Украина – не Россия, а уж тем более не Белоруссия. Ощущение это возникает мгновенно, и не только от общения с властной или оппозиционной элитой, с народом столичным или провинциальным, но и от наблюдения за лидерами, когда они выступают непосредственно перед тобой.

Холодная, язвительно-имперская манера Путина с его домашними заготовками разгоняет любой сон, ты напряжен, но главное предупрежден, а значит, вооружен. Люди с Болотной по-прежнему «страшно далеки от народа» и вызывают тоскливое уважение своим мужеством.

При всей своей совхозной харизме, Лукашенко шокирует иностранцев популистскими приемами, ты, понятно, не веришь, но почти восхищен этой хитрой игрой в деревенскую искренность. Граждане последней советской кочки посреди европейского болота демонстрируют полное удовлетворение, но потаенный страх четко «фильтрует базар», он многолетний, подкожный. И к тебе при общении с пограничником, таможенником, милиционером возвращается все то, что ты по каплям из себя выдавливал последние двадцать лет. Начинаешь считать часы до отлета.

И только Янукович отбывает номер по бумажке, есть ощущение, что этот доклад он еще десять раз прочтет перед другой аудиторией. Речь Виктора Федоровича вначале вызывает недоумение, словно доклад начальника транспортного цеха, а потом ты будто переносишься в далекое прошлое на партийно-профсоюзное сборище и засыпаешь под победные цифры докладчика. А что вы хотите – защитная реакция организма, пусть и позабытая.

О Януковиче даже люди из верхних эшелонов власти говорят с плохо скрываемым пренебрежением. Остальные откровенно кличут «прохфессором» за недюжинные проявления интеллекта вроде «Анны Ахметовой», «Великого украинского, российского поэта Антона Павловича Чехова» или «Герои Бебеля». Но чаще громко и откровенно называют «бандитом», а всю пирамиду власти, соответственно, бандитской. Без всякой опаски, на улицах, в общественных местах, в разговоре с незнакомыми людьми. Это одинаково справедливо и для Востока, и для Запада, различия, о которых так любят поговорить в России, стираются.

В один из своих полуофициальных визитов мне придарили устроители глобус Украины. Это чисто украинский юмор, извечное подтрунивание над собой, упорное следование принципу «Моя хата с краю», как адаптированный для сельской местности знаменитый девиз «Мой дом – моя крепость», что, собственно, и отличает украинцев от народа-богоносца.

Голодомор (а на меня многие обиделись в Украине за поддержку израильского определения) был величайшей бедой украинского народа, но не был геноцидом согласно всемирно принятому определению. Это был геноцид де-факто, но не де-юре. В крестьянской стране не только заморили голодом ее основу, но и извели под корень замечательную сельскую интеллигенцию, уничтожили самобытную поэзию, похоронили генотип. Я жил в городе, где в паре остановок от Центра еще не снесли многочисленные рабочие поселки с номерами вместо названий. Заводской клуб, магазин типа сельпо и бараки, бараки… В центре площади, образованной четырьмя бараками, сортир с выгребной ямой с двумя входами и, куда ни глянь, люки вырытых погребов. Погреб с соленьями и картошкой как единственная связь с землей вчерашнего крестьянина, ставшего городским работягой.

А в Западной, «освобожденной» значительно позже Украине, промышленно-недоразвитой и бедной, мужиков загнать в колхозы не удалось. Они поголовно подались в шабашники, аккордно строили по всей пьяной нечерноземной России, пока их жены ни шатко, ни валко в родных колхозах числились. И вырастали посреди карпатских лесов, уж точно от Советов с краю, дома-крепости на накопленные шабашные деньги – советский аналог Югославии Тито.

Но когда Союз рухнул и ворота открылись, когда заводы встали, а шахты истощились, когда заброшенные поля пролегли желтой тоской от Карпат до донецких степей, на заработки устремился весь Восток и Запад – поди их теперь различи.

