Нормальные люди начинают с буквы "А", и потом идут по алфавиту. Я начал в свое время с буквы "Б", общаясь с самыми известными русскоязычными журналистами Израиля. В роли "А" выступила "Б", Татьяна Бабушкина-Вайнтрауб, "бабушка русской журналистики Израиля", как говорилось в заголовке.

Пришло время сказать "А". Или "М". Лев Авенайс, он же Лев Малинский, он же "если не отец, то старший брат русскоязычной журналистики Израиля", он же самая большая "ехидна", когда-либо писавшая или пишущая на русском языке в Израиле, он же человек, умеющий в одном слове уместить три значения и четыре подтекста. Символ левизны в сионизме.

Короче, самый левый Лев в Израиле…

- Начнем с литературы: Лев Авенайс как зеркало русскоязычной ре… тьфу, не дай Б-г, журналистики. Этот вопрос меня мучает вот уже четверть века, если не больше Сначала цитата. Дина Рубина, "Вот идет Мессия". "В коридоре вдруг протопали шаги, и в комнату вбежал Бронштейн, пару часов назад благополучно ушедший домой. На нем не было лица, он задыхался. "Лева?.." - испуганно спросила Ирочка. "Номер ушел?" - тяжело дыша, спросил Лева. И когда услышал, что ушел, конечно же, - замычал, рот его перекосился, он рухнул в кресло. Все, кто остался еще в редакции, обступили его. Кто расстегивал ворот рубашки, кто стакан с водой протягивал. "Да что с тобой? - воскликнул Мишка Цукес, - что случилось-то?" "Не серные козы… - запинаясь, выговорил Лева. - Я вспомнил: не серные козы!.." "А кто?" "Не… не серные… козы!" Его взгляд был полон горя, настоящего, полновесного отчаяния. Все разом заголосили, успокаивая его, уговаривая, что дурак-читатель и сам ни хера не знает. Но Лева вырвал из нежных Ирочкиных лапок руку и с размаху стукнул себя кулаком по лбу. "Не серные козы! - выкрикнул с ненавистью ведущий культуролог Бронштейн. - А горные серны!". Не с вас ли писан Лева Бронштейн?

- Нет. Не с меня. Парадоксальным образом, одна из немногих представителей русской "богемы", с кем я не знаком и ни разу не встречался - это Дина Рубина. Полагаю, этот образ списан с кого-то из редакции "Вестей", там бурлила журналистская жизнь. Редакции всех остальных газет (ну еще кроме "Новостей недели") были маленькими - четыре-пять человек, потом вообще два-три...

- И снова - дай бой здоровья "Википедии". Лев Авенайс. Работал в газетах "Эхо", "Новая газета", "Глобус", "24 часа", "Меридиан", "Наша страна", "Русский израильтянин", "Мост". Проще назвать те издания, где вы не работали. Что-то "Вика" упустила?

- Вроде все верно. Да, еще упущен "Луч". Я не работал только в "больших" газетах - "Вести" и "Новости недели". Мне не нравилось, что там пришлось бы согласовывать темы с другими журналистами. Во всех других газетах я сам выбирал себе тему, и ни разу не было, чтобы мою статью не напечатали или что-то в ней изменили (кроме моих откровенных ляпов). Но, поскольку с двухтысячного года я в редакциях штатно не работал, то своими статьями я покрывал всю русскоязычную журналистику, как бык - стадо. Так что и в "Вестях", и в "Новостях недели" у меня в разные периоды времени были постоянные еженедельные фрилансерские колонки. Я был очень востребован. Отношу это не на счет моего таланта, а на счет моей позиции. Дело в том, что и "Вести", и "Новости", как и большинство их читателей, придерживались правой политической позиции, но для газет было важно предоставить место и левым оппонентам. Вот эта скромная роль была отведена мне, за неимением других левых русскоязычных журналистов.

- Лучшее время - "Русский израильтянин". Это если что - мое мнение, читательское. Как по мне, ваше идеологическое противостояние с Виктором Топаллером в "Русском израильтянине" было лучшим дуэтом в истории русской журналистики. Вы договаривались с Топаллером по темам? И снова личное мнение: мне казалось, в конце девяностых, что попасть в "Русский израильтянин" было не легче, чем в семидесятые годы - стать штатным сотрудником "Правды", нет?

