Дмитрий Волчек: Гостем прошедшей в Праге книжной ярмарки был популярный израильский писатель Меир Шалев. Его книги переводятся на многие языки, в том числе и на русский. Меир Шалев посетил штаб-квартиру РС. С писателем беседовала Александра Вагнер Александра Вагнер: В основе книг Меира Шалева – истории его родственников, переселенцев из России. Самая известная его книга – «Русский роман». Как признает автор, это единственное его произведение, наполненное историческими событиями и идеологическими спорами. Остальные книги Шалева более лирические. Алла Фурман, переводившая Шалева на русский, говорит, что книги писателя близки и понятны россиянам, потому в них чувствуется человечность русской классической литературы. При этом вполне реальные перипетии переплетаются с вымышленными, а порой и фантастическими событиями. Беседу с Меиром Шалевым мы начали с вопроса о том, как он стал писателем: Меир Шалев: Когда я бы маленьким, я хотел стать зоологом. Честно говоря, я и сейчас этого хочу, но уже получится. Я много лет работал на израильском телевидении, а писать начал, когда мне исполнилось 40 и я разочаровался в своей работе. Сначала были опубликованы два небольших рассказа, которые я написал для своих детей. Они пользовались успехом. Вот тогда я подумал, что, может быть, стоит взяться за большую прозу... Так появилась книга «Русский роман». Я использовал несколько историй моей семьи, что-то позаимствовал у моей бабушки, вспомнил рассказы, которые слышал в детстве от разных людей. Я считаю, что писатель должен рассказывать истории, а не продвигать какие-то идеи. Эта книга оказалась довольно успешной в Израиле, потом ее перевели на 25 языков. Так я и стал писателем. Александра Вагнер: Долгое время вы работали журналистом и даже писали колонку – комментировали политические события, основываясь на Библии – книге, которая была написана более 2 тысяч лет назад. Неужели в Библии можно найти ответы на вопросы современности? Меир Шалев: В этом нет ничего удивительного, так как отношения между людьми не сильно изменились со времен появления этой книги: мы по-прежнему любим, грустим, скучаем, хотим что-то получить, ревнуем, злимся. Все это не изменилось. Когда царь Давид говорит в Библии о любви и страсти, мы его хорошо понимаем и сегодня. Я написал две книги эссе с использованием текстов из Библии – одну о политике, другую – о литературе. Мы до сих пор прекрасно понимаем все книги Библии на иврите, языке, на котором писали и говорили тысячи лет назад. Житель Афин не может читать Гомера в оригинале, но я могу читать в оригинале слова пророка Иеремии. Иными словами, я начал писать эссе, основанные на Библии, потому что чувствовал общность с целой плеядой авторов, живших три тысячелетия назад. Для меня это очень важно. Александра Вагнер: Не могли бы вы привести пример из Библии, скажем, имеющий отношение к современной политике Израиля? Меир Шалев: Представим себе правителя, объявившего войну другой стране. Библия в этом отношении намного либеральнее, чем демократические государства, потому что в Библии существуют три типа людей, которые не участвуют в военных действиях: мужчина, недавно построивший дом, мужчина, начавший возделывать новое поле и еще не собравший урожай, и мужчина, помолвленный с женщиной, но еще не сыгравший свадьбу. Когда 40 лет назад меня призвали в армию, никто не спрашивал, собираюсь ли я жениться, построил ли я дом. В Библии есть два вида войн: одна – по требованию Бога, а вторая – война по выбору, когда человек может сам решить, начинать такую войну или нет: война ради возмездия, например. Сегодня таких различий не существует. Бог уже не говорит с нами и не может велеть начать войну против какого-то народа, и наши лидеры начинают вести себя как боги и приказывают нам отправляться на войну. Александра Вагнер: Вы выросли в мошаве Нахалаль, сельскохозяйственной общине. Какой была жизнь в этом поселении?

