Сразится ли шиитская республика с суннитскими монархиями?

Ситуация вокруг ИРИ неуклонно обостряется. Вот почему газета «Военно-промышленный курьер» продолжает публикацию выступлений участников очередного «круглого стола» Клуба мировой экономики и мировой политики факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ и Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), посвященного иранской проблеме. Еженедельник уже ознакомил читателей с точкой зрения на сей счет академика РАН Алексея Арбатова. Представляем мнение еще двух известных экспертов.

Коротко озвучу несколько тезисов, чтобы спровоцировать обсуждение. Начнем с того, что иранская тематика является объектом широкой глобальной информационной войны. В этих «боевых» условиях объективно разобраться в событиях очень трудно, особенно с учетом закрытости Ирана, отсутствия достоверных данных и обилия всякого рода дезинформации. Тем более очень трудно прогнозировать развитие событий на фоне множественности игроков, запутанности интересов и непредсказуемости возможных поворотов в ситуации. Это первое. Второе – сам конфликт вокруг Ирана сегодня сопряжен с совершенно новыми явлениями и линиями водораздела на глобальном и региональном уровне, а также внутри самой страны.

«А был ли мальчик?» Говоря о глобальном уровне, достаточно упомянуть о непростых отношениях между Россией и Соединенными Штатами по оценке обстановки на Ближнем Востоке, об обостряющейся настороженности США в отношении Китая и переносе внимания Вашингтона на Азиатско-Тихоокеанский регион (АТР), а также о роли таких новых объединений, как БРИКС, члены которого поначалу даже занимали консолидированные позиции по вопросу кризиса в Сирии, хотя теперь и разошлись во мнениях. Это, кстати, позволяет предположить, что и по отношению к иранскому кризису всем членам этого объединения будет также трудно выступать солидарно.

На региональном уровне иранская проблема, безусловно, сопряжена с сирийским кризисом и с развитием ситуации в Ираке и вокруг него после ухода сил США и их союзников, не говоря уже об интересах Израиля, обеспечение безопасности которого остается и сегодня одной из главных стратегических задач США. Что же касается поствоенного Ирака, то главное для Вашингтона – не допустить роста там иранского влияния. А оно становится все более заметным, особенно в условиях, когда шиитское правительство Нури Малеки, испытывающее беспокойство в связи с беспрецедентным усилением радикальных суннитских сил в регионе, проявляет тенденцию к авторитаризму. Вопрос о минимизации влияния Ирана стоит на повестке дня большинства всякого рода конференций, совещаний, мозговых штурмов, проходящих в США. Многие присутствующие об этом хорошо знают. Сегодня очень важно решить вопрос: «А был ли мальчик?». Я имею в виду те два обвинения, которые предъявляются Ирану и которые, как ни странно, полностью повторяют то, что было предъявлено в свое время Саддаму Хусейну. Это опять создание ядерного оружия и поощрение терроризма. В какой мере можно говорить о правомерности первого обвинения? Не хочу вдаваться в детали этого вопроса, напомню лишь нашу официальную позицию, совпадающую с позицией большинства экспертов. Как известно, она состоит в том, что убедительных доказательств того, что Иран работает над созданием ядерного оружия, не существует и пока Тегеран, очевидно, не принял политического решения о его разработке. Но он создает ситуацию, называемую «японской опцией», что означает достижение технологического уровня, который может помочь при необходимости в максимально быстрые сроки создать ядерное оружие в том случае, если будет принято соответствующее политическое решение.

Есть еще один важный вопрос о том, из-за чего вообще все происходит, кто и в чем в этой проблеме заинтересован, чего хочет Иран, чего хотят те, кто ныне разжигает ситуацию вокруг Ирана, в чем состоит наш интерес, который сегодня все понимают по-разному. Боюсь, и присутствующие здесь эксперты тоже стоят на разных позициях.