Самое сильное впечатление от всей виданной - перевиданной Италии на меня произвел город Бергамо. Не верхний, средневековый, а нижний – барочный, из палаццо, церквей и парков, на который попросту остался лишний час времени. Вот представьте себе город женщин (сколько их было, сотни и сотни, если не с тысячу), женщин средних лет, коренастых, крепких, по-крестьянски мосластых, не по-европейски одетых в летний воскресный день, с пивом, сухим вином, с колой, мороженым, с семечками, на лавочках промеж роз и статуй, и ни одного мужика. Вернее, был один, лет пятидесяти, с баяном, облепленный дамами, как сытый кот. Над всем парком стоял легкий сигаретный смог, а помимо него в воздухе висела украинская речь с редкими вкраплениями польского. Этих женщин я в большом количестве наблюдаю и здесь, в Израиле. За годы своего полулегального пребывания они на деньги с уборок квартир выучили в украинских университетах детей, построили им дома, заработали им на мебель и на свадьбу. Где-то там, на посещаемой раз в году родине, остался пьющий и больной муж, о котором вспоминают с пренебрежительным вздохом, как о калечном ребенке.

Но дети получили прививку свободы, они были в 2004 году, в пору оранжевого Майдана, подростками, разочарование их не коснулось, и они вышли на площади. У меня полный набор украинских каналов, по сравнению с московскими большей частью провинциальных, за исключением крайне оппозиционного «Пятого», который по уровню мастерства, качества документалистики утрет и «Дождь», и западные телекомпании. «Пятый» являет миру интеллигентную студенческую молодежь с горящими глазами, показывает надежду несчастной страны, о чем с гордостью и умилением говорят пожилые приличные люди. Говорят в Киеве, Одессе, Днепропетровске и – Львове: нет, повторяю, дележки на Восток и Запад. Позорная власть достала всех. И только Севастополь выбивается из этого ряда.

- Они зовут нас в Европу, чтобы мы в Америке мыли туалеты! - орет агрессивная бабка.

Да кто же тебя возьмет, золотая старуха, мыть американские туалеты?

- Эта Европа сделает гомосексуалистами наших внуков! – вторит ей отставная вохра.

Южный берег Крыма – самая страшная отрыжка советской власти. Степной безводный Крым, избавившись от еврейских колхозов, немецких колонистов и депортировав татар, заселили орловскими и белгородскими крестьянами. А ЮБК отдали в награду за верную службу гулаговским садистам, ветеранам СМЕРШа, пограничным и ментовским чинам, и размазали по всей благодатной полосе от Севастополя до Керчи соответственно звездам и заслугам. Сидите и бдите, сигнализируйте, на том берегу - враждебная Турция. За годы Советской власти поколение вохровцев окончательно спилось вином собственного производства, настоянном для крепости на табаке и курином помете, деградировало до уровня коренного ялтинца и живет от курортного сезона к сезону. Их великодержавный шовинизм измеряется в сданных койках. Но они неминуемо вымрут, как тупиковая ветвь эволюции, да и Москва после ухода Лужкова ведет себя в Крыму осторожней.

Антикремлевские настроения достигли во всей Украине верхней точки, но не надо путать их с антирусскими. Публика на Майдане общается с иностранными журналистами вполне корректно, за исключением российских госканалов. Так ведь украинцы видят, что те показывают, бессовестно орудуя в монтажных ножницами.

Маленький штрих: корреспондент «Дождя» Тимур Олевский беседует на Майдане с вежливыми студентами и оппозиционными политиками, и натыкается камерой на агрессивного вуйку средних лет.

- Вы с какого канала? - ласково глядя в его печальные восточные глаза, спрашивает мужик.

- Канал «Дождь», Москва.

- Москва?! Передайте Путину, пусть повесится.

- А какой политик, по вашему мнению, может повести Украину в Европу?

- Та у нас один политик – Янукович! Бандит, подлюка, шоб вин сдох!

Я за что купил, дорогие читатели, за то и продаю.

