Золотой жертвенник 

В недельной главе "Тецаве" даются заповеди, связанные с одеяниями священников, а также с порядком принесения жертв. Вместе с тем, одно описание продолжает тему предыдущей главы "Трума", связанной с устройством самой скинии, и это предписание изготовить золотой жертвенник: "И сделай жертвенник для сжигания курений; из дерева шиттим сделай его. Локоть длина его и локоть ширина его; четырехугольным да будет он и в два локтя вышиною; роги его из него же. И обложи его золотом чистым, верх его и стены его кругом, и роги его; и сделай к нему золотой венец вокруг… И помести его пред завесою, которая пред ковчегом откровения, против крышки, которая над откровением, где Я буду являться тебе. И будет курить на нем Аарон курением благовонным; каждое утро, когда он приготовляет лампады, будет курить им" (30:1-7). 

Золотой (внутренний) жертвенник в отличие от внешнего медного не предназначался для кровавых жертвоприношений, но лишь для воскурений особых ароматных трав. 

В предыдущей статье я писал, что если двор и скинию привести в соответствие к человеческому телу, то окажется, что на уровне ковчега завета будет находиться сердце; медный жертвенник придется на уровень знака завета, а золотой жертвенник на уровень пояса. 

Пояс же примечателен не только креплением на его уровне пуповины, напоминающей о связи с матерью-вселенной, но так же и тем, что он делит тело в пропорции золотого сечения. Как сказал Леонардо: “Если мы человеческую фигуру – самое совершенное творение Вселенной – перевяжем поясом и отмерим потом расстояние от пояса до ступней, то эта величина будет относиться к расстоянию от того же пояса до макушки, как весь рост человека к длине от пояса до ступней”. 

Итак, золотой жертвенник, располагающийся в 40 локтях от западной стороны двора и в 60 от восточной, делил Мишкан в пропорции, являющейся первым рациональным приближением к иррациональному золотому сечению (0.618 к 0.382). А это служит важным знаком уподобленности Мишкана всему мирозданию. 

Избрание Израиля 

Чем характеризуется "все мироздание"? Чем характеризуется "все"? С этого вопроса фактически началась философия. Как, в самом деле, можно понять "все"? Что можно противопоставить "всему", если помимо него просто ничего нет? Но как тогда его определить? 

Античная философия пошла путем противопоставления "всему" его отдельных элементов - многого. Разработка диалектики единого и многого продолжалась почти тысячелетие, найдя свое полное выражение в неоплатонизме, согласно которому существование многообразных преходящих предметов обеспечивается эманацией неопределимого сверхсущего Единого. 

Синайское откровение между тем предложило другой ответ, другую диалектику - диалектику святого и будничного: от "всего" мира, именуемого в своей первичной цельности "тевель", отделяется "святое", отделяется часть, которая противопоставляется не только образовавшемуся в результате этого отделения "будничному", но и всему сущему вообще ("тевель"). "Святое" выступает, как другое "все", как другая тотальность, перетягивающая на себя все единство. Предельное выражение эта логика находит в избрании Израиля: "У Господа, Бога твоего, небо и небеса небес, земля и все, что на ней, А только отцов твоих благоволил Господь любить и избрал позднейшее потомство их, вас, из всех народов" (Дварим 10:15). 

Итак, и без того владея абсолютно всем, Всевышний отделяет от этого всего малую часть и объявляет ее главной ценностью, претендующей втянуть в себя "все" остальное, стать дополнительным "всем". 

Рамхаль пишет: "Одно из глубочайших принципов управления миром это разделение на Израиль и народы мира. Со стороны человеческой природы они выглядят совершенно одинаковыми, но со стороны Торы они весьма отличаются, и отделены друг от друга как два совершенно разных рода". (Часть 1. гл.4.1). 

Итак, Израиль одновременно и включен в человечество, и исключен из него. В свое время я уже обратил внимание на то, что эта формулировка воспроизводит логику деления отрезка в крайнем и среднем отношении. 

В статье "Лунное знамение" (1.10.15), я писал, что если мы представим сформулированный выше парадокс дополнительности, парадокс соотношения "всего" со своей частью, претендующей быть вторым "всем", в виде геометрической задачи, то получим золотое сечение. Я писал, что идее избрания Израиля можно придать вид геометрической аллегории. Израиль - это иное все: он так относится ко всему, как к нему относится все остальное. 

Другими словами, человечество, остающееся после отделения от него Израиля (38), относится к Израилю (62) так же, как Израиль относится ко всему человечеству (100), т.е. к человечеству, в пределе своем представленном "тевелем" - "Адамом Ришоном". 