- "Русский израильтянин" был уникальной газетой. Ее создание - заслуга покойного Вити Топаллера. Он был знаком по своей прежней работе в Москве с соратником Кобзона Александром Гликладом. И убедил того сделать инвестицию в русскоязычную прессу в Израиле. Тот предложил Кобзону вложиться в алию в Израиле путем создания качественной газеты. Газета, разумеется, была убыточной, но владельцев (издателем было ООО "Московит") это не волновало. Характерный пример: однажды на третьей странице была помещена реклама средства для усиления потенции. Редакторы Топаллер и Кон получили выговор от гендиректора газеты Гликлада: "Мне неинтересен доход от рекламы, меня интересует газета, которую мне не стыдно показать коллегам". В отличие от других газет, авторы "Русского израильтянина" получали вполне достойные зарплаты. "Русский израильтянин" был чисто авторской газетой. Конкуренции за место в газете не было, просто потому, что в нее не было открытого набора или конкурса. В нее не принимали на работу, в нее приглашали "своих" людей, это просто была команда, где все друг другу знали и уважали, несмотря на порой диаметрально противоположные политические взгляды.

- Вы с Топаллером были настолько ладной парой, что на ум приходило "А не согласовываете ли вы с ним темы, как герой еврейского анекдота "Сема, он нас еще будет коммерции учить"?

- Нет, не согласовывали. Хотя иногда повод для статей совпадал. Но позиции были диаметрально противоположны. На страницах газеты мы никогда не дискутировали друг с другом. А в целом время было славное. В газете работали такие авторы как Топаллер, Кон, Люкимсон, Мунблит, замечательная Ганна Слуцки, Борис Слуцкий, простите, если кого-то забыл... Но всему хорошему приходит конец. Через два года владельцы потеряли интерес к изданию, продали его "Московскому комсомольцу". А владельцы МК решили сделать бульварную газету по образцу и подобию американского издания МК, то есть большие картинки и материалы из жизни российских звезд. Израильский же "потребитель газет" любит читать "размышлизмы". Естественно, новый "Русский израильтянин" быстро умер.

- Когда осмелились взять первое интервью на иврите?

- Первое интервью, которое я взял на иврите, было с тогдашним председателем "Гистадрута" Амиром Перецом. Это было примерно через пять-шесть лет моего пребывания в стране. Тогда же я получил первый урок журналистской этики. Дело в том, что расшифровку интервью я сопроводил своими комментариями. Мол, здесь Перец лукавит, а здесь он искажает факты... Владелец газеты "Глобус", опытный израильский журналист Илан Кфир, был возмущен. Он объяснил, что интервью не полагается комментировать. Хочешь возразить - пиши другую статью с разбором высказываний интервьюируемого. Этот урок я усвоил на всю оставшуюся жизнь. Интервьюер не дискутирует с визави. Он просто выясняет его позицию.

- Знаменитый Шура Уваров как-то, разнервничавшись во время тренировочного матча тренеров "Маккаби" пригрозил соперникам, что вот-вот и у него "трисим нофлим" ( падают жалюзи - иврит, так Уваров хотел перевести на иврит выражение "забрало упадет") У вас во время интервью на иврите что-то "падало"? С ивритом в веселые ситуации попадали?

- Главный конфуз с ивритом со мной случился не во время интервью, а в компании, где я работал в нулевых годах. На Пурим я спросил при всех нашу молодую очаровательную секретаршу при всех, почему она не надела "тахбошет", чем шокировал всех. Я спутал "тахбошет" - гигиеническую прокладку - и тахпосет - пуримский костюм. Мне эту "прокладку" долго поминали...

- Ваше счастье, что домогательства не пришили… Мой старинный - а ваш и тем более - товарищ по журналистскому цеху, блистательный и бесподобный Сергей Бавли, называл ваш стиль "авенайсщиной". Называл по-доброму. Что это за авенсайщина такая, поясните человеку, про стиль которого писали, что это литваковщина? А еще Бавлик, так я называл великого Сергея Яковлевича, любил приговаривать в минуту хорошего настроения (а у него на 60 секунд в среднем 58 секунд такого настроения и выпадало): один раз не Авенайс.

- Да, я горжусь, что был основоположником, по крайней мере, в русскоязычном Израиле, авторской полосы. Мой стиль основывался на том, что я приехал в Израиль опытным писателем-юмористом, автором более четырехсот опубликованных рассказиков. И я писал иронические заметки о том, что видел. Причем писал с позиции читателя, мол, я один из вас. Я всегда избегал менторского тона и гневного обличительства. Чем отличался от Вити Топаллера, бывшего гневным голосом алии. В лексиконе его статей постоянно были эпитеты "мразь", "мерзавец", "сволочь", "подлец" и т.д. Кстати, и у его стиля было много поклонников. Но мне часто говорили и писали: "Вы думаете, как я, только я так написать не могу". А людям очень нужна поддержка их мнения.

