Быть может самой постоянной приметой нынешнего русско-украинского конфликта является его информационная замутненность.

Разумеется, всякая смута сопровождается провокациями и дезинформацией, сопровождается домыслами и неразберихой, но в последних украинских событиях эти вечные спутники войн разрослись до состояния какой-то дымовой завесы, серьезно затрудняющей возможность разобраться в том, что собственно происходит?

При всем том, что язык сталкивающихся информационных потоков для меня не чужой, а фальшь российских официальных СМИ улавливается невооруженным слухом, я никак не могу отнести себя к тем, кто положа руку на сердце скажет, что для него в этом конфликте все ясно.

Но с тем большим основанием уместно отметить, что нынешний конфликт Москвы с Киевом крайне запутан и неоднозначен уже в силу своих культурных и исторических особенностей.

Даже при том, что Россия в первую очередь ассоциируется с бесправием и коррупцией, а Украина с независимостью и правами (во всяком случае, со стремлением к ним), слишком уж многое переплелось в этом столкновении, чтобы целиком вместиться в прокрустово ложе «правового» измерения.

Россия привыкла считать Киев своей первой столицей и не в состоянии отделить этот город от своей истории. Речь идет даже не только о периоде княжеской Руси, но и о самых последних веках. Российское образование зародилось в Киеве. Московский университет основан в 1755 году, Императорская Российская академия в Петербурге только в 1783 году. Между тем Киевская академия была утверждена Петром I еще в 1701 году, а ее предшественница Киево-Могилянская академия существует с 1632 года.

Более того, идея гегемонии Москвы разрабатывалась преимущественно в Киеве. Так С.Дудаков пишет: «В ходе исторического развития центр русской государственности переместился из Киева в Москву. Возвышение новой "матери" русских городов требовало, в свою очередь, идеологического обоснования. Известная формула "Москва — третий Рим" оказывалась недостаточной; надо было доказать родственность православной Москвы "избранному народу" и утвердить переход благословения Божьего на русский народ.

Эту, скажем, весьма нелегкую задачу разрешили в России не без помощи просвещенных и прошедших школу иезуитских колледжей малороссийских выходцев, которые и создали новый миф, строившийся на представлении, что "Мосох, или Мезех, шестой сын Иафетов, внук Ноев, есть отец и прародитель всех народов Московских, Российских, Польских, Волынских, Чешских, Мазовецких, Болгарских, Сербских, Карватских, и всех, елико есть Словенский язык, что у Моисея Мосох, Московских народов праотец, знаменуется и у Иосифа Флавия в Древностях, что ни от реки, ни от града Москвы Москва именование получила, но река и град от народа Московского имя восприяли, что имя сие Мосох... все древние историки Еврейские, Халдейские, Греческие и Латинские и новейшие Мосоха, Москвы праотца и областей того имени, во многих местах непрестанно и явно понимают, что третий брат Леха и Чеха, Русь истинный наследник Мосохов от Иафета..."

Автором этого мифа XVI в. был Матвей Стрыйковский. Затем в XVII в. воспитанник Киевской духовной академии дьякон Холопьего монастыря на Мологе Тимофей Каменевич-Рвовский дополнил "историю": "Прииде же Мосох Иафетович, шестой сын Иафетов, господарь наш и князь первый, в страну Скифскую великую и Землю нашу сию, так предъименуемую, на места селения сего Московского, на ней же земле мы ныне жительствуем... Сей же Мосох князь Московский бысть и началородный нам и первый отец не токмо же Скифо-Москво-Славено-Российским людям, но и всем нашим своеродным государствам премногим..."

