20 марта Организация Объединенных Наций (ООН) отметила Международный день счастья "для того, чтобы признать важность счастья в жизни людей во всем мире". На первый взгляд, в этой памятной дате нет необходимости: разве кто-то отрицает его значение? Но резолюция ООН предлагает рассматривать счастье не столько как личное дело каждого, а как политическую и экономическую проблему. Как мы пришли к такому пониманию и хорошо ли оно?

Международный день счастья учредили всего несколько лет назад с подачи Бутана, где с начала 1970-х годов признают "верховенство показателя национального счастья над национальным доходом". Бутан - особенное место, где время то отстает, то опережает настоящее. В этом крошечном королевстве на востоке Гималаев между Китаем и Индией до 1958 года было узаконено рабство, телевидение и интернет появились только в 1999 году, тогда же были запрещены пластиковые пакеты, через несколько лет - продажа табака, по закону больше половины территории страны должны занимать леса, а каждый вторник нельзя ездить на личном транспорте с двигателем внутреннего сгорания.

Бутан остается одной из самых бедных стран в мире с подушевым ВВП почти в три раза меньше, чем в России. Правда, несмотря на приоритет высоких материй в государственной политике, в последнем рейтинге ООН по уровню счастья королевство занимает 95-е место из 156, между Камеруном и Вьетнамом (Россия - 68-я: выше Филиппин, но ниже Пакистана; новый табель опубликуют сегодня).

В основе рейтинга ООН лежат необычные показатели: как люди оценивают свою жизнь в целом, как часто улыбаются, радуются, грустят, тревожатся, злятся. Но результаты социологических опросов сопоставляют со все тем же подушевым ВВП, продолжительностью жизни, уровнем коррупции и другими более привычными метриками. Похожий смешанный подход применяется и для расчета "Индекса лучшей жизни" Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), и в Бутане, чей король почти полвека назад провозгласил приоритетом государственной политики рост валового национального счастья. 

Но первыми измерять счастье додумались не в Гималаях.

 

Человек не вполне разумный

Еще в 1881 году британский экономист Фрэнсис Эджуорт размышлял о гипотетическом устройстве, которое позволило бы точно определить удовлетворение человека, - гедонометре. Корень тут тот же, что в слове "гедонизм": так называется античное учение, возводящее благополучие к удовольствиям и отсутствию страданий.

Ничего похожего на гедонометр так и не изобрели, но популярная психология туманно намекает, что такой аппарат в принципе возможен. Нужно только разобраться, как в точности действуют серотонин, дофамин, другие нейромедиаторы, как связаны разные области мозга, где запрятаны наши эмоции, чувства и как на все это влияют гены. Пока же приходится довольствоваться опросниками.

Английского философа XVII в. Томаса Гоббса не назовешь гедонистом, но он сделал важную догадку насчет природы удовольствия. Гоббс рассуждал, что человека одолевает неутолимое желание, которое гонит его от одной вещи к другой и пропадает только вместе со смертью.

С эволюционной точки зрения, пусть Гоббс и не догадывался, что она появится, в этом есть смысл. Как пишет психолог Уильям фон Гиппель, те наши предки, что прохлаждались довольные собой, поймав одного-единственного мамонта, голодали бы и не заслужили бы уважения соплеменников, а потому не оставили бы потомства. Естественный отбор отсеял чересчур счастливых.

В современном мире все или почти все продается, поэтому логично предположить, что счастье и удовлетворенность жизнью зависят от богатства и выбора. Но, похоже, не все так просто. В 1974 году экономист Ричард Истерлин обнаружил, что с ростом доходов уровень счастья почти не меняется.

Многие критиковали Истерлина, но он был одним из первых, кто попытался отыскать источники счастья и пошатнул устоявшиеся за сто лет представления о человеке. Фрэнсис Эджуорт со своим воображаемым гедонометром выбивался из общего ряда - экономисты считали людей разумными эгоистами, которые принимают решения, руководствуясь только личной выгодой с оглядкой на обстоятельства. Как мы все знаем, это не так. У человека открылись эмоциональная и моральная стороны.

 

Личность как ресурс

Эти стороны привлекли внимание экономистов во многом потому, что изменилась сама экономика. После Второй мировой войны все больше людей работало не на производстве, а в сфере услуг, то есть друг с другом. Когда ты собираешь машину на конвейере, не так важно, что у тебя на душе: лишь бы сохранял внимание. Но рекламщикам, продавцам, туристическим агентам требуются человеческие качества, которые превращаются в экономический ресурс. Поэтому если ты несчастен, то приносишь меньше пользы.

