?" - можете (и справедливо) усомниться вы. Ведь есть же немецкие комедии, есть "Духовные голоса" А. Н. Сокурова, терпеть которые можно только на спор, есть, наконец, обширное наследие индийского классика Сатьяджита Рея, смотреть которое можно лишь в компании хорошеньких киноведок. Но все это произведения уже далекой, невыносимо прекрасной и столь же краткой эпохи, когда кино действительно было важнейшим из искусств, соответственно и спрос. Сегодня вполне успешный кинопродукт изготавливается без камеры и оператора, художника и декораций, не говоря уже об актерах. Это не совсем кино, разница между ними в точности, как между сыром и сырным продуктом. Поэтому сегодня требования к кино занижены до минимума: чтобы резкость и горизонт не заваливался, чтобы массовка разная и дикция у актеров. И в этом смысле "Троцкий" - вполне нормальное кино. Во всех остальных, как говаривал мой соученик С. Д. Ливнев-Голдовский - "пир духа".

"Троцкий" - это натужное камеди без начала и конца. Не комедия, как мы привыкли понимать этот жанр, а именно камеди - типа "камеди клаб": несмешной анекдот из "Армянское радио": "Говорит и показывает Квебек...".

Все тут шутошное, начиная с названия: не просто "Троцкий", а Троцкий с артиклем (The Trotsky или Le Trotski на родине), то есть Троцкий как функция, как роль. Шутошное, понимаете ли, булошная...

Авторский замысел бодрит остротой и оригинальностью. Долговязый 17-летний "ботаник" из традиционной еврейской семьи по имени Леви Бронстайн, учащийся чему-то в дорогой частной (эвфемизм "еврейской") школе, однажды решает, что является реинкарнацией легендарного революционера Л. Д. Троцкого (Бронштейна). Он погружается в изучение толстенной автобиографии вдохновителя III Интернационала "Моя жизнь" и находит ряд сходств и необъяснимых совпадений. Обуянный идефиксом герой Джея Барушеля пытается довести сходство до полного совпадения и затевает маленькую мировую революцию сперва в собственном доме, а потом - в школе и в городе. Сначала он подбивает на стачку работников маленького предприятия, принадлежащего его отцу Дэвиду, а затем, в наказание переведенный из престижной школы в обычную городскую, подбивает школяров на бузу. В конце концов его судят и изгоняют из Квебека.

А чего стоит шутошный финал? В предпоследней сцене герой, которого депортируют из Квебека от греха подальше, покидает буржуазный отчий дом на красных "жигулях". Правда, советский винтаж не сразу заводится и быстро глохнет, приводя героя в отчаяние. Но примчавшийся на шикарном кабриолете Троцкий-старший протягивает сыну-революционеру легендарную красную книжечку Мао Цзедуна на китайском с дарственной надписью: "Леви от любимого фашиста". И происходит чудо: впервые за полтора экранных часа лицо революционера растягивается в улыбке, и блудный сын обнимает отца. Опять армянское радио: "Крошка сын к отцу пришел...".

А в самой последней сцене сертифицированный революционер-недоучка Леви Троцкий находит где-то в провинции Онтарио русского иммигранта-неудачника Владимира Ульянова, которого как раз бросила невеста Надя. И эти двое в обнимку уходят в манящую непредсказуемостью революционную даль. Титры.

Я не знаю, принято ли в Канаде вообще и в провинции Квебек в частности пилить смету, как пилят ее, допустим, в Российской федерации, Франции или в среднем по ЕС, но, похоже, режиссер Жакоб Тьерни вместе с братом-продюсером хорошенько растрясли провинциальную казну и славно погуляли на 4.7 миллиона долларов, выдав совершенно любительский по затратам продукт, красная цена которому максимум полтора миллиона. Достаточно сказать, что настоящих актеров всего двое - всегда убедительный Сол Рубинек (он же незабвенный Ли Доновиц - продюсер-кокаинист из "Настоящей любви" Тарантино и Тони Скотта) и так себе Колм Фиор (инфернальный лорд-маршал из "Хроник Риддика"), и оба заняты в эпизодических ролях. Остальные изображают что велено, страшно тараща глаза и размахивая руками.

Сценарий настолько беспомощный, что даже по окончании фильма мы мало что знаем о главном герое: есть ли у него друзья, где его биологическая мать, когда и от чего, кроме гормонов, у него поехала крыша? Может быть, как раз из-за отсутствия в его жизни мамы ("Поручик, я сомневаюсь, была ли у вас мать..."). Но режиссеру эта халтура в самый раз, так как он сам ее и написал. Тут все осталось в семье и, по большому счету, в Квебеке.

