На фоне античного ужаса, что не оставляет нас со 2-го мая и по сей день, нетрудно понять, что бурная реакция мировой общественности на расправу в редакции "Шарли Эбдо" вызывает у многих наших соотечественников горькое недоумение. Всего двенадцать жертв? Даже не детей? А чем наша шестилетняя Полина Сладкая, погибшая от запрещенной бомбы, хуже убитых карикатуристов? Маечек "я из Славянска" мы не заметили на жителях просвещенных столиц. Да что там – Полина погибла летом, память хомо-интернетикуса коротка. Но двумя днями позже парижских трагедий от теракта в Нигерии (особенно жуткий штрих, рассчитанный дополнительный удар по нервам – убийца-ребенок) погибло девятнадцать человек, преимущественно – христиане. Где плакаты "я – нигериец"? Увы. Не было плакатов "я из Иерусалима" после кровавой бойни в израильской синагоге. Ну да, в Израиле ведь все время кого-нибудь убивают, то школьников, то молящихся, русские вообще сами бомбят своих детей и жен, а нигерийцы – всего лишь дикари черномазые. Парижские либералы заслуживают сожаления в стократно большей мере.

Двойной стандарт во всей красе? Он, родимый. Но от наличия двойного стандарта убийство не перестает быть убийством, а кроме того - что для всех нас весьма существенно - парижское злодеяние, нравится нам это или нет, предстает не отдельным ужасным инцидентом, а довольно важной вехой современной истории. И разбираться с ним надлежит – не вместо Новороссии, Нигерии и Израиля, но в сцепке всех событий.

Оборотимся на девять лет назад, вспомним ту осень, когда изумленная Франция заметила в своем дому воинствующий ислам. До этого его не было, мы знаем, что существование и несуществование событий и явлений определятся в наше время фиксацией их в СМИ. Подростки Бану и Зиад (типично французские имена, не правда ли?) от большого ума спрятались от полиции в трансформаторной будке, где и сгорели. Толпы разъяренных магометан вышли на улицы Парижских предместий устраивать многодневный погром, конец коему положило лишь похолодание. Однако почти в те же дни в Марселе погибло двое таких же подростков, удиравших от полиции на краденом мопеде. Подобные подростки гибнут почти каждый месяц, они, что называется, "в группе риска". Но утруждать себя, бегать с канистрой с бензином по улицам из-за каждого паршивца? Неровен час, и в околоток потащат. Да ну. Жены новых нарожают. На социальном-то пособии. Но ежели велено через муллу, а призыв к бунту кинут из мечети – тут хочешь не хочешь, а шагай, кричи, громи. Спонтанность парижских бунтов, возмущение единоверцев и соплеменников – все это мифы либеральной прессы и исламской пропаганды. Неожиданность была – но только для французов.

Ислам захотел "открыть личико", и он его открыл.

Спервоначалу парижские беспорядки изрядно ошарашили французов. Затем, как-то сама собой, жизнь потекла дальше. Словно бы некто приравнял поджоги автомобилей и битье витрин (не раз повторявшиеся с тех пор) к эпидемиям гриппа, гололеду, пробкам на вечерних бульварах или росту цен. Неприятно, но не удивляет, переживаемо. Никто даже не заметил внесения некоторых уточнений в общественный договор, случившихся между обитателями муниципальных застроек предместий и представителями правопорядка. А они случились, эти уточнения.

Ничего нет проще, чем убить человека – в толпе, особенно если ты обкурен и перевозбужден. Звенели рассыпающиеся осколки, вспыхивали факелами бензобаки, улицы озарялись зловещим рыжим светом и наполнялись дымом, содержимое ларьков и лотков перекочевывало в карманы, но… убийств не было. Почти не было, будем точны.

И уж для вящей точности: убийства и прочие тяжкие преступления, совершаемые исламскими мигрантами, продолжали пополнять криминальные сводки. Только поштучно.