Кто заинтересован в том, чтобы была война, если уж мы говорим о войне, и кто не заинтересован? Я вам скажу, что иногда, когда приходится делиться соображениями с нашими западными коллегами, некоторые из них говорят: послушайте, вы же больше всех заинтересованы в том, чтобы цены были 250 долларов за баррель. Вы, а не мы поджигатели войны, вы поддерживаете Иран, подталкиваете к тому, чтобы он безобразничал, чтобы мы по нему ударили. Как будто в этом наш интерес и мы чуть ли не виновники кризиса. А мы как раз сторонники справедливого дипломатического урегулирования, мы неоднократно обращались к Ирану с предложениями, вовлекали его в диалог с международными партнерами. Но он идет трудно. Не будем забывать, что при всей остроте внутриполитических противоречий в Иране в стране существует абсолютный консенсус по ядерной проблеме, все считают, что режим имеет полное право продолжать мирную ядерную программу, а предъявляемые ему обвинения и оказываемое давление несправедливы. Этот консенсус используется режимом для политической консолидации. Противоборство в политической элите ИРИ А если вернуться к новым линиям раскола в регионе, о которых я упомянул, то это прежде всего резко обострившиеся отношения между суннизмом (в лице побеждающих повсеместно исламистских сил) и шиизмом. В своей блестящей книге The Wave, написанной еще до «арабской весны», Герект, один из бывших американских разведчиков, предсказал, что в регион идет волна исламизма, дав повод сторонникам теории заговора американцев подозревать их в том, что они эту волну и готовили. На самом деле это не так. Но тем не менее высказывание, которое я слышу уже лет пять от моих американских коллег по ближневосточному цеху о том, что демократия придет на Ближний Восток «не с вестернизированными демократами, а с исламистами», было характерно для немалой части экспертного сообщества и лиц, принимающих решения. Я думаю, оно сыграло свою роль.

Сегодня происходит то, что я бы назвал великой исламистской революцией, в результате которой в регионе возникает окружающая Иран цепочка исламистских суннитских режимов. Это новое суннитское возрождение. Можно сказать, что недавний шиитский проект, с которым выступили США в Ираке и который дал огромную силу Ирану, потому что именно американское вторжение в Ирак сделало Иран едва ли не самым влиятельным актором в этом регионе, сегодня явно сменился исламистским, отчасти даже салафитским проектом. Именно на эти силы, похоже, делает ставку Вашингтон. А столкновение или начинающаяся шиитско-суннитская война, безусловно, является одним из тех факторов, которые оказывают влияние на обстановку вокруг Ирана.

Я понимаю, что скорее ставлю вопросы, чем предлагаю решения. В целом отвечая на вопрос о том, будет война или не будет, я склоняюсь к тому, что ее, наверное, все-таки не будет. Есть надежды на благоразумие и международного сообщества, и самого Ирана. Надо сказать, что Иран – общество гораздо более плюралистичное, чем это представляют себе многие из здесь присутствующих, и соответственно с весьма развитыми элементами демократии. Дебаты, которые в этой стране открыто ведутся, в том числе и на страницах прессы, само существование печатных изданий различной политической ориентации, множество групп интересов, бурная парламентская жизнь – все это резко отличает Иран от некоторых его соседей, у которых царит подавляющее всякое разномыслие единовластие. Коснусь вопроса о противоборстве группировок внутри иранской политической элиты, обостренного предвыборной борьбой. Сегодня работающие со мной в Институте востоковедения РАН эксперты называют шесть основных групп в иранском политическом классе, которые в основном конкурируют между собой в борьбе за власть (следует отметить, что ни один из лидеров основных политических групп в иранской элите не выступает против ядерной программы Ирана): 1. Консервативно-религиозная группа верховного лидера исламской революции (Рахбара) аятоллы Али Хаменеи. 2. Националистическая группа президента ИРИ Махмуда Ахмадинежада (членом группы Ахмадинежада является также вице-президент Ирана Эсфандияр Рахим Машаи). 3. Группа экс-президента ИРИ Али Акбара Хашеми Рафсанджани (в настоящее время он занимает пост председателя Совета по определению политической целесообразности при Рахбаре) и экс-председателя Исламской консультативной ассамблеи Мехди Каруби. 4. Группа последнего премьер-министра ИРИ Мир-Хосейна Мусави (считается лидером реформистского крыла в иранском политическом классе и с 2009 года пользуется поддержкой США и всего западного сообщества). 5. Группа мэра Тегерана Мохаммад-Багер Галибафа. 6. Группа спикера меджлиса (национального парламента) Али Ардашира Лариджани. Основная борьба в 2011 году развернулась между группами Рахбара и президента. В преддверии предвыборной диады (выборы парламента в 2012-м и президента ИРИ в 2013-м) группа Али Хаменеи активизировала давление на президента Махмуда Ахмадинежада, стремясь ослабить его позиции, а полем этого давления стал меджлис. К концу 2011-го противостояние между Ахмадинежадом и депутатами, контролируемыми Рахбаром, достигло весьма высокого накала. Еще в феврале 2011 года 12 депутатов-консерваторов направили в специальную комиссию меджлиса обращение, в котором обвинили президента в многочисленных нарушениях Конституции и заявили о намерении призвать Ахмадинежада к ответственности. В начале мая того же года уже около 90 депутатов подписали петицию с требованием заслушать в меджлисе отчет Ахмадинежада о ситуации в стране. Члены парламента подчеркивали, что в ходе этого отчета их особенно интересуют вопросы, касающиеся возможных разногласий между президентом и верховным лидером Ирана Али Хаменеи. Помимо этого, депутаты потребовали раскрыть причины срыва проекта государственного финансирования компании Tehran Urban and Suburban Railway Co (строительство тегеранского метрополитена). Президенту удалось добиться того, что этот план был сорван.