Как мы видим, уже исстари сами киевские грамматеи видели прежде всего в Москве, а не в Киеве – матерь городов славянских, а патриот Малороссии Гоголь отправился именно в Петербург, чтобы зародить там прославившуюся на весь мир русскую прозу, и сравнить Русь с Птицей-тройкой: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несёшься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстаёт и остаётся позади. Остановился поражённый Божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?.. Русь, куда ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Аллегория, безусловно, удачная в силу того, что русские изобрели эту единственную в мире разноаллюрную запряжку специально для своих бескрайних просторов, т.е. для преодоления больших расстояний на высокой скорости - до 50 км в час. Но интересно в этом сравнении также и то, что скачущий величавой рысью коренник невольно напоминает Великую Россию, а несущиеся галопом пристяжные – Белую и Малую.

Всегда Малороссия чувствовала себя пристегнутой к этому экипажу, всегда она была рада послужить «общему делу», и вдруг такой облом - на сцену выползает Майдан! Мелкий национализм бросает вызов грандиозной Истории! Причастность великой Судьбе обменивается на проплаченный Западом кусок сала! Ополоумевший малоросс вырывается из поврежденной еще Ельциным упряжки, угрожая окончательно развалить тысячелетний проект!

По-видимому, именно неоднозначность ситуации (позволяющая даже многим мыслящим русским людям ощущать определенную правоту путинской политики), привела к парадоксальному результату: конфликт Москвы с Киевом самым неожиданным образом задел русское ретивое, всколыхнул утробный имперский дух «москаля», выявил необычную особенность его характера – ревностное отношение к контролируемой его страной территории.

Разумеется, никакой народ не откажется от лишних природных ресурсов, но далеко не всякий испытывает культовые чувства к своим владениям. Русские же неизменно связывают свою историческую миссию с обширностью своих национальных угодий.

Еще за десятилетия до того, как Достоевский приписал русским «всечеловечность», Гейне остроумно подметил, что «русские уже благодаря размерам своей страны космополиты или, по крайней мере, на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира».

Выдающейся чертой русского характера, как оказалось, и сегодня является именно какая-то сакральная привязанность к шестой части суши. Без характерного территориального зуда как будто бы рушится вся национальная самоидентификация великоросса. Для него мало любить березки, мало дорожить подмосковными вечерами, для него важно не поступаться даже пядью родной земли. Как будто бы обращенной исключительно к ним восприняли русские люди заповедь Создателя: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и овладейте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, движущимся по земле».

Причем эта имперская поза в сегодняшних русских изумляет какой-то своей химической чистотой: выветрились все рациональные мотивы, выхолостились все «высокие идеи», а характер держится!

Даже и в старину находились русские, скептически относящиеся к территориальному мышлению. Так Вяземский в следующих словах прореагировал на политические оды Пушкина и Жуковского (радующихся подавлению польского мятежа): «Мне уже надоели эти географические фанфаронады наши: от Перми до Тавриды и пр. Что же тут хорошего, чему радоваться и чем хвастаться, что мы лежим в растяжку, что у нас от мысли до мысли 5000 верст?…». А Чаадаев с иронией замечает: «Чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера».

Тем не менее, российский патриотизм Пушкина, как и впоследствии советский патриотизм Маяковского, можно еще как-то понять. В самом деле, если вы вознамерились озарить человечество светом единоспасительной православной доктрины или идеалами коммунистического интернационала, то каждая пядь родной земли пойдет в дело. Даже «всечеловечность», при всей ее зыбкости, могла как-то признавать важность родных просторов. Имперские амбиции в этих случаях, по крайней мере, объяснимы. Но зачем понадобилась империя народу, который занят лишь поддержанием своей основательно потрепанной самобытности?

Повторяю, в случае с Украиной проблема значительно шире имперской, но всколыхнула она в первую очередь именно ее. Когда с приходом Путина патриоты заговорили о том, что «Россия встает с колен», московский публицист Михаил Глобачов уточнил, что встает она с колен на уши. Сегодня этот акробатический пируэт, похоже, благополучно завершен.

Русь действительно когда-то была «тройкой», то есть к Великой России были пристегнуты Белая и Малая (отсюда трехцветный российский флаг). Но в Майдане случилась остановка. Не слабо ли России в одиночку продолжать свое «наводящее ужас движение»?