А теперь, после всего вышесказанного и через месяц после знакомства с "Троцким", я готов покаяться и признать, что этот бездарный канадский фильм - важный исторический артефакт! Этот неказистый перформанс с бесхитростной точностью схемы предвосхитил нынешнюю бурную действительность т.н. западного мира и воспел истинного героя (точнее - антигероя) американо-европейской бузы.

Зигфрид Кракауэр первым заметил этот пророческий дар кинематографа - мистическую способность предсказывать и даже катализировать исторические значимые события. Но даже этот самый проницательный из плеяды германских интеллектуалов моисеева закона не сумел дать приемлемое объяснение данному феномену.

Пророческие сюжеты и образы "Доктора Мабузе" Ланга и "Карабинеров" Годара, "Blow Up" Антониони и "Вторжения" Аллегре, "Призрака свободы" Бунюэля и "Эффекта присутствия" Эшби, наконец "Wag the Dog" Левинсона, дилогии Нолана "Черный рыцарь" и, возможно, "12 обезьян" Гиллиама оказались материализованы с разной степенью подобия, но с поразительным совпадением в деталях. Однако формула и механика кинопророчеств по-прежнему до конца не понятны.

Добро бы речь шла об авторских, "персональных" формах искусства, годящихся для предсказаний и пророчеств (как правило ложных). Или даже о театре, где исступление и камлание поощряются. Но тут речь идет о результате коллективного усилия, о продукте в прямом смысле слова - производственном, со всеми его неизбежными рамками и обязательными фильтрами, когда авторский замысел по ходу реализации сталкивается с множеством ограничений и непреодолимых препятствий. И если ясновидческий эффект детонирует спустя какое-то время, то объяснения задним числом практически всегда неубедительны и больше похожи на оправдания.

Допустим, еще можно как-то проследить метод Луиса Бунюэля. Старый сюрреалист в своей "буржуазной" трилогии доводит заурядные, совершенно рутинные сюжеты до абсурда и полной потери смысла. То есть, до победного апофеоза постмодерна, который в те времена еще лишь захватывал университетские кафедры. Но как быть с анекдотом Барри Левинсона, который спустя всего пару лет сделался внешнеполитической концепцией администрации Клинтона и отчасти Буша?

Допустим, можно говорить о мощи авторского замысла, которую не в силах сдержать безжалостный производственный процесс. Можно объяснять все дьявольской (или божественной) интуицией авторов. А можно считать все это случайным попаданием в блуждающую цель. В нашем же случае, я думаю, речь идет о парадоксе неудачи, незаслуженном триумфе кривых ручек и лишнем доказательстве тезиса о том, что жизнь - самый гениальный сценарист.

"Троцкий" - это фильм-предсказание, но таковым он получился не в силу авторской проницательности или обостренной интуиции, а практически случайно - по воле рока. Пророческий пафос не поднял саму картину на иной уровень качества: киношка - дрянь, и с этим ничего не сделать. Просто, похоже, сценарист Тьерни писал с уходящей натуры, а режиссеру Тьерни пришлось доделывать по памяти, "из общих соображений", как это называют шахматисты. В итоге, вместо дружеского шаржа на "миллениалов" получился устрашающий портрет младо-незнакомого "поколения "Ы", которое как раз в эти окаянные дни крушит статуи в американских городах.

"Троцкий" - это кубический потрет антиглобалиста, свято верящего в революцию во имя революции. Хотя антиглобализм никогда не имел единой идеологии. Это был всемирный интернационал маргиналов - от неомарксистов до правых националистов, от "коричневых" до "голубых" и "зеленых". Неслучайно его поддерживали морально и деньгами британские поп-звезды и классики Голливуда, гарвардские профессора и саудовские ваххабиты, Социнтерн и ЮНЕСКО, Мандела и Ким Чен Ир, Каддафи, Уго Чавес и Роберт Фишер. Это был интернационал неудачников, действовавший под лозунгом "Мизерабли всех стран соединяйтесь!". Они словно бы мстили за смерть социалистической утопии и поэтому досаждали новым мироустроителям - участникам всех этих "семерок", "восьмерок" и "двадцаток". Они одинаково ненавидели либеральнейших Клинтона и Блэра и консерваторов-оппортунистов Буша, Ширака и Берлускони, бледно-зеленую Меркель и серо-серого Путина, видя в них охранителей нового миропорядка. Зато им нравились Фидель Кастро и Роберт Мугабе, Уго Чавес и Эво Моралес, Мандела, Зума и Ахмадинеджад. Ну и в виде исключения - вороватый бразильский президент-коммунист Инасио "Лула" да Силва, постоянный участник элитных междусобоев.

