В условиях постепенного усиления ислама в Европе и перед лицом неослабевающего экономического давления со стороны соседей немцы вновь обрели «мощную твердыню» в своем иудео-христианском наследии.

Если есть такой народ, который весь мир считает абсолютно понятным и предсказуемым, то это немцы. Достаточно вспомнить нацистскую и антисемитскую страницу их прошлого, как две тысячи лет захватывающей, сложной истории теряются из виду.

С начала кризиса евро это упрощенчество, которое можно обнаружить как в самой Германии, так и за ее пределами, принимает форму рассуждений на тему фатального наследия веймарской эпохи, многообещающего периода демократии, начавшегося с поражения и унижения Первой мировой войны и закончившегося приходом к власти нацистов в 1933 году.

С одной стороны, говорят нам, наследие дестабилизирующей инфляции 1920-х годов объясняет упорное неприятие Германией экспансионистской монетарной и бюджетной политики сегодня; с другой стороны, межвоенные годы, запятнанные нацизмом, похоже, доказывают некоторым, что даже в 2012 году намерениям демократической Германии нельзя доверять в том, что касается благосостояния Европы.

Но вместо того чтобы проводить аналогии со скомпрометировавшей себя Веймарской республикой, следует присмотреться к невероятно богатой истории Германии и особенно к несмываемому следу, оставленному Мартином Лютером, а также «мощной твердыне», выстроенной на основе его извода протестантизма. Даже сегодня Германия, многоконфессиональная в религиозном отношении и светская в политическом, определяет себя и свою миссию через тексты и действия реформатора, жившего в XVI веке, который оставил емкое определение лютеранского общества в своем трактате «О свободе христианина»: «Христианин является совершенно свободным господином всего сущего и не подвластен никому; Христианин является покорнейшим слугой всего сущего и подвластен всем».

Возьмем представление Лютера о благотворительности и бедных. Он сделал попечение о бедных гражданской обязанностью, предложив создать в каждом немецком городе фонд пожертвований; вместо того чтобы продолжать традиционную практику подаяния нуждающимся согражданам, Лютер предложил выдавать им займы из фонда. Каждый получатель обязался бы выплатить заимствованную сумму после восстановления платежеспособности, тем самым беря ответственность как за себя, так и за своих соседей. Это был образец любви к ближнему через общую гражданскую ответственность; то, что лютеране по сей день называют «верой, порождающей милосердие».

Как мало изменилось за пятьсот лет. Канцлер Германии Ангела Меркель, дочь лютеранского пастора из Восточной Германии, явно верит в то, что многовековые моральные добродетели и решения — лучшее средство от кризиса евро. У нее нет желания навязывать своей стране светскую идеологию, не говоря уже об институциональной религиозной вере, но ее политика явно вдохновлена суровым и самоотверженным, но милосердным и справедливым протестантизмом.

Если Меркель откажется поддержать т.н. облигации еврозоны, то не потому, что это означало бы раздачу денег не заслуживающим того беднякам, а потому, что это не поможет бедным взять на себя ответственность за собственные дома и прочнее встать на ноги ради собственного блага и блага своих нуждающихся ближних. Тот, кто получает помощь от общества в момент нужды, морально обязан отплатить обществу, действуя как сильный гражданин, способный внести свой вклад в общий фонд и сегодня пожертвовать на благо нуждающихся, которые вчера помогли ему. Таково лютеранское общество самопожертвования.

Именно за такие воззрения Меркель презрительно называют «королевой экономии» или даже хуже. Но это ее не останавливает. Она признает, что меры экономии — самый трудный путь к оздоровлению, но тут же добавляет, что они являются самым верным и быстрым способом восстановления экономики и полного освобождения от пут кризиса. Лютер бы с ней согласился.

По данным опросов общественного мнения, с Меркель согласны и ее соотечественники. Они твердо придерживаются порожденной суровым лютеранским учением веры в то, что в городах, надеющихся на подачки, и расточительных странах человеческая жизнь не может раскрыться в полной мере. Они знают, что деньги, на которые претендуют все новые заемщики и просители, — дефицитный ресурс, который нуждается в систематическом учете и контроле. Их утешает тот факт, что жители образцовых немецких земель выполняют законы канцлера о мерах жесткой экономии и прочие программы выживания, созданные для справедливого восстановления экономики общими силами, — в отличие от таких стран, как Греция и Италия, которые они считают расточительными и утратившими ориентиры.

Но лютеранское наследие самопожертвования во имя ближних не только заставляет немцев выбирать меры экономии, но и ведет их к социальному взаимодействию. В классическом лютеранском учении спасение верующего «одной верой» не отменяет потребности в постоянной благотворительной деятельности, вопреки тому, что утверждают невежественные критики. Нет, вера позволяет верующему действовать в этом мире, будучи свободным от забот нынешней и будущей религиозной жизни.

Да, в последние десятилетия лютеранство как вера переживает упадок в Германии, находящейся под воздействием сил мультикультурализма и секуляризма. Но взгляните на то, с какой теплотой немцы, независимо от происхождения и взглядов, приняли своего нового президента Йоахима Гаука, бывшего лютеранского пастора.

Да, лютеранство — вовсе не единственная живая социальная сила в сегодняшней Германии. Но, наполненное духом спасительного самопожертвования и опоры на собственные силы, оно органично вписывается в двухтысячелетнюю историю страны. В четвертом веке нашей эры германские воины занимали почти все значимые должности в римской армии. Позже немцы превратили пустоши севера Центральной Европы в богатую житницу, а относительно недавно — в индустриальную машину.

Более того, лютеранство пережило и правый нацизм, и левый коммунизм, которые пытались заменить его ценности своими. В любом случае, прочность лютеранства выходит на первый план всякий раз, когда перемены бросают ему вызов.

Неудивительно, что в условиях постепенного усиления ислама в Европе в последние два десятилетия и перед лицом неослабевающего экономического давления со стороны соседей немцы, независимо от своей идентичности, вновь обрели «мощную твердыню» в своем иудео-христианском наследии.

Стивен Озмент— профессор истории в Гарварде и автор книги «Змей и Агнец: Кранах, Лютер и истоки Реформации» (The Serpent and the Lamb: Cranach, Luther, and the Making of the Reformation)

"The New York Times", США