Книгу британского востоковеда Бернарда Льюиса, небольшую по объему, следует взять первой, если читатель вдруг окажется перед полкой с изданиями, посвященными истории евреев мусульманского Востока. Вышли в свет на русском языке уже несколько томов американского историка Сало Барона, в которых говорится о социальной и религиозной истории евреев в средневековых мусульманских государствах. Есть также исследование повседневной жизни Восточного Средиземноморья X–XII веков пера Шломо-Дова Гойтейна, крупнейшего специалиста в отношениях евреев и арабов. За небольшой исторический очерк Льюиса полезно взяться тем, кто еще не добрался до других, более подробных трудов, чтобы получить общее представление о теме.

Льюис начинает с того, что заявляет о существовании в Средневековье особого иудео-мусульманского культурного симбиоза: "Вплоть до XX века, когда в жизни и евреев, и мусульман произошли кардинальные перемены, термин "иудео-исламская цивилизация" был не менее содержателен, чем "иудео-христианская цивилизация" для отражения аналогий в параллельно существующей культурной традиции" (10). Но если на современном Западе гармония отношений различных религиозных общин зиждется на принципах гуманизма и толерантности, то средневековый симбиоз мусульман и людей Писания сводился к своеобразным договорным отношениям. Они назывались "зимми": евреи и христиане платили специальный налог, а мусульмане обеспечивали меньшинствам защиту. Общины Востока можно считать мейнстримом средневекового еврейства.

Существуют вульгарные представления об отношениях евреев и мусульман в прошлом. Они подчас противоположны, а их радикализм объясняется привычкой проецировать на историю сегодняшние конфликты. Иудеи Востока не испытывали на себе ненависть, обусловленную предрассудками религиозного характера, как это было в христианской Европе. Но симбиоз вовсе не означал полной гармонии. Впрочем, "верующему человеку легче переносить преследования, чем пребывать в пренебрежительном забвении" (10), считает Бернард Льюис.

Автор разрушает стереотип, согласно которому восприятие монотеистической традиции происходило по цепочке: иудаизм–христианство–ислам. Влияние было разнонаправленным и взаимным. "Существует определенное сходство между положением улемов в исламской жизни и положением раввина в ортодоксальных еврейских общинах. Ни алим (оригинальная арабская форма термина "улем"), ни раввин не являются "посвященными"; у них нет никакого сана. Ни в иудазме, ни в исламе нет таинств, алтарей, рукоположений или священного посредничества. Нет такого религиозного служения, исполняемого улемом или раввином, чтобы любой обычный взрослый верующий, обладающий необходимыми знаниями, не мог бы исполнить столь же хорошо. Оба профессионально разбираются в религии, но ни один из них не является священником. Их статус приобретается через познание, через обучение, через признание, становящееся формой сертификации: смиха раввина подобна иджазе, получаемой улемом от своего учителя. Во всех этих отношениях, как и в некоторых других, наблюдается поразительное сходство в обучении, квалификации и функционировании между ортодоксальным раввином и суннитским алимом (шиитский мулла – это уже несколько иное). Такое подобие, подчеркиваемое различием между общим для них статусом и статусом священства в христианстве и некоторых других религиях, явно свидетельствует об определенной исторической связи" (88). "О философской и даже теологической литературе можно без колебаний сказать, что ислам влиял на иудаизм, а не наоборот, – добавляет в другом месте Льюис. – Понятие богословия, формулировка религиозной веры в виде философских принципов – все это было чуждо евреям библейских и талмудических времен. Еврейское богословие возникло почти исключительно в исламских землях. Его разрабатывали теологи, использующие как концепции, так и терминологию (либо на арабском языке, либо скалькированную с него на иврите) мусульманского калама" (89).

