Войны Израиля

В недельной главе "Экев", как и во многих других местах книги "Дварим", сынам Израиля дается предписание уничтожить народы, населяющие Эрец Кнаан: "И истребишь ты все народы, которые Господь, Бог твой, предает тебе; да не пощадит их глаз твой". (7:16)

Что значит этот Божественный призыв к жестокости? Чем вызвана беспощадность войн, которые вел древний Израиль?

Рав Кук поясняет: "Совершенно невозможно было во времена, когда соседи Израиля были самой настоящей волчьей стаей, чтобы народ не воевал. Более того, крайне важно было посредством жестокого обращения вселить в дикарей страх, чтобы через это привести человечество к его должному состоянию ("леави эт эношут ле-ма шехи цриха лихьет"), не задерживая того часа. И знай, что в общественных законах Тора не подталкивает дух народа в сторону милосердия" ("Игрот арайя" 89).

Итак, древний Израиль воевал в соответствии с негласными конвенциями своего времени, как он воюет сегодня в соответствии с конвенциями современной западной цивилизации, конвенциями народов, в определенной мере достигших, наконец, "должного состояния".

Однако, как можно понять из слов Рава, собственно иудейский "этический код ЦАХАЛа" вполне бы мог быть жестче того, который в 1994 году разработал профессор Тель-Авивского университета Аса Кашер ("Руах ЦАХАЛ - арахим у-клалей иесод").

Периодически, особенно в пору пробуждения террористической активности, в Израиле начинают разгораться страсти, и в адрес этого, привязанного к международным конвенциям "кода", высказывается едкая критика.

В ряде случаев критика эта вызвана недоразумением. Отмечается, например, что из-за пиетета перед "гражданскими объектами", израильские солдаты подвергаются излишнему риску.

Но дело в том, что не только согласно алахе, но и согласно Женевской конвенции, собственных солдат не подвергают опасности ради безопасности вражеского населения. Согласно Женевской конвенции, ответственность за гибель мирного населения несет именно тот, кто разместил в жилом районе огневую точку, а не тот, кто подавил эту точку, задев одновременно также и гражданские лица. Дело таким образом не в конвенциях, а в применении мировым сообществом двойного стандарта: одного - по отношению к Израилю, и другого - по отношению к террористам.

В тех случаях, когда под политическим давлением ЦАХАЛ (из-за опасения задеть безоружных пособников террора) подвергает излишней опасности жизнь своих солдат, он нарушает не только алаху, но и Женевскую конвенцию, и подает народам очень дурной пример.

Само же стремление не причинять мирному населению излишних страданий похвально и ничего предосудительного с точки зрения алахи в себе не содержит. Во времена Моше Рабейну и царя Давида геноцид действительно являлся вполне принятым, т.е. "конвенциональным" средством ведения войны. Но если в мировом сообществе, стремящемся к "должному совершенству", наконец, стали действовать иные моральные нормы, то ЦАХАЛ первый, кто должен им следовать. Однако все же не слепо, а исходя из верности своим оперативным задачам.

При столкновении цивилизаций, одна из которых приближается к "должному совершенству", а вторая остается в пещерном состоянии, "этический код армии" обязан быть гибким.

Если на вас набросился бандит, мастерски владеющий приемами кикбоксинга, нелепо использовать против него исключительно правила классической борьбы, только потому, что она более "цивилизованная", а ваш тренер строго-настрого запрещал вам прибегать к иным приемам.

Ошибочное уравнение

Рассмотрим в этой связи только один вопрос, расколовший недавно Израиль: прав ли "хевронский стрелок"?

После того, как в марте 2015 года сержант Эльор Азария прикончил перед камерами "правозащитников" раненого террориста, а министр обороны, минуя внутреннее армейское расследование, отдал стрелка под суд, тот оказался в центре общественной полемики.

30 июля кассационный суд повторно признал Азарию виновным в нарушении правила открытия огня, подтвердив довольно мягкий для такого случая приговор – полтора года заключения. Страсти разгорелись с новой силой.