- От редакторов часто страдали?

- Никогда. Никто в мою работу не вмешивался.

- Лучший редактор в карьере Льва Авенайса? Ну и худший.

- На самом деле у меня никогда не было проблем журналистского толка с редакторами. Я был сам по себе. Приятней всего мне работалось с Мишей Гориным, редактором "Луча". Но и с ним я встречался раз в год... Поскольку посылал статьи из дома. Худшим был мой первый израильский редактор, он же владелец, в газете "Эхо". Его уже много лет нет в живых. Он был просто необразованным хамом, не считал журналистов за людей и ничего не понимал в журналистике.

- Страница русскоязычной журналистики в Израиле дочитана до конца, или нет? Песня допета?

- Наверное, нет. Но, честно говоря, я сейчас за русскоязычной журналистикой не слежу. Перешел на иврит. Мне кажется, что в нынешней русскоязычной журналистике нет того, что было у нас в девяностых. Нет куража! Тогда мы конкурировали, составляли табели о рангах, издания полемизировали друг с другом. Сейчас публицистика практически исчезла. Ушла в блоги.

- Самый большой тираж у издания где работал Авенайс?

- Я работал в малотиражных изданиях. Наверное, "Русский израильтянин". Говорили о четырнадцати тысячах экземпляров. Я не проверял.

- Самая большая журналистская удача Льва Авенайса в Израиле? Имею в виду собеседника…

- Самым ярким моим собеседником был, несомненно, Роман Виктюк. Я провел с ним целый день, сопровождая его в прогулке по Тель-Авиву. Из его рассказов можно было составить небольшую книгу. Другое дело, что многие из этих рассказов я потом встречал в других его интервью. То есть это были отработанные и отшлифованные байки.

- Самое большое разочарование: ожидали ах, а получился пшик…

- Я не ожидал "ах", но был разочарован интервью с Евгением Евтушенко. Честно говоря, я предполагал, что и как он будет говорить, потому что видел и читал много интервью с ним. Я не хотел браться за это интервью. Но меня слезно просила его антрепренер: "Выручай, никто из журналистов не хочет с ним встречаться!" Я выручил. Было неинтересно. Он устроил передо мной театр одного актера. Мне этот театр не понравился. Вот уж яркая иллюстрация к латинской фразе "sic transit gloria mundi".

- Журналисты "русские" пошли в политику, взяв пример с местных, те всегда были там. А вы чего? В свое время вы были намного более популярным, чем тот же, при всем уважении, Женя Сова. И, скажем, ваше появление в НДИ в девяносто девятом году никого бы не удивило. Приглашали в политику?

- С какой стати меня приглашать в НДИ, когда я был критиком Либермана и НДИ и даже в короткий период, когда меня уволили из "РИ" и я был вне журналистики, работал в предвыборном штабе Эхуда Барака? На муниципальном уровне меня приглашали в какой-то список в Реховоте на непроходное место. Я не понял, зачем мне это надо.

- Журналисты вашего поколения, знаю, дружили с русскоязычными политиками. Раз в году даже проходило неформальное общение за крепко собранным и богато уставленном столом. Это нормально или нет, с точки зрения журналистской этики и принципа беспристрастности?

- На мой взгляд, нормально. Вряд ли это можно назвать взяткой. Все политические журналисты в мире имеют свои источники в соответствующих кругах, и общаются с ними за ланчем или бутылкой в баре. Зато в неформальной обстановке можно узнать кое-что из жизни политического закулисья. В конце концов, если вы "обедаете" девушку, это вовсе не означает, что она должна с вами спать.

- На вас жалобы читатели или герои ваших текстов (в Израиле) как в свое время, в партком, писали?

- И читатели, и герои писали, и даже присылали письма с угрозами от своих адвокатов. С требованием компенсации в сорок тысяч шекелей за моральный и даже материальный ущерб. Один из авторов статьи, которого я обвинил во лжи и искажении истории, прислал письмо от адвоката, что я своей полемической статьей якобы нанес ущерб его репутации... врача (хотя я даже не знал, что он врач), и лишил его клиентов. Он требовал извинений, но получил новую статью с рассказом об этом уникальном иске. На испуг брал. Разумеется, все этим письмом и ограничилось.

- Вам когда-то редактор или босс издания указывал - здесь хвалим, тут ругаем, тут играем, тут рыбу заворачиваем?

