Ефим Фиштейн – о журналистских фантазиях

В благородном семействе немецкой прессы, самой политкорректной в мире, случился восхитительный скандал. Лучший автор журнала Der Spiegel, толстого и очень прогрессивного, то есть левого, оказался героем неприглядной истории. В своих писаниях он, якобы, сильно преувеличивал. Премиант и блестящий стилист, который считался у себя на родине эталоном журналистики, Клаас Релотиус умел придать даже самому захудалому сюжету надлежащее общественное звучание. Не случайно в его послужном списке 4 национальных и 1 международная премия, а в кармане – титул "Репортер года" в анкете CNN. Его репортажами зачитывались, ему удавалось оказаться там, где творилась история, найти и разговорить нужного человека, высказывающего правильные мысли. Пулитцеровская премия для него была вопросом времени.

Из-за дотошности ревнивого коллеги, который решил перепроверить факты, Релотиус лишился своей замечательной репутации. Оказалось, что и сюжеты сами, и интервьюируемые личности, и факты, и острые ситуации вчистую придуманы, высосаны из пальца. Когда-то считалось, что в журналистике лучше красть, чем откровенно врать. Допустимыми были разве что первоапрельские розыгрыши, мистификации, но это особый высокосложный жанр, не каждому доступный, что-то вроде черного юмора. Ведь в присутствии дурака и умному смеяться неловко. Но прошли времена профессиональной невинности.

Скандал вокруг талантливого репортера и его искрометных зарисовок в целом общеизвестен, и нет смысла в сотый раз смаковать детали. Любопытен эффект, который он произвел в интеллектуальных кругах Германии, страны, где, по меткому слову братьев Стругацких, давно произошло "полное одержание". Первоначальное сильное замешательство быстро сменилось содержательным обсуждением темы, в которой, если постараться, легко найти неожиданные повороты и ракурсы. Ведь сознательный журналист Релотиус работал, к штыку приравняв перо. Когда у вас в руках штык, а все вокруг бурлит и колобродит, вам не до мелочной сверки деталей. Релотиус писал свои репортажи из горячих точек не корысти ради, а токмо по велению сердца. И по заданию редакции. А редакционная правда нынче обычно бывает идейной, в отличие от бесстрастного бытописания.

Правде не обязательно быть точной. Если ложь работает на высшую правду, то шире дорогу такой лжи. Она, если смотреть в корень, а не на тривиальный факт бытия, есть нечто большее, чем приземленная мещанская истина. Нечего и говорить, что на Хуана Морено, редакционного коллегу Релотиуса, разоблачившего подлог, пала густая тень подозрения. Не в смысле недобросовестной перепроверки фактов, а в высшем смысле: типа на чью мельницу он, собственно, льет воду? На кого он работает, кто его дотошность проплачивает? Редакция теперь к нему относится с недоверием и от крупных тем на всякий случай отстранила.

Если потянуть за ниточку, разматывается весь клубок. Сегодня главное – понять, что такое "фейк-ньюс", лживая информация. Знатоки вам объяснят, что настоящий фейк – это запись "Дела идут великолепно!" в утреннем твите Дональда Трампа, потому что каждому дураку известно, что на самом деле дела идут из рук вон плохо. И напротив, всеми обсосанные сенсации о грязных оргиях с московскими проститутками на священной постели Обамы или об атомном радиопередатчике в футбольном мяче, с помощью которого Владимир Путин дает американскому президенту ценные указания, фейковой, то есть вводящей в заблуждение, информацией якобы не являются. Они что-то вроде попытки заполнения пустующих клеточек в таблице Менделеева – это сегодня клеточки пусты, а завтра они непременно будут заполнены обозначениями новых элементов, пока науке неизвестных.

Можно ли сказать, что информация об этих элементах, составленная на основе знания об их валентности, реакции с другими элементами и прочее, является фейком? О них смело можно говорить в настоящем времени, не дожидаясь формального обнаружения. Это научные предположения, логично вытекающие из всей совокупности познаний. Их гипотетическая достоверность более высокого порядка, чем сомнительная достоверность их временного отсутствия. Правильные журналисты абсолютную правду не перепроверяют, она вне и выше подозрений. Вот почему ни одной американской редакции даже в голову не пришло послать своего московского собкора в гостиницу Ritz, чтобы там поболтать с девочками, которые и в эту минуту в ожидании клиента мирно пасутся у стойки бара, и расспросить их, так ли уж хорош Трамп в деле, как нахваливают его сторонники? И ни один инвестигативный журналюга не тратит времени на поиски загадочного мяча, чтобы понять, кто и на каком дворе его гоняет. Вообще – ни одна сенсация не была доведена до стадии удовлетворительного расследования, хотя и разошлась гигантскими тиражами. Так все ли ясно суду?