Раньше мне казалось, что от всего Майдана в Украине осталась только свобода слова. Причем тамошняя свобода - вещь абсолютно самодостаточная, никоим образом не влияющая ни на уровень коррупции, ни на судейский и милицейский беспредел, узаконенный рэкет, воровство, коллапс экономики, поголовное бегство всего живого, разумного, энергичного из страны. Я был международным наблюдателем на втором круге оранжевых выборов в Полтаве и Миргороде, а до того и бродил по Майдану, и встречался со своими киевскими друзьями. Их дети, несмотря на протесты испуганных отцов, рвались на площадь.

- Что ты на себя надела?

- Нашла старый мамин оранжевый свитер.

- Дочка, сними, умоляю, там пикет регионов. Дочка, останься, хочешь, на колени встану, - говорит худенькой девчушке бывший борец-вольник, коренной сибиряк, происхождением из столыпинских украинских переселенцев.

- Папа, я себе никогда этого не прощу!

Дети моих одесских друзей приехали на Майдан из Германии и Америки, где они выучились и вполне вписались в тамошнюю жизнь.

Майдан закончился глубоким разочарованием и победителей, и побежденных. На развалины баррикад, дождавшись своего часа, в конце концов, вышел, полузгивая семечки, Виктор Федорович Янукович. Предложил, стоя на трибуне, жменьку слабохарактерному Медведеву и Путину. Последний брезгливо отказался.

Лузга надолго покрыла Крещатик, понеслась по Потемкинской лестнице, и моим друзьям казалось, что навсегда. Они вглядывались в пустынную акваторию мертвого одесского порта и сетовали, что понапрасну сторожат прикупленные для детей и падающие в цене квартиры и дачи. Те не едут, носа не кажут, говорят:

- Уж лучше вы к нам в Нью-Йорк. В Берлин, во Франкфурт.

Украина внезапно очнулась ото сна и заполонила Майдан. Сколько их? Все спорят, называя пятьдесят, сто тысяч, полмиллиона и более. А сколько удалось согнать в Донецке в поддержку Януковича? Сообщалось о 15 тысячах, а удалось согнать всего пять. Вот и весь административный ресурс.

Из трех постсоветских граций Янукович оказался самой слабой фигурой. Он даже перещеголял Путина, который исчез во время трагедии «Курска», а после выдавил из себя: «Она утонула»!

Когда что-то случается в стране, глава цивилизованного государства, с каким бы важным визитом он ни отправился за рубеж, спешно возвращается на родину.

Прохфессор просто сбежал в Китай - гори всё синим пламенем. Даже если на помощь «Беркуту» пришлют российские «Зубр» и «Собр», он подписал свой смертный политический приговор.

Евроинтеграция не сулит в ближайшее время Украине ни европейских виз, ни денег. (Москва костьми ляжет, но не позволит соседям почувствовать себя свободными людьми, собственные граждане не переживут.) Это прекрасно понимают те, кто вышел на Майдан. Но лечь под Москву претит их чести и достоинству, Киевская Русь - это не Московское царство, и за ярлыком в орду они ехать не намерены. Это не поход в Европу, где их особо никто не ждет, это - бегство из Азиопы, от бандитской власти и беспредела, – младших братьев тех, кто стоял на Майдане в 2004 году. Это последняя надежда их усталых родителей. Это, если хотите, и долгожданная надежда Болотной, о чем за кремлевской стеной прекрасно осведомлены.

Чем закончится этот Майдан? Полагаю, он не последний, и это главное. Украина, если власть не будет провоцировать народ «отбивными по-московски», сожмет зубы и дотянет до выборов-2015. Народ уже сегодня требует люстрации, отчего Януковича трясет. А не надо было сажать Тимошенко и Луценко, если не хочешь оказаться в той же камере. Впрочем, Янукович ведет себя как хохол из анекдота:

Якщо я був би царь, то ще рiк поцарював и втiк.(Год поцаревал и убежал).

- Дай миллиард, Вова, дай миллиард, - подобно знаменитому киевлянину Паниковскому, просит Путина Янукович.

- Ничего из этого не выйдет, плавали, знаем, - вспоминает Майдан-2004 обработанный московскими каналами телезритель. Но подросшая украинская молодежь так не считает.

А свой здоровый скепсис пусть читатель оставит при себе, его даже можно выдать за житейский опыт и мудрость.