Но ведь толпа – куда более питательная среда для убийства, чем, например, чистенькая дневная электричка, в которой ехала пятнадцатилетняя Анн-Лорен Шмитт. Ехала, но не доехала до дому. Между двумя станциями она оказалась одна в вагоне, куда вошел "тожефранцуз", уже получавший один срок за изнасилование, но выпущенный за "примерное поведение". Анн-Лорен оказалась храброй девочкой, она так сопротивлялась насильнику, что его, по битой морде, установили через несколько минут… после убийства. А он ведь не хотел резать, ну обиделся очень, да? Но о нюансах социального договора: убивать средь бела дня одному – можно. Ибо дело Анн-Лорен (с чем столкнулся ее отец, вынужденный основать свою организацию по борьбе с "положительной дискриминацией") можно списать на "бытовуху", как и множество прочих подобных дел. Нам это все знакомо. Хуршеда Султанова – крик до небес о "расистской" подоплеке преступления, Аня Бешнова – не меньший крик о том, что надлежит арестовать и засудить всех, кто говорит об ухудшении криминального фона ввиду обилия мигрантов. Нет и нет, у преступников нет национальности, каждый случай берем отдельно, о том, что такое статистика – напрочь забываем. Поэтому зарезать Анн-Лорен – ничего, можно, в крайнем случае, попадешься и опять посидишь в комфортабельной тюрьме.

Поэтому, сколь ни парадоксально, но убийства, совершенные приезжими, совершались сами по себе, без нежелательного шума, а их же массовые бунты казались на удивление осмысленными и почти безнаказанными. Шума много, картинка яркая, за авто заплатит страховая компания, если речь не вовсе о жестянке, которой лишиться-то невелико горе, компании скорректируют условия страховок… Живем дальше.

"Ты мне – я тебе" несомненно наличествовало. Мы не портим вам отчетность, убийства в стране бывают только бытовыми, начальство вас не бранит, ну а вы взамен не применяете жестких мер к погромщикам.

Совершенно ясно, что если б, после очередного хэппенинга в предместьях, на мостовых остались не осколки стекла с обгорелым железом, а трупы парижан, власти были бы понуждены действовать совершенно иначе.

Длительное время сохранялась та самая ситуация, когда кажется, что status quo устраивает обе стороны. В действительности одна из сторон теряла, другая приобретала. Преступная, по сути, мягкость силовых структур, боязнь будить лихо, пока оно весьма шумно сохраняет тишину, позволяла монстру расти. И монстр рос, рос во многих тысячах бесплатных бетонных пятиэтажек, утыканных спутниковыми тарелками (там не смотрят французских каналов), в пятиэтажках, где все слышно, но обо всем помалкивают, где стены безобразно голы, без обоев или краски, но полным-полно дорогостоящей техники, преимущественно краденой, монстр рос там, и дорос до новой весовой категории.

Биографию братьев Куаши надлежит множить на сотни тысяч, настолько она типична. Пресловутое "третье поколение", бездельники и наркоторговцы, вошедшие в радикальную исламскую группировку в стенах мечети, прямо в Париже, в XIX округе. Затем обучение на террористических базах в странах исламского мира. Но особого внимания заслуживает предпоследняя страница биографии славных моджахедов: Сирия. Судя по всему их поведению 7 января, братья не только прошли обучение в лагерях, но и хорошенько натренировались в человекоубийстве. Смело можно предположить: перед нами не только преступники, совершившие в Париже злодеяния, жертвы которых нам известны поименно, но и убийцы многих безвестных сирийских христиан, мучеников. Чем еще они, строго говоря, могли в Сирии заниматься?

Но в Париже убийство христиан не сулит большего резонанса. Поэтому жертвами были выбраны отъявленные лаицисты. За всем этим проступает холодный расчет, а не какой-то там бурный гнев верующих. Это вызов, декларация о намереньях. А намеренья серьезны. Не бомба в мусорном ящике двадцатилетней давности. Удар по элите. По той самой либеральной элите, что, высмеивая мусульман, тем не менее, частенько выступала с ними единым фронтом. Им-то и было сказано: любезные, в ваших услугах больше не нуждаются.

Маршами за все хорошее против всего плохого тут никого не прошибешь. Перед нами не шпана с канистрой бензина и битой, этот фасон носили девять лет назад. Перед нами боевики, обученные многому, в том числе и городскому бою. Кто-нибудь задумывался, к примеру, для чего им был нужен гранатомет, казалось бы, лишний предмет, способный раньше времени привлечь к себе внимание? Вот то-то. И умирать они определенно не собирались.

В истории этой остается еще немало неясностей. Но слишком многое совершенно очевидно. Удар по всей либеральной элите (а именно так либеральная элита и восприняла нападение на редакцию) был произведен для вящего шума, нападение на кошерный магазин – дабы продемонстрировать этнорелигиозные антипатии.

Можно предположить, что и за этими событиями последует некоторое затишье. Повторят ли французские власти ошибку минувшего десятилетия? На сей раз она обойдется дороже. Много дороже. Ценою в страну.