Действительность – это давно не то, что есть, а то, что должно быть по нашему разумению. Каждый психиатр вам скажет, что как правдивую мы воспринимаем только такую информацию, которая хорошо укладывается в образ мира, сложившийся в наших головах. Эмоции выступают в роли своеобразных фильтров, пропускающих в сознание только то, что согласуется с нашими представлениями, и задерживают на входе то, что им противоречит. Более того, тонкая настройка эмоций и вытекающее из этого восприятие мира может оказаться для нашего самочувствия важней, чем то, что с нами происходит на самом деле. Тот из американцев или европейцев, кто по идейным соображениям настроен на провальные результаты правления Трампа, в самых замечательных новостях склонен видеть признаки приближающейся катастрофы. И наоборот, неисправимый оптимист, наступив на тротуаре на кучку собачьего дерьма, непременно возрадуется тому, какой сегодня выдался замечательный день, раз он, выходя из дому, не забыл обуть ботинки.

И чем же он, собственно, провинился, этот яростный репортер Клаас Релотиус? Разве недостаточно точно и красочно живописал он атмосферу захолустного американского городка Фергaс-Фоллз, что на западе штата Миннесота, где в марте 2017 года провел в творческой командировке три недели? Разве он не представил своим читателям республиканских избирателей типичными красношеими ретроградами, без надлежащего великосветского кругозора, из всех книг прочитавшими разве что Библию, как того и ждала от него редакция? С тонким юмором, достойным лучших рассказов О'Генри, он заставил туповатых собеседников раскрыть свою незамысловатую душу, лишенную европейской изысканности – к примеру, французской искрометности или немецкого остроумия. Он привел тонкие детали, выставляющие эту деревенщину на посмешище. Описал, не поленившись, придорожные щиты на городской черте с надписью "Мексиканцам въезд воспрещен". Проинтервьюировал местных школьников, которые по секрету сообщили ему, что на экскурсиях в Нью-Йорк консервативные преподаватели не водят их к статуе Свободы, заставляя вместо этого любоваться небоскребом "Трамп Тауэр". Поговорил по душам с парочкой фермеров-расистов, записавшихся в отряд самообороны, который отлавливает нарушителей границы только за то, что они ее пересекают незаконно.

Надо ли говорить, что блестящие заметки из американской глубинки, уже признанные лучшим репортажем года, оказались фокусом с разоблачениями? Убедительнейшие детали были плодом богатого воображения талантливого Клааса, не более того. В убогой действительности не оказалось ни тупых фермеров, ни запретительных щитов для мексиканцев, ни затюканных школьников. Их не было, хотя ведь могли бы быть! Хочется сказать, обязаны были быть, почти что были! Надо ли добавлять, что по тому же методу были состряпаны и другие творения Клааса, снискавшие ему славу и любовь читателей? Особенно большим спросом пользовались его репортажи с Ближнего Востока. Выжать слезу из глаза чувствительного читателя тут вообще проще пареной репы – достаточно подкрепить красочный рассказ о злодеяниях израильской военщины беседами с местными черными вдовами, опросом местных сирот с указанием арабских имен и фамилий.

Таким высокоморальным фальшивкам несть числа, как не счесть и борзописцев, в чьи сердца стучит пепел Клааса. Их общее слабое место – традиция классической журналистики опираться на живых свидетелей. Тех можно при случае отыскать, переспросить, попросить уточнить детали. Но делать этого ни в коем случае нельзя: бог знает, что эти люди наговорят. Нет человека – нет проблемы. Этот принцип давно восприняла американская журналистика, где дурная традиция была искоренена как пережиток прошлого. Главным поставщиком данных здесь повсеместно стал анонимный источник. Недоброжелатель, конечно, может наивно подумать или даже сказать вслух: в чем же, собственно, разница между серьезными изданиями и бульваром, который всегда пользовался материалами агентства "Одна баба сказала"? Разницы никакой, разве что в грамотном оформлении. Мы теперь пишем: "Одна обычно хорошо осведомленная баба, пожелавшая остаться неизвестной, сказала..." Уверен, что следующая Пулитцеровская премия будет по заслугам присуждена Анонимному источнику, самому плодовитому и авторитетному автору американской прессы.

Духовный отец и основатель гамбургского журнала Der Spiegel Рудольф Аугштайн, якобы, советовал сотрудникам руководствоваться девизом Schreiben, was ist! – "Пиши как есть!", то есть "Описывай мир таким, каков он есть". Сегодняшние профессионалы подобной этике благородных девиц могут только снисходительно усмехнуться. Они понимают, что писать надо не как есть, а как надо. Как хочется, чтобы было. Клаас Релотиус цеховой этики не нарушил. Он, как и бухгалтер Берлага, мог бы сказать: "Я сделал это не в интересах истины, а в интересах правды!" Разве что малость сглупил, приводя имена конкретных людей. В таком серьезном деле, как борьба за правду, люди – лишние.