Новая атака, поводом для которой стал финансовый скандал вокруг ближайшего соратника президента – министра экономики и финансов ИРИ Шамсоддина Хосейни, произошла в конце октября 2011 года. 22 члена меджлиса подписали проект документа о снятии этого министра, который был обвинен в отсутствии должного контроля над банками и другими финансовыми учреждениями, злоупотреблении властью и ненадлежащем исполнении своих обязанностей. Вскоре группа из 73 депутатов меджлиса потребовала вызвать президента в парламент для допроса, теперь уже для объяснений по поводу взятого Ахмадинежадом курса на снижение роли духовенства в политической и государственной жизни Ирана. На этот раз опять не получилось, но совсем недавно это беспрецедентное событие все же состоялось: впервые президент страны был вызван для дачи объяснений в меджлис. В ближайшее время станет ясно, удастся ли Ахмадинежаду укрепить свои позиции в меджлисе, где среди 290 депутатов около половины являются его несомненными сторонниками. Некоторые аналитики склонны называть эту группу едва ли не «светской», хотя говорить об их отходе от концепции велаят-е факих в иранской исламской государственности, по-моему, пока преждевременно. Возможные варианты Последний вопрос, который я упомяну, какой же сценарий будет реализован, если вдруг военная акция против Ирана все же состоится. Как прогнозировали достаточное время назад эксперты нашего института, одна опция – нанесение ракетно-бомбовых ударов по иранским ядерным и военным объектам. Как вы знаете, иранцы очень активно развивают ракетное оружие и добиваются высоких результатов. Это и антикорабельные ракеты, и в особенности крылатые ракеты, создаваемые в последнее время.

Некоторые эксперты говорят о том, что Иран чуть ли не готов для наступательных действий. Я думаю, это не так, но даже в рамках нанесения ракетно-бомбовых ударов этого сценария можно рассматривать вариант и единовременного удара по каким-то объектам, и ограниченных ударов в течение краткосрочного периода (2–5 дней), и многодневной широкомасштабной авиационно-ракетной операции, которая, с точки зрения, к примеру, израильских военных экспертов, является оптимальным вариантом. Другой сценарий – наземная военная операция – видимо, наименее вероятен, потому что связан с огромными потерями, рисками, и вряд ли кто-то на это пойдет. Если говорить о масштабной авиационно-ракетной операции, она отбросит Иран назад, как считает Энтони Кордесман из Центра стратегических и международных исследований в Вашингтоне, примерно на полтора года. Но Иран за это время выйдет из ДНЯО, примет (на полном основании) решение о создании ядерного оружия, и что будет дальше – пока неясно. Если каждые полтора года потребуется воевать, это будет сложно.

Ну и, наконец, ИРИ может ответить асимметрично. Конечно, не перекрытием Ормузского пролива, я думаю, на это сегодня реальной возможности нет, тут больше риторика. Риторикой являются и измышления о создании военных баз в Латинской Америке для нанесения ударов по американскому побережью. Я думаю, это тоже несерьезно. Но асимметричные действия возможны и особенно то, что Тегеран может быть «спойлером» и в Ираке, и в Афганистане, причем весьма эффективным спойлером, это, безусловно, точно. Но заметим, что не только в США, но и в Израиле есть немало активных противников нанесения военных ударов по Ирану. Среди них – бывшие руководители влиятельных спецслужб страны. И самое последнее – влияние на Иран санкций, в первую очередь односторонних санкций западных держав. Сегодня оно значительно, оно бьет по иранской экономике, особенно болезненными будут нефтяные, планируемые Евросоюзом санкции. Но лидеры Евросоюза хитрят: во-первых, новые санкции введут только с 1 июля, во-вторых, у европейцев есть в отличие от американцев, стоящих на более жестких позициях, надежда на то, что с Тегераном все-таки удастся договориться. Мне кажется, что переговоры с Ираном не стоит предварять решением о санкциях. Кроме того, все понимают: Тегеран найдет способ эти санкции обойти, и я думаю, что он устоит. Если устоит Иран, то это останется одним из главных резервов для правящего режима в Сирии и для шиитских сил в Ираке, которые все больше и больше проявляют себя в защиту Ирана, стремясь предотвратить военную акцию против этой страны.