- Никогда. Все-таки израильская пресса - даже русскоязычная - имеет какие-то правила. Так что, ничего, похожего на "дело две тысячи" у нас не было.

- Русскоязычный читатель в Израиле - дядька или тетка серьезные, им все время не нравится напечатанное. До личного общения с такими читателями дело у вас доходило?

- Да, на встречах с читателями, которых у меня было много. Но я очень неплохой полемист, К тому же, даже те, кто бывал со мной не согласен, любили меня читать. Как говорил мне покойный депутат Кнессета от НДИ Юрий Штерн, "мне нравится, как ты пишешь, но не нравится, что ты пишешь".

- "Коммунисты, вперед! - такая статья вышла в девяносто втором году в каком-то русскоязычном израильском издании. Автор негодовал, что бывшие завсегдатаи советской партийной печати снова рвались пропагандировать и организовывать (помните да, ленинское определение печати), но уже в еврейском государстве.

- Замечательно, что были такие статьи, которые вспоминают и спустя тридцать лет. Это была статья в "Вестях" - дебют в израильской прессе Сергея Подражанского и его соавтора Иоффе. Но в итоге русскоязычная пресса сама все просеяла. Авторы репортажей с партийных съездов просто не выдержали конкуренции с ярко пишущими врачами, инженерами, другими "непрофессионалами". Я в жизни не мог отличить петит от нонпареля, или как там шрифты назывались. И не знал всяких газетных терминов. Был один русскоязычный журналист, который возмущался, что в газетах работают люди без журналистского образования.

- КВН - вас тоже чаша сия не миновала. Вы стали чемпионом СССР в составе знаменитой рижской команды. С Юрием Радзиевским в его последний приезд в Израиль встречались?

- Разумеется. Мы были и остаемся ближайшими друзьями. Постоянно перезваниваемся. Свое первое путешествие в США я совершил по его приглашению еще из СССР в восемьдесят девятом. После КВНа мы с ним были соавторами четыре года, до самого его отъезда в США. Мы написали много эстрадных фельетонов, программ для разных коллективов, и да, даже либретто оперетты, которым мы оба никак не можем гордиться, потому что это была откровенная халтура, сварганенная за две недели. Его отъезд имел для меня нежелательные последствия. Когда на худсоветы поступало произведение, написанное мной, непременно кто-то говорил: "Это какой Малинский? Который Радзиевский?" Но со временем все устаканилось, и я стал автором сам по себе...

- В девяносто втором году, кода шел великий сбор на первую игру сборной Израиля КВН, к работе авторской группы привлекались? Знаю историю, что сначала тексты доверили писать кадрам советской закалки времен КВН. А потом посмотрели на тексты и отдали заказ авторам Одессы...

- Нет, меня к работе с командой не привлекали. Мне было сорок шесть лет, и не было уже кавээновской реакции. Я уже был в другом жанре... Юмор КВН - это особый жанр. Я уже мыслил юмористическими сюжетами, а не отдельными хохмами.

- Вас из той плеяды первопроходцев осталось трое, четверо? Ронкин, Слуцкий, Авенайс, Галесник?

- Честно говоря, я не пересчитываю оставшихся бойцов...

- Ретроспектива: приехал в Израиль в тысяча девятьсот девяносто первом году Лев Авенайс - то ли инженер, то ли писатель, то ли журналист. И начал он с…

- Журналистом я точно не был. И мое попадание в журналистику - чисто случайное. Я даже не думал об этом, надеясь, что мои убогие инженерные познания кому-нибудь пригодятся. Но случайно встретил на улице одну рижскую знакомую, которая сказала, что в газете "Эхо" требуются "правщики". Дело в том, что переводами из иврита тогда занимались "давнюки", репатрианты семидесятых годов, которые одинаково плохо знали и иврит, и русский. Их переводы немногим отличались от тех, какие сейчас выдает автоматический переводчик "Гугла". Моей задачей было догадаться, о чем идет речь, и изложить своими словами. Вообще, были замечательные перлы, особенно в программах телепередач. Сериал "Сохен самуй" ("Тайный агент") превращался в сериал про японского агента "Агент Самуй", а фильм "Дамский парикмахер" - в "Женскую книгу" (написание на иврите идентичное). Мой звездный час настал во время августовского путча в Москве. Путч был подавлен, газета должна была выйти назавтра, взять материал было неоткуда. И тогда я написал публицистическую статью. Через день хозяин заключил со мной договор на еженедельную публицистику. Так родился мой жанр, который я называю "Косой взгляд". Так называется моя рубрика в "Луче".

