Антизападная риторика, сопровождающая конфликт с Украиной, может вызвать обострение ситуации на Ближнем Востоке

Последние события в Ближневосточном регионе, казалось бы, не оставляют места и времени для того, чтобы здесь внимательно следили за событиями на востоке Украины. Война с террористической группировкой "Исламское государство" (для ее обозначения используются аббревиатуры ИГ и ИГИЛ), продолжающиеся нападения палестинцев на израильских граждан в Иерусалиме и других городах – все это на первый взгляд кажется бесконечно далеким от российско-украинской проблематики. Тем не менее, конфликт Москвы и Киева может серьезно повлиять на расстановку сил в регионе, считает профессор Американского университета в Бейруте (Ливан) Таляль Низамеддин, автор нескольких книг о России, последняя из которых – "Новый порядок Путина на Ближнем Востоке" – была опубликована в Великобритании в прошлом году. По мнению Низамеддина, риторика Кремля о необходимости противостояния "американскому игу", которой сопровождается война с Украиной, находит много сторонников в ближневосточном регионе. Профессор также уверен: политика России по отношению к "Исламскому государству" будет оставаться двойственной, потому что Москве выгодно существование этой группировки как противника западного мира.

Словосочетание "цветные революции" прежде всего ассоциируется с событиями на постсоветском пространстве – "революцией роз" в Грузии в 2003-м, "оранжевой революцией" на Украине в 2004-м, "революцией тюльпанов" в Киргизии в 2005-м. Еще об одной "цветной революции" вспоминают реже. Это "революция кедров" в Ливане, главным требованием которой был вывод из этой страны сирийских войск. В следующем году "революции кедров" исполнится 10 лет. По словам Таляля Низамеддина, за событиями на Украине в Ливане внимательно следят как раз те люди, которые имели непосредственное отношение к ливанским событиями 2005-го:

– Тогда, девять лет назад, события в Ливане были в значительной степени ориентированы на "цветные революции" в Грузии и на Украине. Сегодня на Украине идет война, в страну под разными видами введены российские войска, а Крым и вовсе аннексирован. Скажите, как эти события воспринимаются в Ливане и, шире, в арабском мире?

– Этот конфликт виден здесь по идеологической границе, которая проходит в самой Украине. Сразу оговорюсь, что внимания этому, как и вообще Восточной Европе, здесь уделяется мало. Что, кстати, учитывая существенную роль России в регионе, удивительно и печально. Те, кто вовлечены в эту дискуссию, это как раз люди, которые принимали участие в "революции кедров". Параллелей больше нет, со времени цветных революций прошло почти десять лет, и если тогда эта группа людей видела связь и аналогии между происходившим в Ливане и на Украине, то теперь, скорее, они осознают, что Восточная Европа, в целом, пошла своим путем, а Ливан остался там, где был. Война на Украине для арабского мира – это часть большого нарратива, потому что вопрос, который ставится к происходящему там, очень простой, он напоминает внутрироссийскую риторику: хочет ли Украина присоединиться к "западной семье" с ее свободой слова, либеральной демократией, независимой судебной системой, децентрализацией власти, или же ее туда пытаются втянуть насильно, против воли, попирая желание народа? Для одних это вопрос выбора украинцев, для других – вопрос экспансии НАТО, США и их союзников. Нужно понимать, что для большой части населения Ближнего Востока, особенно после начала гражданской войны в Сирии, сегодняшние дни – время ожесточенного сопротивления темным силам США, Израиля и Великобритании, стремящимся поработить народы и уничтожить традиционные "восточные ценности". Эти настроения, по ряду причин, куда сильнее, чем во времена американского вторжения в Ирак. Во-первых, потому что президент Сирии Башар Асад до сих пор там, где он есть, а во-вторых, контекст Арабской весны придал этой идеологии новый импульс. Башар Асад назвал действия против его режима "всемирной войной" ("Universal war", Mu'araka al-kulliya. – РС). А те, кто защищают регион от "темных сил", – это как раз режим Асада, "Хезболла", Иран и Россия, вот это "хорошие парни". По этой же линии проходит и конфликт на Украине. Знакомая логика, да?

– Помимо сторонников "Хезболлы" и сирийского с иранским режимов, велика ли поддержка такой точки зрения на происходящее?