Меир Шалев: В основе лежала идея сплоченности. Никому не разрешалось, например, самостоятельно продавать или покупать сельскохозяйственную продукцию. В повседневной жизни такая коммунальная жизнь, конечно, приводила и к напряженности в отношениях. Сегодня практически все мошавы и кибуцы прошли приватизацию. Мне, молодому человеку, выросшему в таком поселении, его жители казались библейскими персонажами. Они пользовались большим уважением, и не только потому, что утверждали идеи социального равенства, но и благодаря сионистскому движению. Эти люди уважаемы и сегодня – несмотря на то, что такой образ жизни уже практически исчез. Александра Вагнер: Вы описываете жизнь в таких общинах и в «Русском романе», пишете о коллективизме этих поселений. Это в какой-то степени перекликается с идеями коммунистической идеологии. Меир Шалев: Частично это так, на первых израильских поселенцев повлияла коммунистическая идеология Восточной Европы, но в то же время это была необходимость, потому что Ближний Восток был очень бедным регионом с очень жарким климатом. Было мало информации о возможностях развития сельского хозяйства в этом регионе, но поселенцы хотели создать новое высокоразвитое общество, и для этого им приходилось объединяться. Иначе они не смогли бы выжить. У них была одна кухня на всех, потому что это было дешево и практично. Александра Вагнер: Ваши бабушка и дедушка приехали из России, и они занимались вашим воспитанием. Какие воспоминания у вас остались о детстве? Меир Шалев: В нашей семье всегда ощущался эмоциональный подъем. Я его связываю с русским темпераментом. Моя бабушка очень любила деда и все время ревновала его к другим женщинам, потому что он не был обделен женским вниманием, играл на мандолине и пел сентиментальные песни на русском языке. Дома они разговаривали на иврите, потому что считалось, что евреи – не важно, откуда они приехали – живут в новом доме и должны говорить на общем для всех языке – но у них оставался характерный акцент. И они, конечно, готовили русские блюда, которые я обожал – селедку, холодец, множество разнообразных супов. Когда я читал в "Мертвых душах" потрясающее описание застолья в доме у полицмейстера, я спросил бабушку, что это за рыба подавалась гостям? Она ответила, что это – для богатых, а мы ели только селедку. Когда мои книги начали переводить на русский, я обнаружил, что читателям в России они очень нравятся. Я думаю, это потому, что в моих книгах есть что-то хорошо знакомое россиянам, несмотря на то, что по-русски я не говорю. Наверное, во мне осталось что-то от бабушки и дедушки. Александра Вагнер: В доме, где вы выросли, были книги классических русских писателей. Они оказали на вас влияние? Меир Шалев: Мой любимый писатель – Николай Гоголь. Мне нравится Булгаков, особенно «Мастер и Маргарита». У меня есть кот, которого я зову Булгаков – из-за кота в книге. Еще я люблю Бабеля, хотя пишу совсем по-другому – его проза намного более отточена, как грани у брильянта: каждое его предложение красиво. Александра Вагнер: Можно ли сказать, что русская литература повлияла на израильскую? Меир Шалев: Это было очевидно 50-60 лет назад, потому что мы пели русские народные песни или писали новые слова на мелодии русских песен. Поколение моей матери выросло на произведениях Толстого, Достоевского, Шолохова. Я помню, что когда первый раз читал роман «Обломов» на иврите, то нашел эту книгу у одного из самых старых жителей деревни, где я вырос. Но мне кажется, что сейчас израильская литература находится под влиянием американских и британских авторов. Александра Вагнер: Считается, что характерная черта израильской литературы – юмор и ирония. Вы с этим согласны? Меир Шалев: В нашей литературе присутствует восточноевропейский юмор. Его можно найти и в моих книгах – я, по крайней мере, надеюсь, что он понятен: в романах я иногда использую анекдоты. В Израиле осталась еврейская традиция рассказывания историй, и мне кажется, что благодаря этому наша литература так популярна в Европе. Еврейский язык не очень богат по словарному запасу или по количеству носителей – только 4-5 миллионов человек говорят и пишут на иврите, но евреи много лет работают с текстом. Евреи не строили пирамид, не писали великих симфоний, не расписывали Сикстинскую капеллу. Среди нас, конечно, есть композиторы и художники, но мы прославились не этим. Мы стали известны благодаря книгам, благодаря литературе.