Синонимом несчастья сегодня служит депрессия. Характерно, как ее преподносит Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ): после количества людей с этим расстройством - более 264 млн по всему миру - указано, что это главная причина утраты трудоспособности. "Депрессия - это просто неспособность, специфическая неолиберальная форма психологической недостаточности. Она представляет собой обратную сторону идеала, который требует от людей действовать, наслаждаться, выполнять, создавать, достигать и максимизировать", - пишет британский политический теоретик Уильям Дэвис.

Многие исследования указывают на то, что довольные жизнью и счастливые сотрудники лучше хандрящих справляются с работой, они сильнее преданы компании и добиваются больших успехов. Правда, некоторые эксперименты показывают, что в плохом настроении люди трезвее оценивают ситуацию, быстрее и лучше справляются с заданиями. Тем не менее депрессия и, если брать шире, дурное расположение духа пусть и заслуживают понимания и сочувствия, но все же считаются чем-то нежелательным.

 

Лучшие версии себя

Как психология проникает в экономику, так и экономика проникает в психологию. Во всяком случае, язык для описания внутреннего мира человека все больше напоминает менеджерский. Душевный разлад теперь рассматривается не как конфликт бессознательных сил, а как неправильные установки насчет мира и самого себя, вызывающие разрушительные реакции и поступки.

Но все это поддается мониторингу, словно речь о рыночных индикаторах, и корректировке, как сбой в машине. Целью психотерапии становится не разгадка тайн души, как раньше, а адаптация: поиск таких мыслей и решений, которые не вызывали бы неприятные переживания; подспорьем служат фармакологические препараты, меняющие уровень веществ в мозге.

Этот способ смотреть на вещи поддерживает литература по саморазвитию, тренеры по личностному росту, сотрудники отделов кадров в прогрессивных компаниях. Жизнь предлагается рассматривать как бесконечный проект, а личность - как сменяющие друг друга итерации: завтра я стану лучшей версией себя (но не настолько, чтобы не задуматься о следующем "обновлении").

Правда, не исключено, что этот подход осложняет проблему, которую должен решить. Историк Карин Юханнисон писала: "Возможно, именно поиск собственной идентичности явился причиной того, что большинство современных диагнозов оперируют понятиями из области самокритики. Чаще всего говорят о депрессии, вызванной неспособностью человека сделать главный выбор - выбрать самого себя ("я ничто"), дальше наступают паралич и утрата способности к действию. Нереализованные амбиции, болезненный процесс самореализации тоже встречаются достаточно часто. Панические страхи, потеря контроля, социальные фобии, страх получить плохую оценку окружающих или паранойя с мыслями о собственной недооцененности и непонятости - все это побочные эффекты принудительного процесса самореализации".

 

Несколько политик счастья

Если переизбыток одинаково привлекательных вариантов без внятных критериев выбора действительно мешает обрести счастье, то возникает противоречие. Экономическая политика, которая привела к процветанию развитые страны, построена на предпосылке, что главное - обеспечить именно выбор и свободы.

В таком случае, рассуждает философ Дэниэл Хейброн, политика счастья может быть построена на мягких ограничениях. Взять пенсии. Большинство людей плохо планирует на десятилетия вперед. Тогда в странах, где государство не платит пенсию, ради благополучия в старости можно принять закон, чтобы в документах при устройстве на работу по умолчанию были выбраны пенсионные отчисления: добровольные, но не совсем. Если же человек против таких отчислений, то ему нужно сделать усилие, чтобы от них отказаться. Впрочем, приверженцы свобод могут возмутиться даже такому вмешательству.

Другой подход, продолжает Хейброн, опирается на социальную политику. Государство может печься сначала о безработице, а уже потом о росте ВВП, разбивать новые парки, развивать транспортную инфраструктуру, чтобы люди тратили меньше времени в пути. Но и тут проблема: "Выкопали яму - много недовольных, зарыли яму - много недовольных", - поет группа "Интурист". Поэтому кто-то скажет, что счастье вообще не государственная забота, главное - обеспечить людям возможности, чтобы они жили как им хочется.

Но с желаниями у нас, как мы помним, запутанные отношения. "Проекты по достижению успеха, известности, богатства в действительности направлены не на удовлетворение нужд человека, а на поддержание его неудовлетворенности", - рассуждает Карин Юханнисон. Чтобы это исправить, политика счастья должна быть поистине революционной.

На эту тему

Почему все замечательно, но никто не счастлив? Отрывок из книги Марка Мэнсона

Взлет, падение и новый подъем психоанализа. К юбилею "Толкования сновидений" Фрейда

Похоже, одиночество опаснее ожирения. Почему эпидемиологи бьют тревогу?