Эта аллегория, в частности, проявляется в особенностях еврейского календаря. Так, если Песах и Суккот делят лунный год на две равные части, то их спутники - праздник дарования Торы - Шавуот, и праздник возобновления ее чтения Шмини-Ацерет (Симхат Тора) - своим расположением в годовом круге задают классическую формулу золотого сечения: (не високосный) еврейский год (в среднем 354 дня) во столько раз больше периода времени от Симхат Торы до Шавуота (219-221), во сколько период времени от Симхат Торы до Шавуота больше времени от Шавуота до Симхат Торы (134). 

Смысл этого деления достаточно ясен. "Вся Тора", как некий "тевель", соответствует целому году, в течение которого она прочитывается. Однако ее отправными точками являются два дня - Шавуот и Симхат Тора. Письменная Тора была дарована в Шавуот, была дарована явно, и для всего мира. Между тем возобновление ее чтения - внутреннее дело Израиля связанное с устным преданием. Таким образом, период от Шавуота до Шмини Ацерет соответствует Письменной Торе, а период от Шмини Ацерет до Шавуота - Устной. Золотое сечение лунного года - это след дополнительности Письменной и Устрой Торы. 

Микрокосм 

Между тем в избрании Израиля позволительно усмотреть, проявление лишь более общего Закона. Ведь той же пропорцией, той же самой логикой своего деления в крайнем и среднем отношении, отмечены также и многие живые существа! 

Особенность "всего" мироздания, как стало ясно из первых философских прозрений, заключается в том, что на него нельзя взглянуть со стороны. Ведь всякий наблюдатель составляет часть вселенной, и без него самого открывающийся ему вид будет искаженным ("отойдем да поглядим, хорошо ли мы сидим"). Эта трудность уходит, когда мы осознаем, что всякое живое существо является физиономией мира как целого, что и в каждой человеческом лице, и в каждой звериной мордочке на нас взирает "весь" мир, мир как целое. 

Любой микрокосм, то есть такой элемент мира, который претендует на то чтобы одновременно представлять его целиком, претендует быть еще одним "всем" - хранит в самом своем теле родовой признак этой претензии - золотую пропорцию. 

А быть "всем" претендует все живое. Шеллинг в этой связи писал: "организм не есть свойство отдельных вещей природы; наоборот отдельные вещи природы суть отдельные способы представления всеобщего организма". 

Рамбам пишет: "Знай, что сущее в целом есть не что иное, как единый индивид; то есть шар, ограниченный внешними небесами, со всем, что внутри него, есть несомненно единый индивидуум с такой же степенью индивидуальности, что и Зайд или Умар. И многообразие субстанций [сущего], то есть субстанций этого шара и всего того, что в нем, подобно многообразию субстанций органов человеческого индивидуума. Подобно тому, как Зайд, к примеру, есть единый индивидуум, при том, что составлен из различных органов, из плоти, костей, различны жидкостей и пневм, также и упомянутый шар как целое составлен из небес, четырех стихий и того, что образовано их соединением; внутри него нет никакой пустоты; это сплошное, заполненное тело… 

И знай: при всем том, что мы говорили относительно подобия мирового целого человеческому индивидууму… эта аналогия целиком применима к любой животной особи с полностью [развитыми] органами... О человеке же это говорится благодаря присущего ему разума" ("Путеводитель заблудших" Гл 72). 

Я воздержусь от выяснения вопроса о том, представляет ли вселенная собой "шар", во всяком случае полностью ли она симметрична, но особенность микрокосмоса состоит в том, что будучи симметричным в одном направлении, он всегда также и ассиметричен в другом! 

 В 50-х годах XIX века немецкий профессор Цейзинг измерил около двух тысяч человеческих тел. Результаты полностью подтвердили наблюдение Леонардо: соотношение между частью тела над поясом и под ним составляет 0.38 к 0.62. 

Приблизительно с тех самых пор люди стали замечать, что эта пропорция присуща вообще всему живому, что если в одном направлении все живые существа симметричны, то в другом - не просто ассиметричны, а ассиметричны в пропорции приближающейся к "золотой". Пропорцию эту стали обнаруживать почти во всем подающем признаки жизни: в ростках и лепестках, в птичьих яйцах и раковинах моллюсков, в крыльях стрекоз и когтях львов. 

Животное это часть мира, но такая его часть, которая претендует быть именно всем мирозданием. И эта претензия запечатлевается в самом теле живых существ: их тела "деформируются" в гравитационном поле этой логики, их тела воспроизводят эту логику внутри себя: в одном направлении все части живого существа равны (линия симметрии), но в другом внутренне конкурентны. В этом направлении какая-то часть животного претендует на доминирование, претендует на всеобщность, на "избранность". Стремление живого существа быть "всем" проявляется в том, что "всем" стремиться стать также и некоторая его часть. 

Не удивительно поэтому, что эту пропорцию можно усмотреть также и в устройстве Скинии, что золотой жертвенник находится на линии золотого сечения.