– После начала войны в Сирии наблюдается интересный поворот: все большую поддержку этой точке зрения выражают православные христианские общины Ближнего Востока. Это, в общем-то, не ново, но в последнее время такая тенденция усилилась. У этих общин исторически враждебное отношение к Саудовской Аравии и суннитским движениям в целом, которые, как кажется православным, хотят их уничтожить. А шииты почему-то не хотят. Но дело тут, конечно, в России, которая и Асада, и Иран поддерживает. И, конечно, для православных христиан региона Россия – спаситель и покровитель, а раз Иран и режим Асада – союзники России, так сказать, на местах, то они и защитят православные общины. Это, конечно, малочисленные группы, но, повторюсь, в последние годы их позиция стала громче.

– Создается ощущение, что на Ближнем Востоке господствует та же точка зрения, что в российских государственных СМИ: Запад – зло, стремящееся поработить общество с "традиционными ценностями". Есть ли какие-то региональные нюансы?

– Давайте возьмем арабо-израильский конфликт. Посмотрите на "Хезболлу": они воевали против Израиля, теперь они воюют в Сирии. Это один из примеров того, как арабо-израильский конфликт отходит на второй план. Во-первых, из-за войны в Сирии, которой не видно конца. Во-вторых, как раз из-за того, что антиизраильская риторика сменилась на нарративы защиты "восточных ценностей", "традиционных обществ" Ближнего Востока. Мотив защиты "восточных ценностей" оказался чем-то куда большим, чем арабо-израильский конфликт. Конечно, Израиль был и всегда будет удобным врагом для кого угодно на Ближнем Востоке. Но если во всех этих нарративах отбросить идеологическую часть, то в них ничего больше нет: это не пан-арабизм, например. Они не предлагают ни экономических, ни социальных изменений или развития. Такая риторика стала особенно популярна с начала войны в Сирии, когда для режима президента Асада вопрос встал не иначе, как о существовании вообще. Поэтому сирийский режим ставит себя во главе этого нарратива, на передовой в сражении с западной "осью зла".

– Российская внешняя политика на Ближнем Востоке не менялась с 1996 года, когда Евгений Примаков обозначил в качестве принципиальных задач построение тесных отношений с противниками США в регионе. Стабильно поддерживая Иран, любые антиизраильские шаги (будь то победа ХАМАС на выборах в Палестинской автономии или передача "Хезболле" данных об израильских маневрах во время войны 2006 года), а также заблокировав резолюции по Сирии, Владимир Путин все же избегал прямой конфронтации с США. Как в мире вообще, так и на Ближнем Востоке в частности. Сейчас, после аннексии Крыма, ситуация резко изменилась и российский режим прямо противостоит США и Евросоюзу. Как это может повлиять на баланс сил в Ближневосточном регионе?

– Я думаю, это как раз то, что сейчас обсуждается на конференциях и встречах: будет ли Путин гнуть свою линию дальше, будет ли он настолько уверен в себе, что перейдет в прямую конфронтацию с Западом в любой точке мира. Мне кажется, что после аннексии Крыма он почувствовал, что дело сделано: он применил силу, вопрос замят и больше не обсуждается. Теперь он говорит о Восточной Украине, о ее статусе, теперь там идет война. Раньше он (как ему кажется) обставил Обаму, спас режим Асада, заблокировав все резолюции в Совбезе ООН и заявив, что проблема не в режиме, а в террористах, что 200 тысяч убитых сирийцев – это жертвы терроризма, а действия Асада тут ни при чем. И вот теперь, после успехов ИГИЛ, он с легкостью может говорить, что был прав. И это главная катастрофа, на мой взгляд: Кремль верит, что он выигрывает, что он на правильном пути.

Я боюсь, что прямые столкновения могут произойти и здесь. И, если это случится, они могут непредсказуемо повернуть ситуацию на Ближнем Востоке. Единственное, что остается, – это надеяться, что в Кремле понимают, что на Ближнем Востоке есть определенные рубежи, которые нельзя переходить. Главный такой рубеж – Израиль. Любые действия, способные поставить Израиль под угрозу, которая будет существеннее, чем ракеты ХАМАС или деятельность "Хезболлы", просто так не пройдут. В Кремле должны знать, что действия на Ближнем Востоке – это не только и даже не столько конфронтация с Западом, сколько осторожность, необходимая для сохранения баланса сил в регионе. Зайдя слишком далеко, Россия может создать такой сценарий, при котором даже Владимир Путин не сможет дальше контролировать происходящее в регионе. А Владимир Путин, как мы знаем, любит контроль. Когда решения принимает один человек – это всегда опасно в политике. А если это происходит на Ближнем Востоке – то особенно.

– Вы упомянули об ИГИЛ. Вопросы о происхождении их огромных средств обсуждаются не один месяц. По большей части эти пути ведут в Катар и Саудовскую Аравию. Скажите, каковы отношения этих стран с ИГИЛ?