Этот интернационал троечников не претендовал на передел власти - какое там... Зато он вдохновенно насаждал хаос, рассчитывая в случае чего поживиться на руинах старого мира.

У антиглобалистов не было единого руководства, их сетевая структура напоминала "Аль-Каеду", а способность их "спецназа" к мгновенной мобилизации в любой точке планеты даже превосходила мобильность джихадистов.

Так что Леви Троцкий вполне мог бы влиться в нестройные ряды антиглобалистов. Да вот незадача - опоздал.

Фильм снимался в 2008-м, вышел год спустя. За это время успела смениться эпоха. Воцарение в Белом доме Барака Обамы стало началом конца антиглобалистского движения. Хотя, казалось бы, именно Барак Хусейн был адептом, лидером и символом торжества глобализации. Однако антиглобалисты вместо того, чтобы усилить свою активность, внезапно рассеялись, успев напоследок пошуметь пару раз на климатических сходках под предводительством Обамы. Кто их "выключил" - понятия не имею, но то, что сей феномен рукотворный, подтверждает их мгновенная и бесславная кончина.

Следующая пятилетка выдалась относительно спокойной, хотя мессианское глобализаторство Обамы и вызвало к жизни "Чайную партию" и евроскептиков. А пока обамовские минфин, минюст и минправда душили "чайников", группа близких к Демпартии США политтехнологов штурмовала коллективным мозгом новые "народные" альтернативы. Свежие идеи сначала опробовали "на кошках": "оккупаев" - в Израиле (клинтоновский пиарщик Стэнли Гринберг специально приезжал в Тель-Авив накануне оккупации бульвара Ротшильда), "антифу" - в Чили. Тель-авивский опыт ошибочно посчитали успешным, и через полгода "оккупаи" пошли на Нью-Йорк. Но, как и в Израиле, пестрая компания анархистов, фриков, черного хулиганья и городских сумасшедших совершенно не годилась в новые хунвейбины и вызывала у населения брезгливость и смех. Их никто не боялся.

Тогда решили присмотреться к чилийскому опыту (там целых два года прогрессивное студенчество и безграмотные индейцы сокрушали экономическую чудо Пиночета), и шире - к латиноамериканскому, благо опыт этот богатый и плодотворный. Ведь именно здесь бросил якорь непотопляемый Остров Свободы, здесь воевал Че Гевара и проповедовал Троцкий. Латиноамериканская интифада не прекращается уже лет шестьдесят, захлестывая то одну страну, то другую. Во второй декаде нового века ее в пробирке перевезли через мексиканскую границу в США в багажнике автомобиля пиар-советника Обамы и передали опытнейшему разводчику и селекционеру Джорджу Соросу.

Так явилась на свет "антифа".

А что же наш киноканадский Троцкий? Если представить его сошедшим в жизнь с экрана персонажем, вроде "Последнего киногероя", со всем своим революционным пылом и комиссарскими повадками, описанными автором, то он неминуемо вольется в "антифу" и даже будет возглавлять какую-то региональную ячейку. Но сначала, закончив с грехом пополам среднюю школу в Онтарио, поступит в какой-нибудь престижный университет на Восточном побережье США, где, формально изучая что-то гуманитарное (разумеется, за папины деньги), развернет бурную революционную деятельность в кампусе. Канадский квази-революционер сколотит собственную шайку из таких же безмозглых школяров и легко захватит власть в студенческом совете. Затем фракция Троцкого возьмется за профессорско-преподавательский состав: одних, недостаточно прогрессивных, будут безнаказанно третировать, других - запугивать и заставлять работать на себя.

Троцкисты начнут устраивать кампании солидарности и протеста, выметать из кампуса буржуазный дух и изгонять бесов расизма, империализма, сионизма и исламофобии. А когда дело дойдет до экзаменов, согнут в бараний рог администрацию университета и заставят ученый совет сильно упростить экзаменационные материалы и снизить требования к экзаменуемым.

"Антифой" нашего героя еще третьекурсником соблазнит старый соратник Володя Ульянов, к тому времени изгнанный из колледжа за пьянки и дебош. Сначала Троцкий придет посмотреть, как штурмовики "антифы" дерутся с бритоголовыми супрематистами и нациками. На его глазах копы повяжут обдолбанного до бешенства Володьку, и Леви будет с завистью наблюдать, как вокруг его русского друга вьются телекамеры CNN, АВС и MSNBC. В следующий раз уже сам Леви Троцкий, одолжив у сокурсника-араба куфию, вместе со спецназом "антифы" ударит в спину митингующим владельцам автоматического оружия, получит в рыло мозолистым кулаком и, истекающий кровью, попадет во все вечерние новости. А в День Колумба, уже во главе своего студотряда, канадец поможет "антифе" сорвать американцам праздник.