Формально суд, разумеется, прав. Какая бы ни была принята норма открытия огня, подчиняться солдаты должны именно ей, а не собственным эмоциям и соображениям. Признать, что "хевронский стрелок" "был прав" довольно сложно, тем более, что все эти полтора года сам Азария стеснялся назвать истинную причину своего поступка, предоставив адвокатам изыскивать в его поведении признаки повышенного беспокойства.

Итак, совершенно ненормально, чтобы рядовой сам устанавливал правила открытия огня и вершил полевой суд вместо трибунала.

Тем не менее нельзя закрывать глаза на то, что трибунал в дальнейшем приговаривает террориста не к смертной казни, а к 25 годам изоляции в учреждении санаторного типа (на либеральном новоязе такой приговор именуется "пожизненным заключением"), а "палестинской автономией" к этим карательным мерам добавляется еще и пожизненная "зарплата".

Наказание явно неадекватное.

Приверженцы известного "этического кода" парадоксальным образом вспоминают о "святости человеческой жизни" не тогда, когда от руки террориста гибнет еврей, а тогда, когда возникает угроза жизни его убийце. Обществу внушается приблизительно следующее: Террористы убивает евреев только за то, что они евреи. Не уподобляйтесь им, убивая их только за то, что они террористы!

Но общество все более сомневается в правомерности этого "высоко-этического" уравнения. Приверженцы "кода", твердящие о безусловной ценности человеческой жизни, на деле обесценивают ее, порождая лишь ощущение безнаказанности.

Эта безнаказанность, проявляющая себя не только в отношении к террору, но и в отношении к повседневным грабежам, осуществляемым арабами в "приграничных" еврейских хозяйствах; к рэкету частных бизнесов; к наглому разграблению армейских складов, ведущемуся бедуинскими налетчиками прямо на глазах у караульных отрядов; эта безнаказанность - аморальна.

Дело не в "мстительности". Для людей, выросших на французском кинематографе, в котором положительный герой непременно возвращает отрицательному выбитую из его рук шпагу, умерщвление безоружного человека всегда будет претить. Да и конвенцию, запрещающую убийство военнопленных, можно признать замечательным достижением.

Однако отношение к террору все же не вписывается в этот - в целом похвальный - моральный формат. Оно не вписывается в него по двум существенным параметрам.

Во-первых, обезоруженный террорист - это не "военнопленный". Он представляет не страну, т.е. не одну из стран, подписавших конвенцию, а в лучшем случае преступную организацию. В строгом смысле слова террорист под Женевскую конвенцию не подпадает. Эта деталь служит одним из юридических оснований, позволяющим США содержать террористов в тюрьме Гуантанамо в условиях, не отвечающих постмодернистским правовым стандартам.

Во-вторых, террорист отличается от солдата вражеской армии также и тем, что он опасен не только в определенный период времени, он опасен всегда.

Если "этический код ЦАХАЛа" допускает убийство вооруженного террориста, так как в тот момент он представляет угрозу человеческой жизни, то по большому счету он должен допустить также и убийство террориста, благоразумно отбросившего свою "заточку". Ведь он остается опасен на протяжении всей своей жизни.

Каждые несколько лет - то по "обмену", то в качестве "жеста доброй воли" - сотни, а то и тысячи убийц выходят из израильских тюрем на свободу. Выходят, и снова убивают евреев. В таких условиях оставлять террористов в живых - непростительная роскошь. Жизнь арабского террориста не должна быть предпочтительнее жизни мирных израильских граждан.

И здесь как раз уместно вспомнить об отмеченной равом Куком галахической тонкости: в общественной сфере галаха не заостряется на милосердии.

Милосердие уместно в частной жизни: здесь мы призваны прощать, не хранить злобу, здесь мы можем сколько нам вздумается подставлять вторую щеку, именно таким способом собирая горящие уголья на головы наших врагов. Но когда речь заходит о национальной безопасности, то от правила "око - за око" отклоняться недопустимо. С врагом воюют с учетом его методов.

Вопрос адекватного наказания террористов в окно Овертона пока все еще не вписывается. Но небольшую форточку (имени этого ученого) выходка сержанта Азарии безусловно приоткрыла: политики в одночасье заговорили и о необходимости применения смертной казни, и о важности контрольного выстрела.