– Конечно, в Катаре и других государствах Персидского залива традиционно немало людей, чья идеология близка к "Аль-Каиде" или ИГИЛ, это бесспорно. С другой стороны, очень мало кто понимает, что такое, например, Саудовская Аравия. Там часть элит запугана "Аль-Каидой" и скована по рукам и ногам: ведь если они попробуют воспрепятствовать деятельности радикальных суннитских группировок, то последние обратят свои силы против них. Поэтому они не могут ничего не сделать, но это вовсе не значит, что от них исходит поддержка ИГИЛ или "Аль-Каиде". В Саудовской Аравии, как я уже говорил, есть относительно либеральная элита. Но главное, на мой взгляд, в том, что страны Залива зависят от ИГИЛ и "Аль-Каиды": среди населения этих стран уровень грамотности довольно низок, и любые радикальные идеологии опасны для их руководств. Возвращаясь к ИГИЛ, хочу заметить, что проблема, которая сложилась в Сирии и Ираке, сложилась не из-за ИГИЛ. Не подумайте, что я защищаю их, мы все знаем, что они фанатаки и радикалы, и, конечно же, никто не хочет укрепления их власти. Которого и не произойдет. Не будет никакого правительства или государства ИГИЛ, они просто не знают, как им управлять, и население региона никогда не перестанет отвергать их.

ИГИЛ – эффективная партия, если угодно, большевистского типа: они используют террор и радикальную тактику, проводят этнические чистки, разрушают объекты культурного наследия. Они очень хорошо справляются с продвижением в социальных сетях, и у них очень успешно получается представлять себя чем-то большим, чем они являются на самом деле. Они находят каких-нибудь пятнадцать голодных и брошенных командиром солдат, расстреливают их и заявляют, что убили 15 неверных в великой битве. Которой не было. В этой войне вообще нет битв, это не Вторая мировая со Сталинградом: достаточно примеров из Сирии, когда мы слышали, что ополченцы, например, взяли какой-то город после изнурительной осады. А спустя три месяца узнаешь, что они, оказывается, его оставили. То же самое и с Кобани: это крохотный город бог знает где. Вопрос, конечно, в этнических чистках и расправах, которые устраивают эти фанатики, но никаких больших битв там нет.

– Какова будет роль России в борьбе с ИГИЛ?

– Роль России тут, как мне представляется, двойственна. На первый взгляд, Россия, конечно же, будет против ИГИЛ, будет выступать с заявлениями, осуждающими терроризм, и все в таком роде. В российских правящих кругах всегда есть страх возникновения нового конфликта на Кавказе, связанного с радикальным исламом. Как известно, чеченцы уже воют в составе ИГИЛ, и это, конечно же, не может не волновать Кремль. Но если вспомнить, что российская внешняя политика со времен Примакова заключается в поддержке любого, кто может ослабить влияние США, то для России, конечно, очень выгодно, чтобы Обама завяз в войне с ИГИЛ как можно глубже: это втянет США в новый крупный региональный конфликт, в партизанскую войну, и всегда найдется кто-то в Бостоне или Лондоне, кто взорвет себя во имя ИГИЛ.

Я не думаю, что Россия хоть как-то присоединится к этой борьбе, для нее ИГИЛ – очень и очень выгодно. Это с одной стороны. С другой стороны, нужно понимать, что на Ближнем Востоке Сирия и Иран позиционируют себя следующим образом: мы защищаем арабский мир от Израиля, поэтому у нас оружие; а вообще мы умеренные и мирные, не то что, например, фанатики из ИГИЛ. И это еще одно объяснение выгоды, которую Россия получает от ИГИЛ, – ее союзники в регионе позиционируют себя как защитники от радикалов, избегая вопросов о собственном разоружении (как, например, "Хезболла") или ядерной программе (как Иран).

– Не могу не спросить вас про заглохший мирный процесс между Израилем и Палестиной. Какая здесь ключевая проблема, на ваш взгляд?

– Как я могу судить по своему опыту работы в США, а я работал в Госдепартаменте, – американцы, в целом, хотели бы мира. Начиная с Клинтона, да и при Буше, в общем-то, тоже. Корень проблемы в том, что влияние США на невероятно разношерстное израильское общество сильно ограничено. Как США может повлиять на израильтян-иммигрантов из бывшего СССР – не совсем понятно. А в то же время именно они – ключевая сила, которая движет израильскую политику вправо, причем со светским уклоном.