Когда он выйдет из участка, отпущенный под залог, который оплатит анонимная звезда Голливуда, его будет встречать восторженная толпа и ангажированная пресса. И вот тогда, на самом пике долгожданного триумфа, он вдруг ощутит слабое покалывание ностальгии. Он поймет, что скучает по родной провинциальной Канаде, где он по-настоящему боролся и героически преодолевал трудности роста и косность среды. А здесь, в великой Америке, все оказалось как-то слишком просто, разочаровывающе легко...

Его заметят наверху и вскоре пригласят на соросовский семинар молодых лидеров в Вермонте. А через год уже он сам будет проповедовать в теплице революционных кадров, устроенной все тем же Соросом. И он действительно возглавит региональную сеть "антифы", а его штурмовики во главе с Володей (теперь уже известным под революционной кличкой Ленин) один за другим зачистят все студенческие кампусы на Востоке от контрреволюционной скверны. Он зарегистрирует десяток подметных общественных организаций, чтобы через них засасывать огромные деньги от "проснувшихся" Блумберга, Безоса, Цукерберга и "Кока-колы", и начнет публиковаться в сетевых журналах для прогрессивной молодежи.

В 2016-м его позовут в предвыборный штаб Берни Сандерса. Сначала - как организатора митингов и разрушителя вражеских сходок. Но вскоре он сам станет агитатором, спичрайтером и наконец ближайшим советником старика Берни.
Пустая псевдо-революционная трескотня канадского юнца будет вызывать у старого козла эрекцию. Однако проповеди в духе "Манифеста коммунистической партии" напугают партайгеноссен, и Берни отправят в нафталин в Вермонт. А канадского вундеркинда начнут знакомить с важными людьми - политтехнологами, лоббистами и конгрессменами от Демпартии. "Нью-Йорк таймс" тиснет интервью с восходящей звездой "антифы" на разворот. Он, наконец, заведет боевую подругу с Манхэттенской пропиской - внучку и наследницу еврейских банкиров германского происхождения.

А потом из Китая в пломбированном вагоне прибудет вирусная пандемия, а с ней - паника, отчаяние и страх. Губернаторы-демократы начнут закрывать города и открывать тюрьмы - идеальное сочетание для хорошего погрома или революции. А когда она грянет, эта вирусная рэп-революция, "антифа" оседлает ее. Это белые штурмовики будут бить витрины сетевых магазинов, милостиво уступая черной гопоте право первой поживы, это они будут поджигать церкви и полицейские участки, даря дикарям возможность попрыгать над костром. Это они будут валить памятники, объясняя черным невеждам, чем их обидели бронзовые истуканы. И это белые хунвейбины, а не черные гопники, будут приходить под окна политиков и бюрократов и пока что просто стоять со своими лозунгами. Пока молча. Вот это их молчание пугает даже сильнее, чем погром.

Мечта обоих мировых революционеров - и вымышленного, и настоящего - близка к реализации как никогда! Враг запуган, деморализован и слаб, и власть вот-вот сама упадет в подставленные руки. Политики-демократы, как когда-то кадеты, надеются, что в их. Они забыли, что посеявший мятеж пожнет революцию. Ухмыляющийся физиономия козлобородого вождя уже проступает в вашингтонском небе, как улыбка чеширского кота, и это не логотип KFC...

Что же с ним делать, как остановить эту бессмысленную и беспощадную антифаду? По идее, лошадиные дозы риталина и прозака надолго решили бы проблему революционной одержимости, но мы против карательной медицины. Тем более, что американские психологи, психиатры и психоаналитики горой за "антифу" - там полно их отпрысков.

Современного революционера нельзя сажать - он только и мечтает об этом: он легко распропагандирует уголовников, а тюремный опыт прибавит ему славу и авторитет в глазах товарищей по дури. И выслать его некуда: он и на Аляски будет агитировать белых медведей вставать на задние лапы перед гризли.

Вообще с представителями этой человеческой породы трудно что-либо сделать. В их полупустых башках гуляют революционные сквозняки и постреливает очередями "Аврора".

Тогда, может быть, поискать ответ там, где был задан вопрос - в плохой киношке про "миллениала"? Может, просто надо обнять революционера, позвать к столу, погрузиться в ностальгию о временах общей невинности? Но чтобы поговорить с человеком по душам, надо для начала поймать его глаза - а у "поколения "Ы" взгляд скошен на экран смартфона, а в ушах - бананы от Apple. Значит надо привлечь его внимание каким-нибудь нехитрым фокусом, вроде книжечки Мао, и уже тогда, и уже потом...

Может быть любовь, черт возьми, в кои веки все-таки спасет человечество?