- Вы сейчас пишете в свое удовольствие. Тот, кто не работал в газетной потогонке или сайтовой, знает, что это за балдеж. Кайфуете, Лев?

- Как раз наоборот. В отличие, например, от моего друга Лени Луцкого, я не графоман. Графоман - это вовсе не ругательство. Это просто человек, который не может не писать и получает от этого процесса удовольствие. Я бы вообще не писал, если бы мне не платили за это. Я придерживаюсь принципа, который злые языки в Риге приписывали Раймонду Паулсу: "Ни одной ноты без банкноты". Меня многие уговаривают написать мемуары. Да, в моей жизни было много веселого - одна служба в Ансамбле песни и пляски может дать пищу для нового Чонкина. Но кому интересны мои мемуары? Мне говорят: напиши хотя бы для детей и внуков. Это, возможно, имело бы смысл, но из двух моих сыновей и четырех внуков только старший сын свободно читает по-русски.

- Вы Маслаченко (знаменитый советский футболист, затем журналист и спортивный комментатор) Израиля: под этим подразумеваю тех, кто безболезненно или почти безболезненно прошел переходный этап от газетной журналистики к журналистике современной: сайты, социальные сети. Долго приноравливались?

- Нет. Я по натуре полемист. Поэтому очень любил полемизировать на "Девятке" или на радио РЭКА в "Журналистском парламенте", или на "Итон-ТВ". Оттачивал аргументы для своих статей. Так что в "Фейсбуке" я обитаю значительную часть времени. Тем более что в реале я живу в провинциальной Рамле и нечасто выхожу в местный свет. За рубеж мы с женой путешествуем много чаще.

- Кому вы белой завистью завидовали за творчество? Или не белой?

- Как-то так завидовать не получилось. Может быть, потому что никто, кроме меня, в моем жанре иронической публицистики не работал. Восхищался ребятами из "Бесэдера?": Анатолием Лившицем, Марком Галесником, Михаилом Шейтельманом.

- Три лучших журналиста в истории русскоязычной журналистике Израиля, версия Льва Авенайса.

- Журналистика включает много жанров. Лучший очеркист, на мой взгляд, Петр Люкимсон, лучшие интервьюеры - Габриэль Вольфсон (политика) и Полина Капшеева (светская жизнь).

- В чем разница между Авенайсом и Малинским?

- До появления меня в "Фейсбуке" многие даже мои близкие коллеги не знали, что Авенайс - "в миру" Малинский. Авенайс в Израиле возник случайно. Это один из моих рижских псевдонимов. Дело в том, что в латышском юмористическом журнале "Дадзис" в каждом номере публиковали по два-три моих рассказика. И чтобы не повторять фамилию, были псевдонимы. Псевдоним "Авенайс" придумал не я, а заместитель главного редактора журнала Андрейс Скайлис. "Авенс" по-латышски - "малина". Хотя моя фамилия происходит не от ягоды, а от города Малин. В Израиле на псевдониме настоял владелец "Эха". Он сказал (и не без основания), что если я подпишусь фамилией, то дотошные недовольные читатели могут раздобыть мой номер телефона и будут меня доставать. С тех пор я фамилией Малинский подписывал только различные информационные материалы, не имевшие отношение к жанру "косой взгляд".

- Знаю, что вы коллекционируете фото со статуями львов, сделанные за рубежами нашей необъятной родины…

- Мы с женой Галей очень много путешествуем по Европе. Я, например, подсчитал, что мы побывали в девяносто двух городах Италии. В прошлом году мы совершили восемь путешествий. И из каждого путешествия мы привозим около тысячи фотографий, которые моя жена обрабатывает, и мы потом выстраиваем презентацию избранных трехсот-четырехсот фотографий, которые любим вечерами под бутылочку вина рассматривать на большом экране телевизора, вспоминая наши путешествия. Так сложились некоторые циклы. Например, "Я и львы". Есть огромный цикл "Я, пьющий пиво". Еще я люблю фотографировать за границей граффити или стрит-арт. У меня тоже большая коллекция таких снимков. Есть подборка "Витрины". У жены есть огромная подборка "Окна" - она снимает за границей разные удивительные окна. Есть у нас большая коллекция "художественных" снимков - это снимки, которые вполне могут украсить любую фотовыставку. Я шучу, что главный признак художественного фото - это то, что на нем нет меня. Вообще, фотография - это необыкновенный триггер памяти. Вот, казалось бы, начисто забылось путешествие, а начинаешь смотреть снимки, и вдруг: "А помнишь, там за углом были три рыжие кошки..."