Бернард Льюис выделяет классический период, когда существовал устоявшийся культурный симбиоз, а также эпохи его упадка и крушения. Размывание устойчивости в отношениях двух общин происходит в Османской империи. В отличие от арабских земель, где в доисламскую эпоху уже были укоренившиеся еврейские общины, под протекторат турецких султанов иудеи попали по большей части из Европы. В основном это были насильно обращенные в христианство и возвращавшиеся к вере предков изгнанники из Испании и Португалии. "Евреям не просто разрешалось селиться на османских землях, их поощряли, помогали, иногда даже принуждали. Методы, используемые для направления еврейских поселенцев в конкретные места, варьировались от принудительной депортации до региональных налоговых льгот. Как уже отмечалось, система сюргюна (организованного властями перемещения. – "НГР") часто применялась для расселения евреев там, где это считалось желательным в интересах империи. Османы принимали еврейских беженцев, к тому же нередко предоставляли им транспорт и решали, куда тем следовать" (136).

Упадок проявляется в том, что близость к власти становится главным ресурсом. Для османских евреев "самым надежным способом заработать деньги стали не торговля или промышленность, а доступ к финансовой деятельности государства". "Таким образом, еврейская роль в османской таможне давала евреям определенное преимущество и позволяла небольшой, но влиятельной группе приобретать богатство и власть, которую это богатство может дать. Но и богатство, и власть всегда ненадежны, и время от времени мы слышим о катастрофическом падении того или иного высокого сановника-еврея" (132). Подобные пассажи наводят на мысль, что не все проходит, как говорил библейский царь, есть и вечные свойства человеческой натуры. "Ох не шейте вы, евреи, ливреи!"

О невольном подтексте некоторых историй, рассказанных британским востоковедом, он и сам не мог догадываться, а русский читатель обратит на них внимание. "Довольно быстро еврейские купцы из Салоник установили особые отношения с янычарским корпусом. У янычар был функционер с титулом оджак базиргани, купец корпуса, который выступал в качестве своего рода частного предпринимателя-квартирмейстера. Его задача состояла в организации снабжения янычар, и, как и многое в Османской империи, эта должность и ее функции переходили по наследству. Так, она стала наследственной должностью небольшой группы еврейских семей в Стамбуле и Салониках, и это продолжалось вплоть до упразднения корпуса янычар в 1826 году" (133). Как тут не вспомнить "потомка янычар" Остапа Бендера?

Льюис приводит немногочисленные, но яркие примеры того, как Российская империя вопреки обычному недружелюбию к иудеям иногда играла позитивную роль в судьбе еврейского народа. На закате государств исламской периферии, когда гнет меньшинств усилился, Россия выступила спасительницей местных общин. "В середине XVIII века правители Бухары предприняли первую (и не последнюю) попытку насильственной исламизации. Как и везде, эта и последующие принудительные акции породили группы марранов (обращенных в другую веру - "НГР"), которых спасло из затруднительного положения только русское завоевание" (148). "Даже репрессивная и антисемитская царская политика в Центральной Азии, где отныне доминировала Россия, оказалась улучшением по сравнению с правлением предшествовавших ей эмиров", – пишет автор в другом месте (163). Есть и такой эпизод: "Евреи Палестины имели, по-видимому, немалый вес, и даже российское правительство предложило им защиту, которую не предоставляло своим еврейским подданным" (154).

Разрушение иудео-исламского симбиоза связано с наступающей колониальной эпохой: "Западное влияние подготовило падение исламских евреев, не только нарушив зимму и тем самым направив на них враждебность мусульманского большинства, но и предоставив новую теорию и практику выражения этой враждебности" (173). На Востоке появились антисемитские сочинения, созданные в Европе и переведенные на арабский язык. Что интересно, "большинство переводов были сделаны арабскими католиками, маронитами или другими христианами-униатами", то есть вчерашними товарищами по несчастью (173).

"Еврейско-исламский симбиоз был еще одним великим периодом еврейской жизни и творчества, долгой, содержательной и важной главой в еврейской истории. Теперь и она закончена" (178) – такими словами Бернард Льюис завершает свою книгу, написанную в 1980-х годах. Но в наши дни мы наблюдаем рождение нового еврейско-мусульманского симбиоза, уже на уровне взаимоотношений Израиля и арабских государств Персидского залива. Надолго ли этот хрупкий союз? Чтение книг по истории воспитывает привычку воспринимать все политические явления как преходящие.